Мафия - Лаврова Ольга (книги онлайн .txt) 📗
Желчный, как верно определил Феликс, болезненно жаден.
– Оброк желаете, да? Да кто бы полез в такие дела, как наши, если делиться прибылью. Потому рискуем, что на копейку рубль нарастает. Не знаю, как другие, а я столько взяток раздаю… если вы еще начнете обирать – да лучше на завод к станку!
– До чего мужики глупый народ, – посмеивается Хомутова. – Ну… как у нас говаривали в заключении, не хотите по-плохому, по-хорошему хуже будет, – и направляется к машинам.
Феликс, чуть поотстав и с оглядкой, идет за ней.
«Псы», Мордята и прочие сопровождающие лица напряжены: если будет драчка, то сейчас.
Но Морда со спутниками, тоже пятясь, благополучно отступают.
И вот все в машинах.
Обе не договорившиеся стороны медленно разъезжаются задним ходом, чтобы не разворачиваться, подставляя бок.
…Желчный входит в лифт вместе с человеком помоложе, наживает кнопку 10.
– Не очень мы над вами вчера резвились? – вежливости ради спрашивает сосед. – День рождения.
– Через неделю у меня юбилей, возьму реванш, – обещает желчный.
Он выходит на своем десятом этаже, лезет за ключом, и тут рука в толстой перчатке – чтоб не прокусил – крепко зажимает ему рот и нос.
Его подкараулили трое «псов». Сообща выворачивают ему руки за спину, ведут к заблаговременно открытому окну до пола на лестничной площадке.
Сильно толкают наружу.
Короткий крик.
С улицы видно, как летит вниз долговязая фигура.
В это время второй делец, флегматик пижон, готовит трубку с длинным мундштуком для курения опиума.
Клиент в наколках ждет, сидя на койке.
Койки, вернее, топчаны размещены по периметру комнаты изголовьем к стене, и на них лежат человек восемь в разной степени опьянения – кто уже в полной прострации, кто еще потягивает очередную трубку. Большинство полуодето. В стене, подключенный к вентиляционному накалу, гудит мощный вентилятор. За окнами поздний вечер. Это квартира, оборудованная под притон наркоманов.
Во второй комнате в пульсирующем свете цветомузыки мечутся в танце несколько пар, употребивших взвинчивающие снадобья.
В передней дежурит тип лет тридцати с литыми кулаками – привратник и вышибала; он участвовал во встрече на природе.
Раздается сигнальный звонок в дверь: длинный, три коротких, длинный. Вышибала смотрит в глазок.
Появляется бдительный хозяин и тоже смотрит в глазок, успокаивается, сам открывает дверь с пятью замками.
В притон барски вваливается импозантный мужчина, растрачивающий последние мгновения средних лет.
– Ох, устал! – жалуется басом он хозяину, скидывая плащ и охорашиваясь. – Но играл сегодня, как бог. Кого-то ранили стрелой… средние века… житуха… А теперь как белка в колесе, дышим окислами свинца, воду пьем переработанную из канализации… Кто у тебя?
– Как обычно, шпана.
– Это хор-р-рошо! Педиков нет?
– Пока нет. – Хозяин ведет гостя на кухню. – Что будете?
– Давай, братец, так: сначала вздернуться, повеселиться, потом – в отпад. Чего-нибудь новенького попробовать нет?
– Фирменное достали. ЛСД.
– Брось контрабанду, засыплешься, – рокочет бас. – Давай героинчику. И кого-нибудь за компанию пригласи, не одному же. – Бас кладет в карман хозяину три сотенных. – Поблатнее. С самого дна зачерпни, с самого дна… Кха, голос сел… Человек – это звучит… не звучит, вер-рно?
В этот миг квартирную дверь одним ударом высаживают внутрь, привратника скручивают. Квартира наполняется сотрудниками милиции во главе с Томиным. При нем Сажин и Курков.
– Всем оставаться на местах! – звучит команда, усиленная мегафоном.
Но клиенты – особенно те, что танцевали, – не намерены безропотно сдаваться. Взвинченные наркотическим допингом, они в схватке необычайно сильны и изворотливы.
Вот облепленный милиционерами парень вырывается в переднюю и колесом катится к выходной двери.
– Сеть! – кричит Томин.
