Самый жестокий месяц - Пенни Луиз (читаем бесплатно книги полностью TXT) 📗

Он опустился на колени – под его подошвами захрустела грубая соль на ковре – и наклонил голову, чтобы получше разглядеть на птицу.

– Взять ее как вещдок? – спросила Лакост.

– Вообще-то, да. Что ты об этом думаешь?

Гамаш знал, что Лакост была здесь утром не для того, чтобы еще раз осмотреть место преступления, – она проводила собственный маленький ритуал.

– У птички вид испуганный, но это может быть мое воображение.

– У нас на балконе есть кормушка для птиц, – сказал Гамаш, поднимаясь. – В хорошую погоду мы пьем там кофе. И у каждой птички, которая прилетает туда, вид ужасно испуганный.

– Ну, вас и мадам Гамаш любой испугается, не то что птичка, – пошутила Лакост.

– Про нее я это точно знаю. – Гамаш улыбнулся. – Уж как она пугает меня…

– Вам можно только посочувствовать.

– К сожалению, я не думаю, что мы способны правильно трактовать выражение лица мертвой птички, – сказал Гамаш.

– Хорошо, что у нас все еще есть чайные листья и внутренности, – подхватила Лакост.

– Именно это всегда и говорит мадам Гамаш.

Улыбка исчезла с его лица, когда он перевел взгляд на лежащую у его ног скрюченную птицу, темное пятнышко на белой соли. Ее глаза были открыты, черные, пустые. Интересно, что видели эти глаза перед смертью?

Хейзел Смит закрыла школьный альбом и разгладила переплет из искусственной кожи, прижала к груди, словно чтобы закрыть рану и остановить то, что вытекает из нее. Хейзел чувствовала это. Чувствовала, как слабеет. Увесистый квадратный альбом тяжело лег на ее мягкую грудь, а она прижимала его все сильнее и сильнее, она уже не обнимала – цепко вцепилась в него, вдавливала в себя со всеми их юношескими мечтаниями все глубже и глубже. Физическая боль принесла ей облегчение, и она даже пожалела, что углы у альбома не слишком острые и они не могут резать, только оставлять царапины. Эта боль была ей понятна. Она была черная, пустая, полая и тянулась в бесконечность.

Сколько она сможет прожить без Мадлен?

Она только-только начинала в полной мере осознавать тяжесть своей потери.

С Мад ее жизнь была полна доброты и обязанностей. С Мад она стала другим человеком. Беззаботным, раскованным, легкомысленным. Она научилась отстаивать свое мнение. Да и мнение-то у нее появилось только с приходом Мад. И Мадлен прислушивалась к ней. Не всегда соглашалась, но всегда слушала. Для стороннего наблюдателя их жизнь могла показаться непримечательной, даже скучной. Но изнутри это был настоящий калейдоскоп событий.

И Хейзел постепенно влюбилась в Мадлен. Не в физическом смысле. У нее не было желания спать с Мад и даже целоваться с ней. Хотя иногда по вечерам, когда Мад сидела на диване с книгой, а Хейзел в своем кресле за вязанием, у Хейзел возникало желание подойти к дивану и прижать голову Мадлен к груди. К тому месту, к которому она сейчас прижимала школьный ежегодник. Хейзел погладила альбом и представила, что это красивая головка Мад.

– Мадам Смит…

Инспектор Бовуар прервал ее сны наяву. Голова на ее груди стала холодной и жесткой. Стала альбомом. А дом стал холодным и пустым. Хейзел еще раз потеряла Мадлен.

– Позвольте мне посмотреть альбом. – Бовуар протянул руку.

Незадолго до этого агент Николь обнаружила открытый школьный ежегодник в гостиной и принесла в кухню, не предполагая никакой реакции со стороны Хейзел. Такой реакции никто не мог предполагать.

– Мое! Отдайте! – прорычала Хейзел и приблизилась к Николь с таким угрожающим выражением, что молодой агент отдала альбом без всяких колебаний.

Хейзел села и прижала его к себе. В первый раз после появления в доме двоих полицейских Хейзел замолчала.

– Позвольте? – Бовуар потянулся за альбомом.

Хейзел как будто не поняла его. Она смотрела на него так, словно он собирается оторвать ее руку. Наконец она выпустила альбом из рук.

– Это наш выпускной год. – Хейзел подалась к нему и принялась листать страницы. Остановилась на выпускных фотографиях. – Вот она, Мадлен.

