Кожа для барабана, или Севильское причастие - Перес-Реверте Артуро (читать книги бесплатно полностью .TXT) 📗
— А что же ваш муж?
— Не знаю. Пока что, как вы видели, он в хорошей компании. — Она коротко хохотнула, и этот смех прозвучал так презрительно и жестоко, что Куарту подумалось: не дай Бог; чтобы кто-нибудь когда-нибудь смеялся вот так по моему поводу. — Заставим-ка его расплатиться по всем счетам… В конце концов, Пенчо из тех, кто сам стучит по стойке, требуя счет, а после выходит с высоко поднятой головой. — Она смотрела исподлобья, и в этом взгляде Куарту почудилась угроза. — Но на этот раз счет будет очень большим. Очень.
— У него еще остаются какие-нибудь шансы?
Женщина взглянула на него с насмешливым удивлением.
— Какие шансы? Насчет церкви? Насчет этого грудастого ничтожества?.. Насчет меня? — В ее темных глазах двумя далекими кругами бледного света отражалась луна. — У любого мужчины шансов больше, чем у него. Даже у вас.
— Ну, уж меня увольте, — возразил Куарт. Его тон был, наверное, очень убедителен, потому что женщина склонила голову набок с выражением явного интереса.
— Почему? Это была бы прекрасная месть. И приятная. Во всяком случае, я на это надеюсь.
— Месть — кому?
— Пенчо. Севилье. Всему.
Вниз по течению проплывала безмолвная курносая тень буксира; она словно глотала огни Трианы на другом берегу, а потом они снова появлялись сзади. Лишь некоторое время спустя Куарт расслышал приглушенный шум мотора, доносившийся, казалось, вовсе не с буксира, который двигался как будто бы без собственного усилия, несомый течением.
— Похоже на корабль-призрак, — произнесла Макарена. — Как та шхуна, на которой уплыл капитан Ксалок.
Единственным видимым огоньком на судне был одинокий красный фонарь на левом борту; его отсвет упал на лицо женщины. Она следила за ним глазами до тех пор, пока на излучине реки буксир не начал поворачивать и не показался также зеленый фонарь на правом борту. Потом красный мало-помалу исчез совсем, и осталась только зеленая точка, которая все удалялась, сжималась и в конце концов тоже пропала.
— Он приплывает вот в такие ночи, — прошептала Макарена. — При такой луне. А Карлота выглядывает из окна. Хотите, пойдем посмотрим на нее?
— На кого?
— На Карлоту. Мы можем подойти к саду и подождать. Как я делала в детстве. Вам разве не хочется?
— Нет.
Она долго молча смотрела на него. Кажется, с удивлением.
— Я задаю себе вопрос, — наконец сказала она, — откуда у вас это чертово хладнокровие.
— Ну, кровь у меня вовсе не такая холодная. — Куарт тихонько засмеялся. — Вот сейчас у меня дрожат руки.
И это была правда. Ему приходилось сдерживаться, чтобы не сомкнуть их на затылке женщины и не привлечь ее к себе. О Господи. Откуда-то из дальнего уголка его сознания до него доносился хохот Монсеньора Паоло Спады. Презренные создания, Саломея, Иезавель. Порождение дьявола. Она подняла руку и сплела свои пальцы с пальцами Куарта, чтобы убедиться, что они действительно дрожат. Рука была теплая, горячая; впервые их руки встретились не в пожатии. Куарт мягко высвободил свою и с силой ударил кулаком по краю каменной скамьи. Взрыв пронзительной боли докатился до самого плеча.
— Думаю, нам пора возвращаться, — сказал он, вставая.
Она растерянно взглянула на его руку, потом в лицо. Потом, не говоря ни слова, поднялась, и они медленно пошли по направлению к Ареналю, стараясь не касаться друг друга даже краем одежды. Куарт кусал губы, чтобы не застонать от боли. Он чувствовал, как по пальцам стекает и капает кровь, сочащаяся из разбитых костяшек.
Некоторые ночи оказываются слишком длинными; вот и эта, судя по всему, еще не закончилась. Когда Куарт вернулся в отель «Донья Мария» и получил свой ключ из рук сонного портье, Онорато Бонафе сидел в кресле в вестибюле, поджидая его. Среди многочисленных неприятных черт этого типа, раздраженно подумал священник, есть и такая, как свойство появляться в самые неподходящие моменты.
