Странники в ночи - Быстров Андрей (книга жизни .TXT) 📗
И произошло-таки - позвонили в дверь. Андрей встал, выглянул в окно. Игорь Филатов! Обрадованно прищелкнув пальцами, Андрей схватил ключ со стола и пошел открывать.
- Привет, затворник, - с улыбкой сказал Филатов, переступая порог.
- Привет и тебе, скиталец, - в тон ответил Андрей и стиснул руку друга в крепком пожатии.
Оба были искренне рады встрече, хотя виделись не так давно. Игорь смотрел на Андрея, точно надеялся выявить перемены в его внешности, и Андрей смотрел на Филатова похожим взглядом.
К своим тридцати четырем годам Филатов располнел, выглядел рыхлым, а черты лица наводили на мысль о его добродушии, если не о безволии. Впрочем, любые черты мало о чем говорят, другое дело - свойственное данному человеку выражение. А оно подтверждало, что Филатов - действительно мягкий, добросердечный человек, одинаково склонный поддаваться как хорошим, так и дурным влияниям. Профессию он выбрал под стать характеру - искусствовед, специалист по живописи. И не по живописи вообще, а по каким-то конкретным школам и направлениям - все это Игорь не раз объяснял Андрею, который вскоре благополучно забывал подробности до очередной лекции.
- Пошли наверх, - пригласил Андрей, - у меня там "Чикаго" играет.
- Слышу, десятый...
Но прежде они завернули на кухню, где Андрей нагрузил Игоря чашками и электрочайником, а сам взял кофе и сахар.
- Прочитал твой "Один шаг вдаль", - начал Филатов, ещё не войдя в кабинет. - Старик, это класс. Ты знаешь, что я твой поклонник, но такого и я не ожидал. А ведь маленькая книжка! Эти десять глав, как бы каждая сама по себе, и в конце все сплетается воедино в главе "Злоумышленник"! Прямо венок сонетов.
Андрей отобрал у Филатова чайник, включил, расставил кофейные принадлежности на столе в уголке отдыха.
- Не знаю, что это тебя так задел "Один шаг вдаль", - почти пренебрежительно произнес он. - Собственно, я написал его в виде эксперимента... Ну, и для развлечения. Наверное, он может привлечь этаким внешним блеском, выстроенностью, но все его достоинства от ума, а не от сердца.
- А это плохо? - спросил Филатов, уселся в кресло и закурил.
- Конечно, плохо, - кивнул Андрей, выудив сигарету из пачки друга. Эквилибристика. Занятно, не более того. Посмотри-ка сюда...
Он указал на край письменного стола, на тонкую ещё стопку исписанных листов.
- Начал новое? - глаза Филатова засветились неподдельным интересом.
- Да. Пока не знаю, как будет называться. Вероятно, "Подземные".
- О тружениках метрополитена? - съязвил Игорь.
- Вроде того. Игорь, подземные - это люди, которых словно бы нет, хранители духа, которых окружающее агрессивное невежество то и дело бьет по башке. Под землей, под гнетом, под угрозой. Их жизнь, их любовь, их страдания... Их попытки вырваться к свету. Надеюсь, это будет хорошая книга...
- Ох... Много ли таких людей?
- Их и не может, и не должно быть много. Важно, что они есть. То, что ты рассказывал мне о Вознесенской...
- Кстати, о Вознесенской... Нет, подожди... Можно хоть одним глазком? - Филатов встал, потянулся к письменному столу.
- Ну, нет!
Перегнувшись через подлокотник кресла, Андрей удержал друга за рукав. Чашка кофе в руке Игоря дрогнула, несколько капель упало на лист рукописи. Чернила немедленно расплылись на бумаге.
- Ой, - испуганно шепнул Филатов.
Андрей подошел к столу.
- Пустяки, - утешил он Игоря. - Пара слов, восстановим.
- Нет, но как ты вообще-то... Единственный экземпляр! Ты бы хоть копии делал, мало ли что. Если, тьфу, тьфу, пожар...
- Если! - передразнил Андрей. - Ну, а если бы мы на свет не родились? Как мне делать копии? У меня нет ни сканера, ни копировальной машины. С каждым листом в контору ездить или самому переписывать, перепечатывать? Ладно, будет два, три экземпляра. Так твой пожар одним ограничится? Или дискету пощадит? А может, мне её в банковский сейф сдавать? А если банк ограбят?
