Иначе — смерть! - Булгакова Инна (хороший книги онлайн бесплатно TXT) 📗
— То есть? — Ну, что он знал, что Александр… — она наконец решилась («Сыщик я или стыдливая дама?»), — что Александр был моим единственным мужчиной.
Мужчины призадумались, переваривая столь пикантную информацию. Алексей спросил резковато:
— Откуда убийца это знал? Неужели от Александра?
— Очень интересный поворот, — заметил Вадим. — Какой-то фразой любовник выдает этот факт — и обречен. На редкость нервная ситуация — и непьющий Александр соглашается отметить свободу.
— Да, но как подсыпан яд? На глазах у жертвы?
— Этот момент нетрудно прояснить, — сказала Катя. — На садовом столике были обнаружены следы пролитого коньяка, записка намокла. Например, отравитель якобы нечаянно пролил коньяк из стакана и попросил хозяина принести тряпку. Тот заходит за занавески и… Свой стакан и тряпку убийца уносит с собой, чтоб создать иллюзию суицида.
— Гений, — повторил Вадим. — Какая полная непроницаемая иллюзия — и вдруг лицо в окне! Вы представляете, что он должен был пережить за полгода?
— Да ведь следствие сразу установило самоубийство, — возразил Алексей.
— А если он об этом не знал? А если его ищут?
— Тогда поиски вскоре привели бы сюда, на Петровскую.
— Так юноша молчит! Почему? Дверь была сначала заперта, потом открыта, а свидетель об этом молчит? Почему?
— Он подозревал мать, — вставила Катя.
— Откуда гению знать об этом? Вы представляете? Еженощно, ежедневно его преследует то лицо в ночном окне — и вдруг он видит его здесь.
— Или она, — сказал Алексей после паузы.
«Дамское деяние» — вспомнились Кате слова Мирона, и зазвонил телефон.
— Екатерина Павловна!
Однако легок на помине!
— Здравствуйте, Мирон Ильич.
— Кажется, я кое-что позволил себе в прошлый раз…
— Что именно?
— В общем, я извиняюсь, нервы. И насчет Кирилыча извиняюсь, зря я на него катил. Теперь ведь все ясно.
— Что ясно?
— Убийца отвечает в мире мертвых, а мы…
— Вы так уверены?
— А «ключики-замочки, шелковы платочки»?
— Ключи Агнии могли подбросить.
— А телефончик? И все равно: я предлагаю помянуть рабу Божью Агнию — что значит, как ни странно, «непорочная».
— Чувствую, вы уже поминаете.
— С вами продолжу: завтра девять дней.
— Вы христианин, Мирон Ильич?
— Не состоял и не привлекался. Но красивых обычаев придерживаюсь. И подвожу материальную базу.
— Мне надо посоветоваться.
— С кем?
— С собутыльниками, — и уже обращаясь к присутствующим: — Мирон Ильич предлагает устроить поминки Агнии.
Алексей поинтересовался:
— С «Наполеоном»?
А Вадим бросил:
— Я — против.
Но Алексей вдруг предложил с ледяным спокойствием:
— А если провести следственный эксперимент — «реконструкция» — так называется?
— Ну, что там? — взывал Мирон нетерпеливо.
— Мнения разделились, — она помедлила. — Ладно, я присоединяюсь. Большинство — за.
— Вот и отличненько! На вас, Катюш, Дуня.
— То есть?
— Вы должны как-то изъять ее из дома.
— А что, она от вас прячется?
— Ничего не знаю и не понимаю.
— Хорошо, попробую, — Катя положила трубку.
Вадим заговорил, пристально глядя на Алексея:
— Зачем вы ее втягиваете в эти игры?
— У нее, насколько мне известно, есть рыцарь, — ответил Алексей многозначительно.
— Вы, что ли?
— Нет, вы.
— Катя, это идея! Я приду и присмотрю. Во сколько?
— Тринадцатого сентября мы собирались к пяти.
Алексей, положив на диван раскрытый на знаменитой сцене томик, поднялся и сказал на прощание Вадиму:
— Присмотритесь и сыграете, кстати, роль Глеба.
— Ну, по мере сил… Вообще-то меня поразило, как собутыльники стремятся к этому столу.
Проводив Алексея, она вернулась, Вадим читал Пушкина.
— По новейшим исследованиям, — сообщил он, не поднимая головы, — Сальери отравил Моцарта за то, что тот раскрыл кое-какие масонские секреты в «Волшебной флейте».
