Объяснение в ненависти - Владимирский Петр (бесплатные книги полный формат .TXT) 📗
Неблагодарная, он ведь столько ей дал! Да вспомнить хотя бы, что Лученко приютил бедную студентку. В тот год, когда Вера поступила в мединститут, ее родители погибли в авиакатастрофе. А старший брат чуть ли не на следующий день после похорон выставил Веру за дверь четырехкомнатной профессорской квартиры. Под предлогом капитального ремонта и размена он заставил сестру выписаться, затем, став ответственным квартиросъемщиком, просто забыл о ней. Оказавшись без крыши над головой, девушка приткнулась в общежитие мединститута. Помыкавшись и получив первые уроки жизни, она встретила Юру Лученко. Он быстро сообразил, что дочка покойного профессора-медика — хорошая партия для простого парня. Лученко решил, что Верин переезд в общежитие и полуголодная жизнь на стипендию — это блажь избалованной девчонки из богатенькой семьи. Он уже рисовал мысленно, как переберется из своей коммуналки в роскошные апартаменты жены и будет пользоваться наследством ее покойных родителей. Она же после всех своих мытарств и несчастий искала возможности прислониться к кому-нибудь. Идея выйти замуж за Юру, такого надежного и заботливого, будущего программиста, показалась ей спасением от всех бед. Тем более что ухаживать он умел.
Вначале Лученко терпеливо ждал, когда жена ринется отвоевывать у брата положенные ей квадратные метры и родительские ценности. Но потом оказалось, что Вера никому не собирается объявлять войну ни за метры, ни за вещи, и Юрий растерялся. Калькулятор, работавший в его голове и не отключавшийся даже в моменты сексуальной близости, показывал ноль, и это его крайне нервировало. К моменту окончания Верой мединститута он окончательно понял, что жена не способна вернуть затраты с процентами, а когда она начала работать, стало еще хуже. Ее готовность помогать всем, с его точки зрения, носила патологический характер. Коммуналка, где они жили, превратилась в проходной двор и филиал психушки. И хотя соседи боготворили юную докторшу, но из боготворения шубу не сошьешь. Деньги эта дура никогда — ни со знакомых, ни с соседей, ни с подруг — не брала! Этот факт больше всего раздражал Юрия. Очень редко ее уговаривал принять благодарность кто-нибудь высокопоставленный… Правда, когда Юрий с матерью уже поставили было на Вере крест, считая ее потерянным для нормальной жизни человеком, она вдруг смогла с помощью одной своей пациентки разменять и выкупить комнатки двух соседних жильцов, превратив бывшую коммуналку в отличную пятикомнатную квартиру. Так она дала неожиданный ответ на квартирный вопрос.
Она работала днем у себя в клинике, читала лекции вечерникам и заочникам, между делом защитила кандидатскую, вокруг нее клубилась жизнь, с ней считались сильные мира сего, больные на нее молились, коллеги уважали. Получалось, что не он муж-благодетель, столп семейного благополучия, а она. До какого-то момента ему верилось, что семейная вселенная вертится вокруг планеты под названием «Сын, Муж и Отец». Но в этой вселенной не хватало Святого Духа, и похоже, эту роль оккупировала его жена.
Недавно она совсем с ума спятила, поступила как последняя сука! Смешно даже говорить так о психиатре, но этот безумный летний роман с мальчишкой-ветеринаром и ее уход из дому почти на два года — просто уже ни в какие ворота!.. А потом так же неожиданно вернулась домой.
Юрий решил, что получил превосходный шанс разложить все по полочкам. Демонстрируя благородство, он ни словом не попрекнул жену и даже матери запретил напоминать невестке о ее развратном поведении. Очень кстати подвернулась поездка в Одессу. Юрий был уверен: на юге он окончательно объяснит жене, как она не оценила его, как разбрасывалась им все годы их совместной жизни. Он раз и навсегда поставит ее на то место, какое женщине и положено занимать, то есть на подчиненное место в доме. Ведь женщины, если честно, существа второго сорта, а он, как мужчина, будет великодушен, позволит ей заниматься своей работой, зарабатывать деньги. В конце концов, у нее это неплохо получается. Только семейный бюджет будет теперь у него, Юрия! Именно так. Не она станет решать денежные вопросы, а он. Все будет так, как он захочет.
