Иначе — смерть! - Булгакова Инна (хороший книги онлайн бесплатно TXT) 📗
— А матери он звонил?
— Да, из автомата. Сказал, что едет на дачу.
— И последнее. Николай Иванович, вы говорили об идентичности стилей… но записку он оставил у меня.
— Случайно, по пьянке…
— Но…
— Вы видели, как он ее писал?
— Нет.
— Значит, написал заранее. Он ведь готовил уроки в школьной тетради, в клеточку. А на вечеринке — ну, просто обронил. Они же в роке дергались.
— Дергались, — Катя вздохнула. — Меня поразил текст… словно он кого-то обвиняет.
— Правильно. Самоубийца обвиняет весь мир. Екатерина… — Мирошников взглянул на лежащий перед ним на столе выписанный пропуск, — …Павловна, а вас этот юноша вообще не поражал?
— Вы правы, — Катя поднялась. — А как его мать?
— В тяжелом состоянии. Сейчас проходит обследование в Кащенко. Как видите, наследственность у покойного — еще та… по обеим линиям.
— А как ее зовут?
— Зачем вам?
— Может, помочь… Ну, передачки.
— A-а. Я было подумал…
— Что?
— Есть люди, знаете, воображающие себя прирожденными детективами.
— Я-то? — Катя усмехнулась. — У меня настолько воображения не хватит.
— А передачки — это хорошо. Ирина Васильевна Воронова. Вы молодец: уложились ровно в пять минут.
На ступеньках прокуратуры стоял Алексей в брезентовой пыльной робе, теребил в руках рабочие рукавицы, явно поджидая ее.
— Вы как тут? — удивилась Катя.
— Доброе утро. Наша стройка неподалеку.
— A-а, генеральские дачи. И от Герасимово неподалеку?
— За шоссе, в лесу.
— Лес моего детства.
— Места грибные. Ну что, самоубийство?
— Представьте себе. Наследственность: его отец отравился на даче полгода назад.
— Цианистым калием?
— Именно. Все точь-в-точь. Дело закрыто. Вы довольны?
— Пожалуй, — ответил Алексей задумчиво. — Пожалуй, доволен.
Они медленно двинулись к железнодорожной станции уютного городка со старой водонапорной башней посреди широкой площади и дешевым базарчиком, крутым мостом над путями, узкой платформой.
— Алексей Кириллович, когда вы вышли от меня всей компанией, то сразу расстались?
— Ну, мальчик куда-то сгинул во тьму, девица со спекулянтом в машину, я проводил Агнию на метро.
— На «Новокузнецкую»?
— Нет, прошлись до «Павелецкой», у нее сигареты кончились, на вокзале достать проще.
— А потом?
— Потом? — Алексей усмехнулся. — Я у нее не ночевал, если это вас интересует.
До Кати вдруг дошло, что перед нею человек неординарный: скрытой силой и волей так и веяло от него. И еще — обаянием, что называется, мужским. «Здоров, как бык. Как же я раньше не замечала? Я ничего не замечаю, потому что всю жизнь сосредоточена только на себе».
— И вы пошли домой?
— В Герасимово той ночью я не ездил. — Он явно издевался над нею. — Пошел домой.
— Вы ведь живете у нас, на Петровской?
— Комнату снимаю: у меня нет московской прописки. Алиби также нет.
— И давно снимаете?
— С февраля.
— А до этого где жили?
— Далеко. Я вас заинтересовал в криминальном плане?
— Нет… просто, — отвечала она неловко. — Просто надо же знать, с кем имеешь дело.
— «Дело» о самоубийстве?
Электричка с визгом затормозила, с заминкой разомкнулись дверцы.
— Что такое «запечатанная тайна мертвых»?
Не отвечая, она прошла в вагон. «Или у меня от страха глаза велики, или этот человек вправду скрывает какую-то тайну».
Уже неподалеку от дома Катя увидела впереди себя Агнию, но не подошла, пошла следом, с новым любопытством («какое упоение, какое сладострастие — выслеживать людей» — всплыли страстные слова) приглядываясь, как интеллектуалка и феминистка неторопливой томной походочкой — прелестная змеючка — движется по Петровской. «Поболтать, очень и очень прилично, по-английски и выдать точный, даже красивый перевод из Джейн Остин. Зачем она берет уроки, платит деньги, наконец? Вначале — да, ей действительно требовалось многое вспомнить, но наверстала она на диво быстро, несомненные способности. Сногсшибательная женщина — нет, «мадемуазель» — в блестящем изумрудном плаще, на высоких каблучках… вот только безволосая с этой идиотской стрижкой. Неужели у меня, как у безнадежно старой девы, развивается комплекс неполноценности?..»