— Мы можем поговорить минутку, падре?
— Нет. Не можем.
Пряча раненую руку в карман, а другой уже держа наготове ключ, Куарт шагнул было к лифту, однако Бонафе заступил ему дорогу. На лице его была та же скользкая улыбка, что и в прошлый раз, и одет он был так же — в мятый бежевый костюм; с запястья свисала на ремешке борсетка. Куарт взглянул сверху на густо политые лаком волосы журналиста, на его не по возрасту отвислый жирный подбородок, на маленькие хитрые глазки, которые так и сверлили его. С какими бы намерениями ни явился сюда этот тип, добрыми они наверняка не были.
— Я провел журналистское расследование, — начал он.
— Убирайтесь, — коротко ответил Куарт, уже готовый попросить портье выставить наглеца из гостиницы.
— Вас не интересует то, что мне удалось узнать?
— Меня не интересует ничто из того, что как-то связано с вами.
Бонафе обиженно поджал мокрые губы, все еще растянутые в мерзкой маслянистой улыбке.
— Жаль, падре, жаль. Мы могли бы прийти к соглашению. А я шел к вам с щедрым предложением. — Он кокетливо подвигал толстым задом. — Вы рассказываете мне что-нибудь об этой церкви и ее священнике — такое, что я смог бы напечатать, а я взамен предоставлю вам кое-какие данные… — Он осклабился еще шире. — И мы ни словом не коснемся ваших ночных прогулок.
Куарт застыл на месте, не веря своим ушам:
— О чем это вы?
Журналист был явно доволен тем, что ему удалось расшевелить несговорчивого собеседника.
— О том, что мне удалось разузнать касательно отца Ферро.
— Я имею в виду, — Куарт произнес это очень спокойно, пристально глядя на него, — ночные прогулки.
Бонафе махнул пухлой ручкой с отполированными ногтями, как бы говоря: да это вовсе не важно.
— Ну, как вам сказать… Вы же сами знаете. — Он подмигнул. — Ваша активная светская жизнь в Севилье…
Куарт стиснул в здоровой руке ключ, мысленно прикидывая, не воспользоваться ли им как оружием. Но это было совершенно невозможно. Невозможно, чтобы священник — даже такой, напрочь лишенный христианского смирения, как Куарт, и выполняющий такие обязанности, как он, — подрался с журналистом из-за даже не произнесенного вслух женского имени: среди ночи, всего в двух десятках метров от дворца архиепископа Севильского и всего через несколько часов после публичной сцены с участием ревнивого мужа. Даже сотрудника ИВД за куда меньший проступок наверняка отправили бы в Антарктиду обучать катехизису тамошних пингвинов. Поэтому Куарт невероятным усилием воли сдержался и не дал гневу затуманить себе голову. Теоретически Тот, Который Наверху, говорил, что мщение — его дело.
— Я предлагаю вам заключить договор, — настаивал тем временем Бонафе. — Мы обмениваемся парой-тройкой фактов, я оставляю вас в покое, и мы расстаемся друзьями. Можете поверить мне. Если я журналист, это еще не значит, что у меня нет своего морального кодекса. — Он театральным жестом прижал руку к сердцу; маленькие глазки цинично поблескивали из-под набрякших век. — В конце концов, моя религия — это Истина.
— Истина, — повторил Куарт.
— Вот именно.
— И какую же истину вы собираетесь поведать мне об отце Ферро?
Бонафе снова изобразил на лице свою подобострастно-заговорщическую улыбку,
— Ну, в общем… — Он замялся, рассматривая свои отполированные до блеска ногти. — У него были кое-какие проблемы.
— У всех бывают проблемы.
Бонафе развязно прищелкнул языком.
— Но не такие. — Он понизил голос, чтобы не слышал портье. — По-видимому, служа в своем прежнем приходе, он здорово нуждался в деньгах. Так что он там продал кое-что: ценную икону, пару картин… Одним словом, не устерег надлежащим образом виноградника Господня. — Он рассмеялся собственной шутке. — Или сам выпил вино.
Куарт и бровью не повел. Его давно уже научили усваивать информацию и лишь потом анализировать ее. Но, как бы то ни было, его самолюбие было задето. Если то, что болтает эта скотина, правда, то он был обязан знать эту правду; но ему никто не сказал.
