Гений пустого места - Устинова Татьяна Витальевна (мир книг txt) 📗

Он вытащил из кармана телефон, потыкал в кнопки и приложил к уху.

– Стой, – сказала племянница. – Стой, я отдам тебе бабки. Не звони никому.

Хохлов кивнул, но трубку от уха так и не отнял.

– Але, Паш, – сказал он, когда ответили. – Здорово, это Хохлов. Ты подошли кого-нибудь из своих бойцов, мне нужно тут… в одно место барышню проводить. Я бы сам проводил, но мне… мараться неохота. Подошлешь? Ну, тогда я жду. Бывай, спасибо! Олигарх, – пояснил он собравшимся, указывая на трубку. – Никак нам без его бойцов не обойтись. Чтобы ты не вздумала дурить, киса моя!

– Я тебе не киса! Все вы, мужики, сволочи, сопляки, уроды! Ненавижу вас! Ненавижу!

– Дмитрий Петрович! – Тут Вальмира Александровна сползла со стула и бухнулась на колени. – Не доводите до суда, пожалейте вы меня! Меня, старуху, не позорьте смертным позором! У нас городок-то всего ничего, все ж узнают, все до одного! Я же за всю жизнь ни копейки чужой не взяла! Ни копеечки!..

Хохлов смотрел, как она стоит на коленях перед ним, пожилая женщина, в распластавшейся шубе, с трясущимся несчастным старым лицом, как льются ее слезы и капают с подбородка.

– Встаньте, Вальмира Александровна! Что вы, на самом деле!..

– Не губите! Отец родной! Не губите, хоть меня-то пожалейте, я же вам верой и правдой столько лет!..

Хохлов морщился, и внутри у него все морщилось, тряслось и ухало, и он не знал, что делать, и готов был сквозь землю провалиться!..

А потом он решился, и сразу полегчало, как будто тиски разомкнулись.

– Хватит рыдать! – велел он Вальмире. – Возьмите себя в руки! Не будет никакого суда. Вы слышите? Не будет! Заявление из милиции я заберу.

Вальмира перестала всхлипывать и уставилась на него.

– Деньги ваша племянница мне вернет. Мы с ней вместе поедем, когда бойцы подгребут. Ее саму я в городе больше видеть не желаю. Пусть, куда хочет, перебирается и там чем угодно занимается!

– Ты чего? – спросила племянница с искренним и веселым изумлением и перестала грызть ремень. – Добрый, что ли?!

– Я злой, – отрезал Хохлов. – Поэтому деньги ты мне вернешь не только сполна, но и с процентами. Пятьдесят процентов у меня ставка за заем. С тебя еще пятьдесят штук.

– Где я их тебе возьму, уродина?!

– А мне все равно, – заявил Хохлов. – Квартиру продашь, машину, что там у тебя еще есть? Перстеньки, колечки, сережки? Тоже продашь! Недвижимость у нас тут, в пригороде, конечно, дешевле, чем в Москве, но все равно не копейки, так что наскребешь. Пока не наскребешь, я тебя из города не выпущу, поняла? Я договорюсь, и боец будет с тобой в сортир ходить. Сроку на все даю тебе… – Он подумал. Все смотрели на него. – Даю две недели. Как раз успеешь.

– Кто это за две недели квартиру продает, а?!

– А мне все равно, – повторил Хохлов. – Вальмира Александровна, встаньте!

Та тяжело поднялась с колен, недоверчиво глядя на него.

– Не будет суда? – спросила она и шмыгнула покрасневшим носом. – Отец родной! Господи! Не будет?

– Не будет никакого суда, – повторил Хохлов. – Нас с вами и так жизнь наказала. Меня за доверчивость, а вас… за любовь к племяннице. Будет с нас и этого.

– А… а… я, Мить? – Это Лавровский спросил.

– А ты пошел вон отсюда, – сказал Хохлов. – Все.

– Как… все?

– А так. – И тут Хохлов первый раз за весь этот многотрудный разговор посмотрел на него. – У тебя дети. Уходи, куда хочешь, ищи себе работу, делай, что хочешь. Только я прошу тебя, Лавровский! Я тебя очень прошу!

Тут он резко встал, и Лавровский шарахнулся от него назад, к стене, испуганно тараща измученные глаза.

– Я очень прошу тебя, Лавровский!.. Больше никогда не разговаривай со мной! Ты понял?! Со мной и с моими близкими! Ты умер, понял?! Нет тебя! И больше никогда не будет.