Перевод из «Гордости и Предубеждения» Агния выдала быстро и небрежно, торопясь перейти к новейшим событиям.
— Звонила Вадиму Петровичу, — многозначительная улыбка. — Он был дома.
— Да, приехал, мы вчера перезванивались.
— Ну, что там с Глебом?
— Самоубийство. Я как раз от следователя.
— Ну, ну?
Катя кратко пересказала основные криминальные данные, но Агния этим, конечно, нисколько не удовлетворилась.
— Слушай, Катюш (стиль «мы — подружки» ученица внедрила со второго занятия), когда он пришел сюда впервые?
— Третьего сентября.
— Ты не была с ним раньше знакома? Он действительно пришел впервые?
— Конечно! Я тебя не понимаю.
Агния закурила, по обыкновению не спросив разрешения, и пропела фразу из старинной песенки:
— «Вот эта улица, вот этот дом, вот эта барышня, что я влюблен…». Он описал твою улицу, угрюмый дом — правда, угрюмый, — аптеку напротив, в которой яд, и фонарь рядом.
Катя ощутила страх, будто бы давний, ползучий, и показалось вдруг, будто она когда-то видела его лицо, лицо Глеба, но искаженно, как в ином измерении, — во сне. И заметила с холодком:
— Естественно, он видел эту улицу, если ходил ко мне заниматься.
— Он сказал «когда-то», — вскользь бросила змеючка. — И дача по Павелецкой дороге — надо же, все под боком.
— У кого под боком? У меня?
— У всех у вас. Кроме меня, разумеется.
— А кто-то между тем, — сорвалась Катя в непонятном раздражении, — околачивался на вокзале вечером в пятницу.
— Слава Богу, у нас с Кирилычем взаимное алиби. Хотя… я уехала на метро, а он-то остался.
— А ты рассчитывала, что он поедет к тебе? — Катя почувствовала с неприязнью, скорее к себе, чем к Агнии, как втягивается в женский поединок.
— Он мне неприятен, — отозвалась та серьезно и вроде бы искренне. — Неприятен мужчина, испытывающий отвращение к женщинам.
— Отвращение?
— Ну, может, это слишком сильно сказано. Я его в ту пятницу взяла в оборот — так, скуки ради, — неприступен, камень, скала.
— А что, твои чары действуют на всех без исключения?
— Не на всех! — отрезала Агния и словно на секунду постарела. — На занятых — не действуют.
— Чем же занят Алексей Кириллович, по-твоему?
— Он — женоненавистник, поверь моему чутью. И сделай выводы.
Вывод, слишком мерзкий, чтоб его высказывать, пришел в голову сразу. Катя поморщилась. Агния с удовлетворением наблюдала и заметила, опять вскользь:
— Кто любит девочек, кто — мальчиков… сейчас не об этом. Мальчишка отравился сам? Ты в это веришь?
— Верю.
— Ну и спи спокойно.
«Она меня ненавидит», — отчетливо подумала Катя и услышала звонок из прихожей. Конечно, Мирон — его время. Но вместе с ним явился, наконец, долгожданный Вадим.
Брат и сестра
— Катюша, милая! — Он схватил ее за руки, вглядываясь с такой заботой, с такой сосредоточенностью на ней, что она едва сдержала слезы. — Только вчера с поезда — так меня закрутило, столько дел понавалили и на работе, и дома…
— Ничего, все хорошо! Сейчас у меня урок, Дима, подожди у мамы, я…
— Да черт с ним, с английским! — загремел Мирон.
Вошли в кабинет; они с Вадимом, держась за руки; капиталист — впереди, продолжая на той же громокипящей ноте, но уже обращаясь к Агнии:
— Наше — вам! «Наполеон» был отравлен, что ли?
— Отравлен, — доложила Агния, кротко улыбаясь.
— Но это абсурд! Я лично… Кто хочет подвести меня под монастырь?
— Пока вы под следствием, Ильич (Агния его иначе не называла), вас не отпустят в «свободный мир». Вадим Петрович, с приездом.
— Здравствуйте. Я чувствую, что попал в кипящий котел. Мама мне сообщила о факте, ты, Катюш, по телефону не захотела… словом, подробностей я…
