Откровения секретного агента - Ивин Евгений Андреянович (книги бесплатно без регистрации полные TXT) 📗
Главный редактор «Известий» потребовал от Юры текст интервью. Такого у него не было, он записывал себе лишь устные ответы. Сыр-бор разгорелся из-за того, что накануне появления интервью из Туниса выслали двух советских корреспондентов, обвинив их во враждебных действиях. Наджиб Бузири просто испугался, что дал хвалебное интервью, в то время как тунисские газеты мазали черной краской советских журналистов и весь наш Союз. Запахло скандалом. Юре грозило увольнение, разбирательство на уровне Политбюро.
Я встретил его в Домжуре. Вид у него был непрезентабелен, над ним начали сгущаться черные тучи. Когда-то он был в фаворе у Аджубея. Случись такое при зяте Хрущева, Рытов отделался бы легким испугом. Сейчас ему могли припомнить и добрые отношения с Аджубеем.
— Я могу тебя спасти. У меня есть интервью Бузири, написанное его собственной рукой с датой и подписью. — И я продал ему оригинал за бутылку коньяка.
Я женился тихо, скромно, без помпы. Люба сама настояла, чтобы это событие мы отпраздновали очень скромно, словно понимала, что я буду чувствовать себя дураком, когда она в фате, а я в праздничном костюме, будем идти сквозь строй друзей. Мы оба сочетались вторыми браками, и все эти брачные ритуалы были ни к чему. Меня очень удивил Абрамыч. Он явился как раз к столу, уже после регистрации, и принес нам в подарок скороварку. Поздравляя нас, этот чекист понес какую-то ахинею насчет того, что скороварка будет символизировать нашу бурную жизнь, но что она бурная, никто не будет об этом знать — то, что и требовалось доказать.
В АПН откуда-то прознали про мою женитьбу и заявили, что я жмот, который зажал новоселье, свадьбу и, может быть, зажму рождение первого ребенка. Они вырвали из меня обещание, что в конце недели мы дружно отправимся в Домжур и отпразднуем все события одновременно. Коля Ситников сказал:
— Хорошо праздновать сразу несколько событий. Нанизывай тосты, как мясо на шампур. Дешево решил отделаться.
Я заказал в Домжуре стол для всей нашей компании и собрался уходить, как вдруг мои глаза наткнулись на седовласого человека, и я не поверил своим глазам. Передо мной был Иван Рогов. Его мы прикрывали в Бейруте целым взводом, а потом была эта встреча на Воробьевых горах лет десять назад…
…Я тогда возвратился из загранкомандировки, получил расчет в Главном разведывательном управлении и поехал и Лужники. Там был плац, где стояли «Волги», оплачиваемые за рубежом валютой. У смотровой площадки на Воробьевском шоссе вышел из машины. Я любил смотреть отсюда на Москву: за спиной величественное здание Университета, а внизу, насколько хватало глаз, в легкой дымке Москва и сверкающий золотыми куполами Новодевичий монастырь. Здесь, на площадке, поблизости от церкви, я и встретил Ивана Рогова. Он стоял чуть в стороне, но на виду у подъезжающих сюда свадебных кортежей: женихи, невесты, молодые, счастливые и щедрые. На нем был старенький замызганный костюм и мятый, видавший виды галстук, который хозяин, очевидно, всегда надевал через голову, со стабильным засаленным узлом. Стоптанные наружу каблуки когда-то бывших офицерских коричневых туфель непроизвольно бросались в глаза. Немытая сальная голова. Хотя на глазах у него были темные очки, в нем была заметна какая-то затравленность. Это был далеко не тот Рогов, с которым мы обучались шпионскому ремеслу у Мыловара.
Тогда американский корреспондент писал в «Луке», что Иван получил пулю в голову. В Бейруте я пожалел его и надеялся, что парень выкарабкается, хотя даже не подозревал, что это был мой товарищ.
Он равнодушно скользнул по моему лицу темными очками, не задержав взгляда и на долю секунды. Мне показалось, что он даже не узнал меня — здорового, спортивного бугая с черным атташе-кейсом в руке. Но я-то узнал его. Я был уверен, что это Иван Рогов, и подошел к нему. На его груди висела коряво написанная табличка: «Братья и сестры! Помогите, чем можете!» В руке он держал старенькую фуражку, где лежали мелкие деньги.
— Ваня! — окликнул я его тихонько.
