Детектив и политика - Устинов Питер (читаем книги онлайн бесплатно .txt, .fb2) 📗
К сожалению, история слепа в своем возмездии и опрокидывает чаши гнева как на истинных виновников трагедий, так и на головы миллионов невинных, которые были либо обманом, либо силой вовлечены в "государственный разврат". Так, историческая вина КПСС преподносится как вина народа, как рок страны.
Месть истории вообще своеобразна. Она оставляет на своих страницах не только деяния героев и апостолов, но и отпечатки рук злодеев, диктаторов, политических иллюзионистов. Говоря в своей последней статье о судьбе Сталина, Троцкий грозил, что того настигнет месть истории, как она настигла Нерона, чьи статуи были разрушены на следующий же день после смерти ненавистного тирана. Увы, Троцкий заблуждался. Истинная месть истории — это забвение. Несправедливость истории в том, что в забвение канули миллионы и миллионы жертв социалистического и нацистского экспериментов, тогда как виновники грандиозного обмана XX века вписаны кровью в страницы истории. Наличие или отсутствие памятников не меняет сути. В Германии не осталось ни одного памятника Гитлеру (разве только в запасниках). В Москве иностранные дипломаты и туристы начали скупать аляповатые бюстики Ленина, смекнув, что скоро и они станут курьезным сувениром прошлого наподобие камешков от берлинской стены.
Да, памятники Ленину исчезнут, даже если к ним выставят караул или огородят колючей проволокой. Завершится, к удовлетворению В.Солоухина, спор вокруг хранящихся в мавзолее "нетленных мощей". И всем, даже самым упорным в нежелании видеть, станет ясным, что дискуссия велась о частностях, о мумиях, о фетишах истории. Вероятно, такой исход можно рассматривать, если воспользоваться логикой Троцкого, как месть истории. Но с точки зрения миллионов людей живущего поколения, месть истории лишена смысла. Виден ли из окна дома аляповатый памятник давно умершему вождю или нет — никто от этого не сделается счастливее или несчастнее. Что спорить о памятниках, если фанатики ленинской школы украли из истории России без малого век. Но мстить участникам этого ограбления века так же бессмысленно, как и пытаться отколоть голову у статуи Нерона в римском музее. Властители прошлого оставляли после себя хотя бы дворцы, ставшие музеями. Правители века нынешнего оставляют мусор заброшенной стройки. Жалкий век. Жалкие правители. Но история не судит. Она лишь фиксирует опыт ошибок. И горе тем народам и государствам, которые не извлекают уроков из этого опыта.
В конце тридцатых годов, в период "большого террора" в крупных городах, где "ежовы рукавицы" были особенно хватки, в результате массовых убийств освобождались тысячи квартир. Люди, занимавшие их, радовались, что вселяются в пристойное жилище. И новоселам казалось, что им счастливо отломилось от великой стройки коммунизма.
"Великие стройки коммунизма" и до и после войны создавали впечатление поразительного могущества и динамизма. И рядовому "ударнику", надрывавшему на них пуповину, едва ли известна была классическая формула В.О.Ключевского "государство пухло, а народ хирел". Рядовому человеку, приехавшему в город из разоренной коллективизацией деревни, казалось, что он подсмотрел великое будущее. Энтузиазм был валютой нищих. То, что человек умирал в бараке на окраине великой стройки, смущало немногих.
Жизнь коротка. Короток и опыт личности. Людям говорили, что нужно чуть-чуть потерпеть, поскольку новая история только-де начинается. И едва ли кто вспоминал уже сказанное: что революция — не начало новой жизни, а конец старой (Н.А.Бердяев). Но Бердяева вместе с историей уже изъяли из обращения, как золотые рубли, тоже оказавшиеся не у дел в советском хозяйстве. И люди терпели, не ведая, что помимо опыта их собственной короткой жизни есть опыт поколений, опыт истории. Но историю нельзя безнаказанно изымать из народного обихода, оставляя ее тайным хранителям. Через некоторое время обнаруживается, что и причастные к таинствам власти тоже теряют историческое зрение, становятся рабами политических прихотей или сиюминутной конъюнктуры.
