Забытые на обочине - Горохов Александр Сергеевич (электронная книга .TXT, .FB2) 📗
- Бьют. - ответил Виктор, открыл дверцу часов, завел их и механизм выдали пять мелодичных, глубоких ударов - словно позывные минувшего века.
Наташа одобрила радостно:
- Так! Звук суппер-люкс! Если немного подреставрировать корпус, то штуковина потянет, - она прищурилась. - Тысячи на полторы баксов!
- Серьезно? - удивилась Алла.
- Погрешность не более десяти процентов. На такие вещи есть ретивые любители. - бросила Наташа и тут же закапризничала. - Ну, что будем дома сидеть, или устроим какой-нибудь турпоход?
Алла поняла, что эта девочка стремилась к празднику каждой минуты. Но при всем при том, обладала изрядной хваткой. Сама Алла, к примеру сказать, даже приблизительно не могла определить цену старинным бабкиным часам.
глава 3. Отметка 12 метров.
Тоннель уже заметно вытянулся и пришлось ставить подпорки, когда Гриша получил третье письмо от Аллы. Он чуть с ума не сошел от радости, потому что на этот раз уловил в нем ту чувственную реакцию на собственные письма, которой робко ждал. Тескст, написанный Аллой, словно впечатался ему в мозг.
"...каждый день я вспоминаю тебя и не могу от этого отделаться. Таких людей, как ты, я в своей жизни не встречала и мне будет очень больно, если мы с тобой никогда не увидимся. Но почтальон, который передает твои письма, говорит, что тебе можно верить, что ты обязательно к нам вернешся. Ваша работа скоро завершится и ты приедешь к нам. Вспоминает тебя и Петька, он даже почему то называет тебя то "дядей", то "папой". Это, конечно, уже слишком, но и я тоже вспоминаю тебя, как родного человека..."
Гриша сразу нашел первые слова ответа: "Дорогая Алла! Мы работаем здесь, не видя солнца. И солнечным лучем в этой жизни для меня, является, каждое твое письмо..."
Он уже приучился отличать утро от вечера, (точнее начало и конец вахты) - по питанию. Утром давали кашу, яйца, компот и чай с кофе. Вечером борщи, мясо, чай - без кофе и компота. Но какая неделя, какой день шел от начала работ он не знал, да его это и не интересовало. Перед началом каждой вахты Бригадир сообщал пройденное количество метров и теперь их было двенадцать. Чуть меньше половины всей проектной длиннны. Гриша привык к тесноте, замкнутому пространству настолько, что не обращал внимания на это.
"...Я хочу, Алла, чтобы между нами не было никаких секретов. Еще в десятом классе у меня была большая любовь. Но я теперь даже плохо помню лицо той девочки. Ее звали Лариса и она была похожа на тебя. Но ты красивее, потому что самая красивая на этой земле. Я знаю, что мало что могу для тебя с Петькой сделать, но сделаю все, что вы захотите. Я здесь, на этой работе, немножко, конечно, раб. Но совсем я буду рабом, когда вернусь к тебе..."
Гриша так изнурял себя в забое, что к концу вахты еле добредал до стола, заглатывал пищу и безжизненно валился на койку. Но в новую смену кидался на работу с тем же ожесточением. За прошедшие дни вся бригада так и не нашла общего языка, не стала более дружеской и внимательней друг к другу. Не до того. То, что все заросли щетиной, то что они много дней не мылись, никого не волновало. Предельные физические перегрузки задавили в каждом способности к мышлению, отсутствие внешних раздражителей сводило общение на ноль. А в свой внутренний мир никто из них друг друга не пускал. Была работа, усталость, простая и обильная жратва и гулкий туман, заполнявший мозг.
Так и возводили Египетские пирамиды. Быть может так же строили Беломоро-Балтийский канал.
Через две вахты на третью их меняли местами - то одна пара, то другая работала то в забое, то на отвале породы. Ясно было, что Бригадир свое дело знает, процесс организовал умело и деньги на производство этой работы имел немалые.