— Да разве они были масонами?
— И Моцарт, и Сальери, и даже Пушкин.
— А как ты думаешь, где Сальери держал яд?
— Ну, то тайна мертвых. Катюш, успокой мое сердце. Мне показалось, что-то такое между вами…
— Ты меня сватаешь?
— Я, конечно, не смею, но вот познакомился и… какая-то симпатия возникла: по-моему, он человек надежный и верный.
— Дима, у меня все чувства атрофированы. На, возьми мою тетрадь — тут записи о том проклятом вечере.
Последний жест
Дуню повидать было необходимо — и не только ради экспериментов: девочка что-то скрывает, боится и прячется. Однако уже третий день по телефону отвечают: нет дома — и раз почудилось, что ответила сама Дуня несколько искаженным голосом.
Катя почти пробежала в узком проходе между домами и очутилась в тесном, тенистом от красно-золотых ветвей дворике: когда-то сама ученица описала ей, где живет, — в двух кварталах от Петровской. В древесном сплетении стояла лавочка — удобный наблюдательный пункт. В третьем часу (после уроков, как и было рассчитано) появилась Дунечка с сумкой-мешком на веревке через плечо.
— Дуня! — негромко позвала Катя из своего золотистого убежища; девочка шарахнулась в сторону и остановилась, прислушиваясь.
— Дунечка, это я! — Катя привстала. — Мне надо с тобой поговорить. Ну, не хочешь идти сюда — давай посередине двора постоим… на улицу выйдем.
Девочка пожала плечами, приблизилась и села на другой конец лавочки.
— Ты кого-то из нас боишься? Я имею в виду: меня, Алексея и Мирона.
— Никого не боюсь.
— Тогда почему ты не отвечала на мои звонки?
— Мне надоела эта история.
— Дунечка, с ней надо покончить!
— С кем?
— Тебе говорил следователь про мои алиби? В то время, как погибли Глеб и его отец, я разговаривала из дома по телефону с Питером.
— Правда?
— Ну давай позвоним Николаю Ивановичу, прямо сейчас, он подтвердит.
— Да ладно, я вас не подозреваю.
— А кого? Дунечка, кого?
— Никого.
— Мирона? Ты соврала, что встречаешься с мамой в аптеке, чтоб не уходить с ним?
— Откуда вы… вы за мной следили?
— Нет, видела в окно.
— Мне все надоели, понятно? И Мирон в том числе. Я с вами больше не играю.
— Значит, ты сегодня ко мне не придешь?
— Сегодня? Зачем?
— Мы решили провести «реконструкцию» — восстановить тот вечер тринадцатого сентября. Мой друг Вадим сыграет роль Глеба.
— А кто сыграет роль Агнии?
— Ты права, все эти игры… идиотство, — Катя вдруг заплакала и принялась искать носовой платок в сумочке. — Просто не знаю, за что ухватиться, не могу жить в таком… в общем, не могу жить.
— Да пошлите вы их всех.
— А мертвые, Дунечка?
— Они уже мертвые.
— Но он живой до ужаса.
— Кто?
— Бес. Который играет левой рукой.
— Да-а, Екатерина Павловна, — протянула Дуня, — скоро мы все в Кащенко поселимся… — И вдруг спросила быстро: — Как там больная?
— Что?
— Жива?
— Позавчера была жива. Ну ладно, я пошла.
— А «Наполеон» будет? — поинтересовалась вслед Дуня с жадным любопытством.
— Боже упаси! Ничего не будем пить.
— Ладно, я подумаю. Во сколько?
— В пять.
Однако «Наполеон» был, он возник из кожаной сумки коммерсанта и вызывающе утвердился в центре стола как знак опасности, на который завороженно взирали участники поминального пира.
— Зачем пугать женщин? — резко отреагировал Вадим.
— А чем поминать — водичкой? — возразил Мирон вкрадчиво. — Опасность одинаковая, а уважение не то. Будьте любезны, Катюша, восемь сосудов.
— Нас пятеро.
— И еще трое невидимо с нами, в сопредельном мире. Народный обычай требует.
Стеклянные дверцы горки прозвенели печально и нежно (словно небесные голоса мертвых — вспомнилось), когда доставала она восемь хрустальных рюмок.
— Вообще-то, — продолжал натужно веселиться Мирон, — народ поминает водочкой. Но у нас уже сложились свои традиции, согласитесь.
