Детектив и политика - Устинов Питер (читаем книги онлайн бесплатно .txt, .fb2) 📗
И тут же — молоденькая стюардесса. С улыбкой, по-английски: прошу пройти вперед. Даже если парни не знают языка, то уж жест точно понятен.
Тем не менее сидят, как сидели. Места у двери ключевые, жаль упускать. И багаж ворочать неохота.
Стюардесса вновь указывает на чемоданы, и вновь с улыбкой. Но и парни упорны — никакого шевеления.
И вот форменная девчонка начинает сама оттаскивать с прохода здоровенные чемоданы. Ладно бы только волочила — так ведь еще и улыбается! Через силу, через обиду — но улыбается!
Может, как раз улыбка и подействовала, парни нехотя взялись за багаж.
Американцев учат улыбаться с детства. И это не школа лицемерия — это уроки оптимизма. Того самого, что в большом дефиците у нас.
А ведь качество жизни в стране впрямую зависит от запасов оптимизма.
Американец, встретив на пути завал, сразу начинает думать, как его устранить. Ну а мы принимаемся искать виноватого. В результате каждый получает свое: американец — свободную дорогу, мы с вами — возможность обругать начальника или соседа.
Сегодня у нас человек, который не твердит без конца, что страна погибла, смотрится просто дураком. Америка нец же в любой ситуации деловит, подтянут и нацелен на успех. Улыбка — лишь фирменный знак потенциального победителя.
Кроме того, врачи утверждают, что улыбка освобождает мышцы лица от напряжения, а кожу от будущих морщин. Может, поэтому в Штатах так мало старческих лиц: здешние пенсионеры на редкость моложавы…
У американцев детская реакция на юмор, всегда готовы расхохотаться. Здесь ценят только остроумных ораторов. Говорят, Рейгану Америка прощала все именно за его шуточки.
На конференции во Флориде я выступил весело, и сразу же оказалось, что у меня полно друзей. Американцы гостеприимны фантастически: лишь одну ночь мне удалось переночевать в гостинице.
С хозяевами везло все время. Один раз — особенно. Выяснилось, что глава семьи занимается в правительстве штата малым бизнесом, то есть как раз тем, что меня интересовало, пожалуй, больше всего.
Потом в Москве я спрашивал многих приятелей, сколько, по их мнению, в США малых предприятий. Ответы были разные: от ста тысяч до пяти миллионов. Ошибались все — в Америке восемнадцать миллионов малых предприятий! Именно столько. Три миллиона фермеров кормят США, да еще и нам немало перепадает: четверть века покупаем у них зерно и разное прочее. Остальные пятнадцать миллионов малых предприятий располагаются в городах, городках и у дорог. Рамки малого бизнеса вот какие: не больше пятнадцати наемных работников, не больше трех миллионов годового дохода.
В Штатах малый бизнес на каждом шагу. Бензоколонка — малое предприятие. Закусочная у дороги — тоже. И типография в маленьком городке. И за рулем фургона, развозящего молоко, сидит малый бизнесмен. И в газетном киоске маячит предприниматель. И машины ремонтирует независимая фирма, папа и сын. И гостиничка на двадцать мест относится к этому роду деятельности. И кафе знаменитой фирмы "Макдональдс" тоже вполне может оказаться малым предприятием: компания огромна, обороты миллиардные, но эта конкретная кафешка, работая в системе, тем не менее сохраняет финансовую суверенность — и прибыль в карман хозяину, и убыток ему на шею.
Восемнадцать миллионов малых предприятий — становой хребет Америки, ее страховой фонд, киль под днищем, незыблемый фундамент всех ее небоскребов. Форд может разориться, Рокфеллер, упаси Бог, пойдет по миру — но на месте провала тут же выстрелят вверх три-четыре крепких жизнеспособных ростка. Малый бизнес — постоянно действующая школа бизнеса большого, где конкурс первых учеников на открывающиеся вакансии жесток, но справедлив. Восемнадцать миллионов претендентов на успех гарантируют американскую экономику от всех случайностей.
У нас вот все набросились на Артема Тарасова, от журналистов до генерального прокурора. Но в Артеме Тарасове если и есть что плохого, так то, что он такой один. А наши блюстители равной нищеты, вместо того чтобы приписать к столь яркой единице пять-шесть нолей, норовят саму единицу перечертить в ноль.
