Преступник - Родионов Станислав Васильевич (читать книги без .txt) 📗
Петельников смотрел в настороженные глаза отца и думал о словесном портрете, которого они добивались от свидетелей. Вот попроси его описать Вязьметинова — и он не смог бы: до того все непередаваемо заурядно. Круглые щеки, нормальный подбородок, общечеловеческий нос… Видимо, сын походил на мать: то же узкое лицо, те же скорые темные глаза.
— В понедельник прихожу с работы, ем, гляжу передачу и — спать.
— Во вторник?
— Прихожу с работы, перекушу, врублю телевизор…
— А в среду?
— И в среду так.
— А в четверг и пятницу?
— Дорогой товарищ, у меня работа с металлом.
— Ну а в субботу?
— В субботу, как правило, тоже работаю.
— А воскресенье? — упорствовал оперативник.
— Это мое. Еду в садоводство.
— В то самое, куда Саша не ездит?
— Не ездит, стервец.
— Когда же вы с ним общаетесь?
— Да хоть когда… Едим вместе.
Петельников вообразил, как они едят вместе. Молча, значительно, с разговорами типа «передай соль». Не обедают, а насыщаются. И эта представленная трапеза вопросила: есть ли польза от такого общения? Не лучше ли без него?
— Дмитрий Сергеевич, а вы шутите?
— В каком смысле?
— Острите, смешите, озорничаете, хохмите.
— Случается, — осторожно подтвердил Вязьметинов, сам сильно засомневавшись.
— Он не выпивает, — объяснила жена.
— Тогда не до шуток, — согласился Петельников.
— Да, не до шуток, — рассердился Дмитрий Сергеевич. — Работа, план, семья. Рассиживаться в креслах у каминов недосуг.
Петельников не знал, какое место занимает юмор в педагогических системах. Но из школьных учителей он ярче всех помнил веселого химика; удачливым сыщиком был, как правило, остроумный человек; умнее всех руководил тот начальник, который имел чувство юмора… И дружил Петельников с людьми веселыми.
— Шутить надо умеючи, — философски вставила Вязьметинова, будто говорила про обращение со взрывчатым веществом.
— Это уж точно, — подтвердил Петельников.
Шутить надо умеючи; нужно много знать и еще больше понимать, раскрепоститься духом, не грязнуть в пустяках и постоянно быть в отменном расположении духа.
Петельников встал.
— Вы Сашу отыщете? — негромко спросила Вязьметинова.
— Погуляет и сам придет, — ответил за него муж. — Вы лучше посоветуйте, как с ним быть дальше…
— Дмитрий Сергеевич, вы белье стираете? — вспомнил оперативник о своем белье, которое так и лежало, так и белело.
— Жена стирает.
— А на руках ходить умеете?
— К чему подобные вопросы? — догадался Вязьметинов, что задаются они неспроста.
— Вернитесь с работы, позвоните в дверь и войдите в квартиру на руках.
— И что дальше?
— А дальше встаньте на ноги и перестирайте все белье.
— Зачем?
— Чтобы увидеть, с каким любопытством смотрит на вас сын.
18
Мужа Смагиной привезли пораньше утром. Младенчески помаргивая от дневного света, будто его только что подняли со дна океана, Анатолий Семенович переводил взгляд с одного оперативника на другого. Леденцов хотел быть узнанным, чтобы избежать нудных вступлений и намеков. Но Смагин глядел на лейтенанта, как на свежую газету.
— Ну? — спросил Петельников, припечатывая его своим напирающим взглядом, которому Леденцов тщетно учился.
— «Ну» в смысле чего?
— В смысле пьянства.
— Это баловство признаю. Да ведь все выпивают.
— Знакомо! Хулиганы говорят, что все дерутся; воры — что все воруют; пьяницы — что все пьют… Одному-то неохота быть уродом, а?
Смагин поправил осыпавшиеся на уши волосы и спросил с философской хитрецой:
— Имею я право на вопрос?
— Имеете, имеете.
— Что вручают спортсменам за победу?
— Награды.
— А какие?
— Вымпелы, кубки… И что?
— Во, кубки! Спрошу: зачем?
— Полагаете, для пьянства?