Так решил муж и «вседержитель» Юрий Иванович Лученко. Но, увы, эта непредсказуемая женщина вновь умудрилась все поставить с ног на голову! Во-первых, она их с матерью в упор не замечала. А во-вторых, когда Юрий услышал от этого эстонского хлыща похвалы в адрес Веры, да еще в таких восторженных выражениях, он просто растерялся. Что ему делать с такой женой? Слова «гордиться» или «уважать» отсутствовали в его лексиконе. Значит, все по-прежнему… Зато встреча с Зуем придала ему собственной значимости. Это чувство хотелось продлить, вот он и затащил бывшего одноклассника к себе.
— Так как жена? — снова подбросил хворосту в огонь разговора бывший школьный приятель. — Наверное, прилично зарабатывает?
— Я тоже стараюсь семью обеспечить! А она вообще… — с обидой произнес Лученко. И неожиданно для самого себя предложил: — Хочешь, я тебе ее комнату покажу?
— Давай.
Нетвердыми шагами они направились в комнату Веры по длинному коридору бывшей коммуналки, ныне отдельной квартиры с евроремонтом. Хозяин открыл дверь, и оттуда выскочил спаниель белого цвета. Он громко и сердито лаял на мужчин, приседая на передние лапы, шерсть на мощном загривке стояла дыбом, и весь его: грозный вид как будто предупреждал: «Только посмейте нарушить границу моей территории!» Если бы Пай умел изъясняться на человеческом языке, он объяснил бы, что терпеть не может пьяных.
— Ты что, псина?! — рявкнул на него Юрий слегка растерянно. — На своих? Я те дам!
Спаниель все же не охранная собака, за ногу не схватит. Он обнюхал вошедших и спрятался под диван. Одноклассники вошли в комнату. Зуев шарил любопытным взглядом по стенам и полкам. Гнездо докторши было очень уютным, здесь хорошо пахло. От этого жилья на гостя повеяло чем-то щемящим и забытым, словно от большой чашки с парным молоком, каким его маленького угощала бабушка; в селе. В Вериной комнате жила душа ее хозяйки, здесь было множество предметов, согревающих и оживляющих, равнодушные квадратные метры. На стенах— несколько небольших картин в простых аккуратных рамках: осенний пруд, сосна на фоне заката и натюрморт — ландыши в голубом кувшине; портрет дочери в карнавальном костюме, большая фотография Олечки на утреннике в детском саду, где дочь изображала кошечку. Пятилетняя девочка в кокетливом фартушке гордо показывала фотографу серый пушистый клубочек — сделанного ею самой мышонка. На; полке стояли «зимние бутылки» причудливых форм, обсыпанные мелким белым пенопластом на клею, откуда! торчали всевозможные веточки. Рядом с ними красовалось: большое гипсовое ухо — шуточный символ профессий психотерапевта, как ее понимал пациент-скульптор. На стене висел написанный яркой гуашью манускрипт: «Инструкция по применению сотового каравая. Сотовый каравай предназначен для непосредственного невиртуального общения между абонентами. Общаться предпочтительнее за чашкой чая, сдабривая разговор топленым маслом, сгущенным молоком или вареньем».
— Так я не понял, — будто очнувшись, спросил Зуев, — что конкретно ты собирался мне демонстрировать?
— Разве ты не заметил? У нее даже в домашней обстановке есть кусок поликлиники.
— Где?
— Вот у нее в шкафу, на полке, в целых три ряда стоят папки с карточками психов.
— И что?
— То есть ей мало того, что все это дерьмо хранится в клинике! У нее в комнате сотни историй болезней, понял? — сердился подвыпивший Юрий.
— Понял, понял.
— Что ты! Она ведь кажный день перед сном, прежде чем вырубиться и забыться, сначала созерцает свои папки с аккуратными наклейками: шизофрения, маниакально-депрессивный психоз, фобии и все такое!..
О говорил еще что-то, болтал без умолку, как всегда. Еще в школе Зуев недолюбливал Лученко за эти льющиеся потоки слов. Тетерев на току. Сам себя слушает. Слушай, слушай. Если уж ты такой одноклеточный, что поверил в случайную встречу, съел и не подавился сказочкой, будто Борька Зуев — опустившийся тип, то не обратишь внимания, если я как будто из любопытства пороюсь среди папок…