Она показала на улыбающуюся, счастливую девушку. Под фотографией было написано: «Мадлен Ганьон. Вероятнее всего, закончит в „Тангуэе“».

– Это шутка, – сказала Хейзел. «Тангуэй» была женская тюрьма в Квебеке. – Все знали, что Мадлен ждет успех. Просто подшучивали над ней.

Жан Ги Бовуар был готов признать, что да, Хейзел верит в это, но он знал, что в каждой шутке есть доля правды. Может быть, школьные друзья Мадлен видели в ней что-то еще?

– Вы не возражаете, если мы возьмем альбом? Вернем в целости и сохранности.

Хейзел явно возражала, но согласно кивнула Бовуару.

Этот альбом напомнил Бовуару еще кое о чем. О том, что` Гамаш просил его узнать у Хейзел.

– Что вы знаете о Саре Бинкс?

Судя по выражению лица Хейзел, этот вопрос показался ей полной глупостью. Это что еще за зверь такой?

– Старший инспектор нашел в тумбочке Мадлен книгу под названием «Сара Бинкс».

– Правда? Это странно. Нет, я ничего о такой книге не знаю. Это…

– Грязная книга? Нет, я так не думаю. Старший инспектор читал ее и смеялся.

– Извините, ничем не могу вам помочь.

Сказано это было вежливым тоном, но Бовуар почувствовал, что за этим скрывается еще что-то. Хейзел была расстроена. Книгой или тем фактом, что у подруги были секреты от нее?

– Вы рассказывали нам о вечере смерти Мадлен, но несколькими днями ранее состоялся еще один спиритический сеанс.

– Вечером в пятницу. В бистро. Меня там не было.

– Но мадам Фавро была. Почему?

– Разве я вам не говорила об этом прежде? Вы еще были со старшим инспектором.

События последних дней смешались в голове Хейзел.

– Да, говорили, но иногда люди при первом разговоре с нами не все могут вспомнить. Было бы хорошо, если бы вы рассказали эту историю снова.

«Так ли это?» – подумала Хейзел. Ее мысли, и без того мятущиеся, путались все больше.

– Откровенно говоря, я не знаю, почему Мад пошла туда. Габри вывесил объявление в церкви и бистро, сообщавшее, что великий экстрасенс мадам Блаватски остановилась в его гостинице и согласилась вызывать мертвых. Только один вечер. – Хейзел улыбнулась. – Не думаю, что кто-то отнесся к этому серьезно, инспектор. И уж точно не Мадлен. Наверное, она восприняла это как развлечение. Возможность отвлечься от обыденности.

– Но вы к этому отнеслись неодобрительно?

– Есть такие вещи, с которыми лучше не шутить. В лучшем случае это потеря времени.

– А в худшем?

Хейзел ответила не сразу. Она обшарила взглядом кухню, словно в поисках безопасного места приземления. Ничего не найдя, ее глаза вернулись к инспектору.

– Это была Страстная пятница, инспектор. Le Vendredi saint.

– И что?

– А вы подумайте. Почему Пасха считается у христиан самым главным праздником?

– Потому что в этот день распяли Христа.

– Нет, потому что Он в этот день воскрес.

Глава двадцать седьмая

Лакост фотографировала спальню в старом доме Хадли, Лемье укладывал в пакеты сорванную полицейскую ленту. А Гамаш тем временем открывал и закрывал ящики в шкафах, прикроватной тумбочке, туалетном столике. Потом он подошел к книжному шкафу.

Что тут искали те, кто не побоялся даже нарушить полицейский запрет?

Гамаш улыбнулся, увидев «Историю» Паркмена [53], эту одиозную историю Канады, которую преподавали в школах более столетия назад, внушая легковерным ученикам, что коренные американцы были коварными дикарями, а истинную цивилизацию в эти земли привезли европейцы.

Он наобум открыл один из томов.

«Имеют форму животных или другие формы, отвратительные и непередаваемо гнусные, адово племя, которое воет в безумной ярости, цепляется за ветви лесных жилищ».

Гамаш закрыл книгу и снова удивленно посмотрел на обложку. Неужели это и в самом деле «История» Паркмена? Сухая, многословная, способная убить своей скукой? Адово племя? Да, это была «История» Паркмена. А раздел, который открыл Гамаш, был посвящен Квебеку.