Хохлов тяжело дышал, и пот выступил на его лбу, и перед глазами плавали какие-то червячки и точки. Он закрыл лицо руками, Ирина смотрела с интересом, а Вальмира Александровна все плакала горючими неутешными слезами.

Финал греческой трагедии.

За окном медленно и бесшумно проплыла большая черная машина и остановилась перед крыльцом.

– Ну, вот и бойцы, – сам себе сказал Хохлов и потер лоб. Невыносимо ему было, и хотелось, чтобы трагедия скорее завершилась. – Разговор окончен, поехали за деньгами. Давай, давай поднимайся, красавица!

– У меня руки затекли, уродина!

– Ноги не затекли, идти можешь? Ну и отлично!

– Господи, – пробормотала Вальмира Александровна, еще утром бывшая орлицей, бесценным сокровищем, с которым шеф носился как с писаной торбой. – Господи, да как же это так вышло-то?..

– Судьба, ма тант, [1] – проговорил Хохлов. – Судьба – индейка!

И, взяв за сумку племянницу и толкая ее перед собой, он вышел из своего кабинета прямиком к сотрудникам, которые так и стояли, выпучив глаза, посреди комнаты, и он голову мог дать на отсечение, что припадали к замочной скважине и к стенам, и в это время с улицы зашел огромный молодой мужик в куртке нараспашку, и кивком поздоровался со всеми, и…

…и ничего у них не вышло.

Ничего. Свидание не состоялось.

То есть оно состоялось, конечно, но все с самого начала пошло не так, как хотелось.

Их обоих мучила неотвратимость и обязательность того, что они собираются друг с другом «переспать», и вот-вот сейчас «переспят», как только Хохлов остановит машину перед засыпанным снегом домиком.

Домик он купил несколько лет назад, опрятный, чистенький, с черепичной крышей и белыми оштукатуренными стенами, и объявил всем, что у него теперь своя «дача», и к нему можно приезжать. Вся компания с удовольствием стала приезжать, всем хватало места в маленьком домике, и сколько здесь было выпито и съедено, рассказано смешных, страшных и правдивых историй!.. Сколько раз дети ссорились из-за баскетбольного кольца, сколько раз Арина рыдала над своей загубленной жизнью за домом, у гамака, сколько раз Ольга ее утешала!..

И именно потому, что здесь было так много всего… общего, дружеского, простого и ясного, для интимного свидания это оказалось не слишком подходящее место!

Арина все время ерзала, потому что на ней был совершенно новый и очень неудобный лифчик, а еще она знала, что не умеет целоваться! Когда-то в юности такой приговор ей вынес тогдашний кавалер. «Научись сначала целоваться! – сказал он с непередаваемой иронией в голосе. – А потом на свидания приходи!»

Словно торопясь отделаться от того обязательного, что нависло над ними, как дамоклов меч, и делая вид, что им обоим очень этого хочется, они занялись бестолковой и неловкой любовью на диване, и сразу же после «случившегося» Хохлов пошел топить камин и курить, а Арина перебралась в темную спальню, натянула на голову одеяло и лежала долго и бездумно, как в пустоте.

Потом пришел Хохлов, лег на свою половину, не спал, опять курил и не сказал ей ни слова, и под утро она все-таки заснула.

Утром пошел снег, и Арина, открыв глаза, долго соображала, какой нынче день и какое, вообще говоря, время суток. Сообразить было трудно, и пришлось лезть за часами, которые тоже показывали нечто невообразимое.

Она долго смотрела на них, пока наконец не сообразила, что они перевернуты вверх ногами. Она вздохнула, перевернула их, опять ничего не поняла, опять перевернула, но время не прояснилось. Тогда вместо часов она решила повернуть собственную голову так, чтобы циферблат оказался наконец у нее перед глазами, и тут Хохлов сказал хриплым спросонья голосом:

– Что ты крутишься? Шею свернешь! Полдесятого.

Откуда он взял, что полдесятого? На улице была темень, и как будто что-то шуршало – снег терся о беленые стены, сек их, налегал изо всех сил.

– Нужно ехать. – Голос стал еще более хриплым, и с правой стороны что-то завозилось, словно впавший в спячку медведь поворачивался на бок. – Дороги завалит, мы отсюда не выберемся.

– У тебя же джип, – робко сказала Арина в ту сторону, где ворочался Хохлов, – а джип – это машина, которая не застрянет там, куда другая не доедет!