- Чего ты раскипятился?
- Из-за твоего "если". Никогда ничего не случалось... Отвезу в издательство, там на дискеты распечатают, все будет в порядке. Всех "если" не предусмотришь, и не в том проблема. Проблема - написать хорошую книгу...
- Завидую я тебе.
- Мне?
- Работе твоей. У меня вот нет способностей, а думаешь, мне не хотелось бы написать книгу, картину, сочинить музыку?
- Но у тебя тоже творческая работа.
- Я работаю с чужим творчеством, а у тебя - собственное. Не говорю сейчас, плохое, хорошее - но свое! Ты сделал хорошо - ты этим гордишься, ты сделал плохо - ты за это отвечаешь. В детстве мне, как и всем, наверно, мальчишкам, хотелось быть шофером, летчиком, сыщиком... А ты можешь быть и тем, и другим, и третьим, и кем угодно, все в твоей власти. Из творческих людей полностью свободны только писатель, композитор, художник. Режиссер, актер, музыкант-исполнитель - уже нет. А искусствовед...
Игорь махнул рукой, большими глотками допил кофе, посмотрел на часы.
- Так вот, - сказал он, - я ведь пришел, чтобы пригласить тебя в гости...
- У тебя праздник?
- Не ко мне в гости. К Вознесенской.
- Как! - воскликнул Андрей. - К самой Татьяне Алексеевне, наконец-то... И ты молчал, старый негодяй, зубы мне заговаривал! Но послушай... Как же так, вдруг... Удобно ли это будет?
- Удобно ли? Да это её приглашение. Вчера я снова говорил с ней о тебе, о том, что ты хочешь с ней познакомиться. Она согласилась принять нас сегодня.
- Но я не готов, я волнуюсь... Надо хоть переодеться...
- Переоденься, но не паникуй. Будь самим собой! Она так же проницательна, как и проста. По-моему, ты ей понравишься.
- Твоими бы устами! Жди меня, я мигом.
По лестнице Андрей скатился вниз и распахнул дверцы шкафа. Выбирая одежду, он вспоминал то немногое и в то же время достаточное, что знал о Вознесенской - в основном со слов Игоря Филатова.
Татьяна Алексеевна Вознесенская была потомком старинного дворянского рода, из-за чего ей пришлось вдоволь хлебнуть сталинских лагерей. Но колымские кошмары не уничтожили её, не подавили волю, а напротив, закалили для борьбы. Одним из легендарных эпизодов в жизни Татьяны Алексеевны был тот, когда после падения коммунистического режима она каким-то хитроумным и абсолютно законным способом сумела доказать свое безраздельное право собственности на фамильный особняк Вознесенских в самом центре города. На него претендовало и государство, и нечистые на руку дельцы, но никому не удалось одолеть Татьяну Алексеевну. Применять же силу против женщины, значившей для города столько же, сколько академик Лихачев для страны, никто не осмелился. Из особняка выселили некую бюрократическую организацию, и Татьяна Алексеевна въехала в дом своих предков, где и жила теперь в одиночестве. Строго говоря, она не являлась последним потомком Вознесенских - у неё была молодая близкая родственница, Алла Балясина, но та погрязла в трясине бездуховности, и Татьяна Алексеевна не поддерживала с ней отношений.
Вознесенская писала книги по истории родного города, чрезвычайно высоко ценимые специалистами, защищала городскую старину, активно помогала местным художникам, устраивая выставки в своем доме. Словом, она была одним из тех самых подлинных хранителей духа, которым Андрей мечтал посвятить новый роман - хранителей вопреки всему.
Находясь в переписке, в творческом знакомстве, в постоянном непосредственном контакте с сотнями людей, Татьяна Алексеевна, как ни парадоксально, была человеком весьма замкнутым по натуре. По-настоящему она выделяла и приближала к себе только любимого ученика и помощника во всех начинаниях, Игоря Филатова. Андрей давно упрашивал Игоря познакомить их, но Вознесенскую, видимо, не слишком интересовал Карелин - большинство нынешних авторов она объединила презрительным словечком "эти", произносимым с неподражаемой интонацией. И вот, значит, Игорь убедил ее... Теперь бы не ударить лицом в грязь.