Он повернулся ко мне и снял темные очки. В его глазах мелькнула тревога и в то же время отразился интерес.
— Ты меня помнишь?
— Помню, — тихо ответил он и воровато оглянулся. — Ты… — Он сделал паузу. Я видел, что он мучительно хочет вспомнить, как меня тогда звали. — Мы с тобой учились…
Да, он вспомнил меня, и я обрадовался.
— Как ты живешь? — задал я глупый вопрос, хотя мог бы и догадаться по шапке с мелочью и плакатику на шее.
— Хорошо, — все так же тихо ответил он и снова воровато оглянулся, словно бы искал за собой слежку. — Тут сержант ругается. Не положено просить, — пояснил он. Потом улыбнулся и идиотски захихикал. — Пенсию мне дали. Теперь стало легче, — уже довольно бодро заверил он меня.
— Живешь где?
— Неподалеку. С мамой. — И снова идиотски хихикнул.
— Я слышал, ты был ранен?
Он в третий раз оглянулся и почти шепотом сказал:
— Да, вот тут, выше правого виска, вошла пуля. — Он приподнял прядь волос, и я увидел вдавленный пулей шрам на коже на правой стороне посередине залысины. — Пулю сейчас трогать нельзя, но потом будут оперировать.
— А где твоя жена? Она была с тобой в Бейруте?
— Она ушла от меня. Говорит, я стал не такой. Совсем не такой.
«Господи, кому ты нужен, кроме родной матери!»
Следующей фразой он просто сразил меня наповал:
— Сейчас все хорошо, у меня пенсия шестьдесят пять рублей.
«Шестьдесят пять рублей! Столько стоит твоя преданность Родине! Столько стоит твоя дырка в голове, которую ты получил, думая о Родине и вербуя для этой цели ливанского летчика! Шестьдесят пять рублей!» У меня кольнуло сердце от жалости к этому несчастному полуидиоту, который даже не понимает, что за свою преданность делу Коммунистической партии выброшен на свалку.
Мы еще поговорили минут пятнадцать. Он все идиотски хихикал и оглядывался по сторонам, опасаясь зверя — сержанта милиции, понижал голос до шепота, когда отвечал на мои вопросы. А я глядел на табличку: «Братья и сестры…», и слезы стояли в моих глазах. Я выхватил из кармана пачку двадцатипятирублевых купюр и, не считая, сунул ему во внутренний карман пиджака. Он даже не понял моего жеста и все твердил, что у него теперь порядок.
— С мамой стало легче жить: у нее пенсия, у меня шестьдесят пять рублей.
Сейчас была наша четвертая встреча: первая — на уроках у Мыловара, вторая — в Бейруте, когда его вынесли из подъезда на носилках, тяжело подстреленного пулей агента из Сюртэ, третья — у церкви.
И вот теперь он снова стоял передо мной. Но это не был опустившийся полуидиот. На нем красовался отлично скроенный костюм темно-синего цвета в полоску. Я вряд ли ошибся, подумав, что костюм из Голландии фирмы «Голден». Да и туфли не фабрики «Скороход», скорее всего это была «Саламандра» — как раз в это время в московских магазинах «Саламандра» прочно заняла место на полках. Итальянский галстук, синий в полоску. И стригли его, видно, в дорогом салоне на улице Горького. В руке он держал кейс с шифрозамком. Я засомневался — вдруг это не Рогов. Слишком хорошо я помнил, несмотря на прошедшие годы, того Рогова, которого встретил на смотровой площадке с плакатом на шее.
Я обошел его и остановился у стены, где висело несколько картин какого-то художника — очередная экспозиция. Мне не было видно места, куда вошла пуля, его прикрывали зачесанные направо волосы. Он разглядывал картину и, очевидно, почувствовал мой взгляд, потому что повернулся, мельком взглянул в мою сторону и перешел к другой картине. Это был все-таки он, несмотря на ту метаморфозу, которая с ним произошла.
Он внимательно смотрел на то место, где был автограф художника, даже слишком внимательно, отчего приблизился к картине вплотную, словно приглашая и меня сделать то же. Я посмотрел на автограф той картины, которую он только что рассматривал, и смог разобрать лишь несколько букв: «Ив. Ро.» — дальше художник сделал немыслимый росчерк. Неожиданно меня осенила безумная мысль: «Ив. Ро.» — это же Иван Рогов! Я снова вгляделся в строгий профиль мужчины и убедился, что не ошибся.