Впрочем, теперь уже, пожалуй, не получится. И у нас малый бизнес поднимается на ноги. А этот дубок покрепче топора…
В воскресенье меня везут километров за сорок от Майами, на знаменитую крокодилью ферму. Болотистая равнина рассечена каналами, по каналам две широкие тупоносые плоскодонки с моторами катают туристов. Наклоняться к воде не рекомендуется: крокодилы в каналах настоящие, и зубы у них настоящие.
Не решился спросить, куда идут потом эти суперящерицы — в зоопарки или на дамские сумочки?
Ферма, между прочим, тоже малое предприятие…
Рано или поздно на вопросы приходится отвечать.
Итак — почему они живут хорошо, а мы плохо?
Сухая наука статистика словно бы решила съехидничать. В США восемнадцать миллионов малых предпринимателей. У нас восемнадцать миллионов аппаратчиков. Не здесь ли кроется простой и печальный ответ?
Восемнадцать миллионов американцев, чтобы выжить, вынуждены, конкурируя между собой, производить товары все качественней и дешевле. Восемнадцать миллионов наших соотечественников, чтобы выжить, вынуждены тормозить экономику страны: сперва все запрещать, а потом за взятку разрешать. Люди разные, случаи разные, но общая схема, увы, такая — выгода американских предпринимателей совпадает с выгодой государства, выгода наших чиновников противоречит ей. Миллионы маленьких бизнесменов толкают их страну вперед, миллионы маленьких чиновников хватают нашу страну за колеса.
Ну а почему правнуки авантюристов и каторжников не воруют?
Не воруют потому, что — собственники. А собственнику необходимы закон и порядок, ибо ему есть что терять. Даже вор, построив дом и разбив сад, начинает бояться воров.
Семьдесят лет мы боролись с собственническими инстинктами. Победили. Теперь у нас инстинкты люмпенские: украсть и удрать. А бизнес, прежде всего малый, быстро повышает уровень честности в обществе. В деловом мире ложь разорительна: и чужая, и — особенно! — своя. Вралю не поверят на слово, халтурщику не дадут новый заказ, ловчила получит кредит только один раз. Особенно сегодня, когда компьютеры помнят все, в том числе и репутацию любой фирмы.
В Америке самое невыгодное — красть и врать.
Авось, и у нас когда-нибудь так будет.
Скорей всего, после изложенного мне непременно зададут столь популярный нынче вопрос: уезжать или не уезжать?
Особо колебаться не буду. Если есть хоть какая-то возможность — не уезжать.
Соображения патриотические в данной ситуации я не учитываю: во-первых, привязанность к родной земле — дело глубоко личное, во-вторых, в последние годы столько громогласного жулья норовило прибыльно торгануть традицией и славой Отечества, что целый ряд достойных понятий из сферы духовной как бы перешел в сферу коммерческую. Словом, не хочу сводить любовь к Родине до аргумента в практическом вопросе.
Не ехать же, на мой взгляд, вот почему.
Даже в самой благополучной стране люди все равно люди, а значит, не могут жить без проблем. И в Чикаго спиваются, и в Бостоне кончают с собой, и в Сан-Франциско мучаются от несчастной любви, и в Майами лезут на стену от одиночества. Даже нищеты в Америке хватает, и хоть нищета эта не наша, а ихняя, то есть сытая и на машине, американские бедняки все равно несчастны и озлобленны: ведь нищий не тот, кто живет плохо, а тот, кто живет хуже всех вокруг.
У эмигрантов шансов на бедность и одиночество гораздо больше, чем у коренных жителей страны, — при всей справедливости и гуманности здешних законов.
Приезжий быстро привыкает к богатым прилавкам, перестает радоваться отсутствию очередей и начинает замечать то, что на первых порах полностью заслонялось картиной тотального изобилия.
Многих наших эмигрантов (не только в Штатах, но и в других странах) я спрашивал, не жалеют ли, что уехали. Почти все бывалые переселенцы отвечали — не жалеют. И вернуться хотят лишь единицы, в основном люди творческие, которые на Родине были нужны и любимы, а на новом месте безвестны, отгорожены от привычно широкой аудитории глухой стеной иной психологии и иного языка. Но если вопрос ставился по-другому — уехал бы, если бы можно было все начать заново, — большинство отвечало твердым "нет".