Парня отпускают, он вскакивает и тут же оказывается спеленутым наброшенной сетью.
Второго беснующегося тем же порядком усмиряют в танцевальной комнате.
– Понятые, фотограф, начинайте! – заглушает галдеж и выкрики команда Томина.
В коридоре появляется бас.
– Зачем так кричать? – морщится он.
Томин отводит микрофон от губ.
– Перестали бы вы шляться по злачным местам, – говорит он.
– Разрешите взять пальтишко? – тянется бас к вешалке.
– Еще встретимся на подобной почве – обещаю неприятности. Сколько можно спекулировать на том, что вас любят?
– Вы мне испортили вечер, – капризно рокочет бас и скрывается.
– Зачем вы его отпустили? – резковато вопрошает Курков.
– Отвали, Коля! У него неоперабельный рак. И он знает, и все.
В опиумокурильне орудует со вспышкой фотограф.
Вдруг один из курильщиков, лежавший, казалось, без сознания, вскакивает и, словно подброшенный взрывной волной, вылетает на балкон. Сажин настигает его в прыжке и втаскивает обратно.
А на кухне хозяин притона протягивает Куркову паспорт.
– Я тут даже не прописан. Зашел, как все, просто в гости. Гляжу, что-то странное, как раз собирался домой…
Выстрел, выстрел, выстрел. Два в голову, один в грудь. Но человек не валится, потому что он фанерный, лишь для достоверности одетый в пиджак и брюки. За спиной его – сарай, принимающий в свое нутро пули, прошивающие чучело навылет и те, что пролетели мимо цели. Стреляют из пистолетов с глушителями.
Это тренируются и развлекаются «мальчики» Хомутовой. Стреляют с ходу, с поворота, в падении, через плечо назад.
– Пах-пах! – азартно восклицает пухлый юноша с младенчески-старообразным лицом и тоже палит куда-то, но из игрушечного пистолета.
Неловко оступившись на ровном месте, он падает, хныкает раз-другой, его заботливо поднимают, отряхивают, делают «козу», и он смеется.
Появляется Хомутова:
– Хватит, мальчики! Мишеньку кормить надо.
Она уводит сына за руку, «мальчики» растягиваются на пожухлой траве.
Выдался хороший осенний денек, и на даче у Хомутовой собралась своя компания. Дом стоит на большом участке, который обнесен непроглядным дощатым забором. Помимо стрельбища, на нем есть еще одна достопримечательность – детская площадка с песочницей и множеством легких, очень крупных игрушек.
За садовым столиком Хомутова кормит сына. Ест он наполовину сам и с большим аппетитом, но координация движений не всегда точна, приходится придерживать и направлять руку с ложкой и вытирать подбородок.
Хомутова лучится нежностью и курлыкает с ним, как с младенцем.
– Вот так, вот так. Мишенька кушает котлетку… Мишенька… Что Мишенька кушает?
– Котетку, – картавит он.
– Правильно. А глазки моргают, моргают глазоньки, дождик будет.
– Додик.
– Ты мое солнышко, с тобой бюро прогнозов не нужно. Ты мой всегда маленький сыночка… Вот эту помидорку мы сейчас раз…
Коля издали посматривает на семейную идиллию:
– От рождения такой?
– Может, от пожара.
Коля явно не понимает, о чем речь.
– Не в курсе? Патрон, можно сказать, подвиг совершил, а ты не в курсе! – Крушанский рад рассказать ему о Ковале. – Ты знаешь хоть, что за человек он был?
– Знаю, крупный.
– Не то слово. Гигантский человек! Хозяин снабжения половины Севера. Бывало, у нас в любом президиуме – Коваль.
– Пострадал, выходит, от перестройки?
– Это она пострадала, что без Коваля осталась. И без нас с тобой тоже.
– Ну а подвиг?
– Мишеньку из огня вынес. Барак загорелся, уже крыша рухнула.
– В зоне?
– Нет, Люба уже на поселении жила. Под Ковалем и зэки работали, и вольнопоселенцы. Очень его уважали. А уж после этого случая, сам понимаешь.
– Крушанский, за что она все-таки сидела?
Тот прикладывает палец к губам:
– Ни одна душа не знает.
– Батюшки, кто приехал! – слышится возглас Хомутовой.