— В точку! Чтобы спортсмены после соревнований попили из него сухонького. Заметьте, не вручают чашу для супа или, скажем, чайник для чаю.
В другой бы раз Петельников развеселился. Но сейчас даже усмешка не тронула его губ — сидел истуканисто, не опуская взглядом тусклых глаз Смагина. И Леденцов, пожалуй, впервые за время их совместной работы увидел, как сухая ненависть темнит лицо капитана, та самая ненависть, которая противопоказана оперуполномоченному уголовного розыска.
— Ну? — опять повторил Петельников.
— «Ну» в смысле пьянства?
— «Ну» в смысле совести.
Анатолий Семенович глянул на оперативника пристальнее. Капитан не шелохнулся и ничего не добавил. И смагинское сознание, еще запеленутое вчерашним хмельным туманом, успокоилось.
— Если касается совести, то на предприятии, дорогие товарищи, я не пью. У меня такая работенка, что, извините за выражение, выйти покурить некогда.
— Почему «извините за выражение»?
— Я хотел сказать «выйти в одно место».
— Значит, совесть ваша спокойна?
— Коли вы ищете людей без совести, то адрес подскажу. Вчера купил с лотка книжку. Под названием «Они появляются ночью». Думал, про шпионов, да и народ хватал. И кто это появляется ночью? Серебристые облака.
Оперативники знали, что людей без совести не бывает и дело лишь в том, как глубоко она сокрыта; оперативники умели до нее докапываться, как бы очищая слой за слоем социальные и психологические наносы. Но Смагин был фигурой процессуально непонятной: потерпевший, коли в его квартиру забрались; не потерпевший, коли ничего не украли; вор, коли забрал деньги и золотые вещи; не вор, коли брал совместно нажитое, свое.
Леденцов, сидевший на отшибе, встал и подошел к нему.
— А на какие деньги вы пьете?
— На свои, на трудовые.
— Разве жена зарплату не забирает?
— Зажилить червончик всегда можно.
— Червончик? Шестнадцатого числа вы пропили в баре пятьдесят четыре рубля, гражданин Шакало.
Анатолий Семенович воззрился на Леденцова изумленно. Волосы, теперь им не придерживаемые, свободно осыпались на уши. Кожа лица, почти не увидевшая прошедшего солнца и неопрятная, как у всех пьющих, желтела промасленной бумагой. Глаза выражали такую работу мысли, что, казалось, за ними идет прямо-таки физическое коловращение мозга. Что его так задело: пропитая сумма или подлинная фамилия?
— Вы не из восьмого автопарка? — наконец спросил он, так и не узнав лейтенанта.
Петельников тоже встал, подошел к растревоженному Смагину и навис — его длинный галстук, покачиваясь, касался подбородка сидевшего; Леденцов мог поручиться, что Анатолий Семенович сейчас вдыхает запах одеколона «Консул».
— Обокрасть кого? — жестко спросил капитан. — Собственную жену!
— Мною заработано! — не стерпел Анатолий Семенович слова «обокрасть». — Эти деньги я на халтурке сшибал!
— Свалить на кого? На подростка!
— Его бы по малолетству простили…
Петельников распрямился и скривил губы, словно раздавил во рту случайную клюквинку. И от этой чужой кислинки Анатолий Семенович вдруг потупился и стал ладонью тереть лацкан пиджака, стряхивая с него то, чего там не было.
— Подождите в коридоре, сейчас поедем к следователю.
Смагин дошел до двери и остановился, будто чего-то вспомнил. Но сперва он сдул со второго лацкана только одну ему видимую пушинку.
— Жене не скажете?
— А как ей сказать? — удивился Петельников. — Что кражу совершил подросток?
— Якобы неизвестный…
— Анатолий Семенович, мне попадались преступники, но не подлецы. Попадались подлецы, но не преступники. А вы и подлец, и преступник.
— Преступность мне не вешайте. — Смагин с «подлецом» согласился.
— Вы сделали ложное заявление о краже.
— Это жена заявила.
— Значит, дали ложные показания о краже.
Поразмыслив, Смагин вышел. Капитан торопливо убрал со стола бумаги, запер сейф, надел куртку и оказался возле Леденцова — они молча стояли друг против друга, лицом к лицу, глаза в глаза.