"Дорогая Алла! Сегодня во время работы я вдруг придумал, что мы можем сделать! У меня есть хорошие друзья в одной деревне, она называется Старые Пески! Я знаю, что там можно приобрести дом. Там очень хорошие люди. Они могут помочь, если разводить лошадей. Еще там Волга и меня туда звали, но чтобы я жил отдельно. Мои друзья боятся, что я еше сумасшедший. Я ведь от тебя ничего не скрываю, если хочешь узнать подробней обо мне, то у тебя осталась моя сумка и там есть красная папка и в ней лежит одна такая ерунда, она называется "Синий Свет". Это написал я, но кто-то дописал туда ещё всякой чепухи, котрой не было. Не знаю, зачем это сделали. Саня Говоров там - это я. Ты прочтешь и все поймешь. Но твой брат в Балтийске таким зверем все-таки не был, хотя там по другому, может быть, и нельзя было. Как хорошо, что до того, как я попал сюда, я встретил тебя. Мне бы без этого здесь просто не выдержать. И жить незачем. Не было бы смысла ни в работе, ни в моей жизни, которая никому не нужна. А теперь я все время думаю о тебе и мне хорошо. Я понимаю, что вычитываю в твоих письмах то, чего там наверное и нет, но что же мне ещё делать?"
Кроме хромоногого Бригадира и пары охраников в масках, к ним никто не спускался. Никаких признаков жизни вне этого мира не было, если не принимать во внимания получаемые письма. Эти послания, но в основном газеты, полностью смирили с обстановкой Маслакова, который читал прессу от корки до корки. Так же как Климов - письма жены. Глухонемой Рогожин писем не получал и никакими чувствами не обладал полностью. Угрюмый Ложкин писем тоже не получал. Бунта он более ни разу не подымал. Но однажды отказался работать и потребовал "уколоться". И орал до тех пор, пока один из охранников не принес ему "дозу" в одноразовом шприце. Лодкин тут же вогнал шприц в свою и без того изуродованную вену, а охранник предпредил.
- Не увлекайся. Будешь работать хорошо, через вахту тебе выделят по шприцу.
Ложкин на его слова никакого внимания не обратил, а Маслаков сказал строго.
- Наркотики - дурман! Это мираж, подделка жизни!
Ложкин закричал насмешливо, без напора.
- А ты, обезьяна, думаешь, что живешь, когда свои газетки читаешь?!
- Я в курсе современной действительности. - твердо заявил Маслаков. И живу мировыми идеями времени!
- А ты лучше "на иглу" садись. - посоветовал Ложкин. - И тогда тебе никто не будет нужен, а весь этот мир будет у тебя в кармане!
Через десяток минут по лицу Ложкина расплылось такое блаженство, что бюыть может он и действительно засунул весь мир в карман своего грязного комбинезона.
Счет времени был потерян. Бригада не мылась, не брилась.
Работа - сон - жратва - работа. И ещё - письма.
Однажды тоннель уперся в громадный валун и пока дожидались Бригадира, чтоб тот принял инженерное решение по преодолению препятствия, Ложкин выкурил две сигареты подряд, отчего-то подобрел и спросил Гришу.
- Ты бомжевал или как?
- Нет... Я не бомж. - понял вопрос Гриша.
- А я бомж... На том меня и взяли. Рабы мы здесь.
- Ну уж, ты скажешь. - вяло возразил Гриша лишь для того, чтоб Ложкин не прерывал разговор.
- Рабы! А ты и там, наверху - тоже раб! Все там рабы перед миской жратвы, работой. Потому я и бомж, вольная птица. Вырваться нам надо отсюда. Замочат нас, как все доделаем. Никто нам ничего платить не будет, не понимаешь что ли?
- Всех пятерых? - засомневался Гриша.
- Да хоть десятерых здесь же и похоронят!. - кивнул Ложкин. - Мы свидетелями получаемся. После того, как банк возмут, нас и порешат. Тебя кто-нибудь искать будет?
- Не знаю...
- Никто нас искать не будет. - уверенно сказал Ложкин. - Тут все бомжи, без документов, все без родни... Хитро придумано, собрали сюда тех, кого вроде бы и вовсе нет! Ни для кого. А письма ваши - туфта это. Туфта.
В темноте тоннеля появился Маслаков и Ложкин примолк. Маслаков присел неподалече и прикрыл глаза.
- Куда мы все-таки копаем, Ложкин? - спросил Гриша. - Как ты думаешь?
- Я ж тебе сказал, под банк или под магазин какой богатый. - ответил Ложкин, а Маслаков вдруг качнулся в их сторону и прошептал возбужденно Нет, товарищи! Вы ошибаетесь! Я знаю куда!
- Ну? - спросил Ложкин.