Лжедмитрий, чувствуя непрочность власти и желая угодить сановникам и войску, удвоил им жалованье. Однако и сановники, и войско предали его, как только фортуна отвернулась от самозванца.
Опыт истории свидетельствует, что подкуп и лукавство могут принести лишь короткую выгоду. Увеличивая довольствие сановникам из КПСС, М.С.Горбачев рассчитывал привлечь их на свою сторону. Но, вероятно, не учел опыта истории. И сегодня мы видим, как облагодетельствованная им партийная номенклатура готова съесть его и как Президента, и как своего генерального секретаря.
Человеку "с улицы", которому шесть лет перестройки превратили жизнь в муку выживания, эти призывы — "распни" — отчасти и импонируют.
Да они, в сущности, и рассчитаны на самые примитивные инстинкты толпы. И, чтобы не поддаться искусам упрощенных решений, опять-таки полезно помнить об исторических прецедентах. Опыт истории предостерегает об опасности смены лидера в период государственной смуты. Все знают, как велика была неприязнь населения к Лжедмитрию. Однако мудрый и хитрый Шуйский готов был сохранить его у власти, по-государственному полагая, что хаос и анархия хуже непопулярной власти самозванца.
Понятие "самозванец" вообще внушает неприязнь, хотя отечественная история опять-таки подсказывает нам, что самозванничество стало у нас чуть ли не политической традицией. "Известно, что Россия вообще страна самозванцев", — сетовал В.Г.Короленко. Вдвое справедливо по отношению к России советской: ведь все без исключения советские вожди с юридической точки зрения были самозванцами: Ленин, Сталин, Хрущев, Брежнев, Андропов… Никого из них народ не призывал и не утверждал на государственное дело. Разница в том, что царей и цариц делала дворянская гвардия, а коммунистических вождей — гвардия партийная, то есть номенклатура. И нужно отдать должное М.С.Горбачеву: он первым сделал попытку легитимизации власти. Попытку ограниченной легитимности, скажет строгий критик, и будет справедлив. Но для страны, не имевшей вообще никаких традиций, кроме монархического престолонаследования и партийного самоназначения, это уже большой шаг к правовой демократии. Фактически Горбачев прервал монархо-партийную традицию.
Александра Львовна Толстая, дочь писателя, рассказывая о своих встречах с М.И.Калининым (она неоднократно ходила к нему хлопотать о посаженных на Лубянку священниках и интеллигентах), вспоминает о весьма своеобразном восприятии Михаилом Ивановичем страшного голода 1 921 года, унесшего, как известно, пять миллионов жизней.
— Вот, говорят, люди голодают, продовольствия нет, — удивлялся "всероссийский староста". — На днях я решил сам проверить, пошел в столовую, тут же, на Моховой, инкогнито, конечно. Так знаете, что мне подали? Расстегаи, осетрину под белым соусом, и недорого…
Надо ли говорить, что "обычная" эта столовая была рядом с приемной председателя ВЦИК, и обеды там предназначались для молодой советской номенклатуры. Но "другу крестьян" было и невдомек, что его личный опыт хождения "инкогнито" в спецстоловую не исчерпывал страшного опыта голодающей страны. Характерный пример искажения восприятия у человека, приобщившегося к власти и отравленного ею. А ведь М.И.Калинин был, как говорится, "из простых": слесарил, ходил на завод.
Михаилу Ивановичу такое сужение государственного видения можно отчасти и простить: его советский опыт к моменту разговора с А.Л.Толстой ограничивался четырьмя годами. Двадцать с лишним лет неограниченной власти Сталина давали уже больше материалов для суждений по поводу "преимуществ" социализма. Но и в его эпоху действовал целый ряд российских и мировых факторов, которые затемняли исторический горизонт: мировой кризис 1929 года оставлял впечатление близкого краха капитализма; и, напротив, успехи индустриализации (отчасти фальсифицированные) создавали иллюзию опережающего развития социализма.
