Темный инстинкт - Степанова Татьяна Юрьевна (библиотека книг .TXT) 📗
Итак, что же мне ответить вам? Как связаны предполагаемые тайные роды и последующие отклонения? Мне представляется эта связь вот в чем: в юности со Зверевой поступили подло и несправедливо. Быть может, зло ей сделал ее первый мужчина, ее первая любовь. Когда она сообщила, что ждет от него ребенка, молодец скорей всего бросил ее, предоставил разбираться со всем самой. А она, наверное, надеялась если не на замужество, то хотя бы на его понимание, участие. И вот этого предательства она ему не простила, а заодно перенесла свою горечь, свою мстительность и на всех остальных молодых мужчин. Пережитое унижение, обида, стыд не озлобили ее – нет, но заставили ощутить внутри себя ранее незнакомую (а вернее, дремавшую в ней, а теперь разбуженную) потребность «наказать партнера» только за то, что он – мужчина, потенциальный продолжатель рода, будущий отец. Из потребности впоследствии возник целый особый ритуал – отдаваясь мужчине, она одновременно наказывала его – отсюда удары, побои, истязания. Поначалу она воспринимала все это как игру дурного тона, но с каждым новым разом игра приходилась ей все больше по вкусу. И скоро уже стала необходимой. И во всем этом ритуале присутствовала ее особая любовь к партнеру. Чем сильнее она любила молодого человека, тем жестче с ним обходилась.
Мещерский вспомнил сине-багровые полосы на спине Шипова-младшего.
– Но это же парадокс. Это противно логике, – сказал он тихо. – Как же такое может быть?
– Не знаю как, но может, и это весьма характерно для лиц, имеющих ярко выраженные садистские наклонности. – Наталья Алексеевна хмурилась. – Я как-то читала отчет о проведении судебно-психиатрической экспертизы Сергею Головкину – Удаву, этого знаменитого маньяка потом расстреляли. Настоящее чудовище. Он убивал детей, мальчиков… Так вот, он этот самый парадокс в беседе с психиатрами высказывал прямо: «Чем больше я любил мальчика, чем больше он мне нравился, тем сильнее я желал манипулировать с его телом, терзать его». Умом понять это нельзя, Сергей, почувствовать – можно. Но не дай нам бог этого никогда!
– А мужья Зверевой, ее любовники? Андрей Шипов? Корсаков? – не унимался Мещерский. – Они-то как же? Они, значит, такие же, как она?
– Я их не видела, Сергей. Сны свои они мне тоже не рассказывали. А поэтому об этих молодых людях ничего конкретного сказать не могу. Вы гораздо лучше их себе представляете. Для меня же они просто фамилии, бестелесные образы. Но, несомненно, нечто общее между ними и Зверевой было, нечто, что влекло их к ней, ее – к ним. Жиль Делез, например, говорил о «внутренней встрече инстинктов и влечений», без которых просто невозможны такие отношения между сексуальными партнерами. Возникает, конечно, вопрос о степени искренности этих влечений со стороны молодых людей. Не были ли они простым притворством, желанием угодить этой женщине ради ее денег, ради того, чтобы она зарегистрировала брак. Возможен и такой вариант. Кто-то из них поначалу притворялся, а потом втянулся – причем и сам не заметил как. Черный Эрот силен. Короче, все возможно. А подробности надо спрашивать у них. Повторяю: вы знаете этих людей лучше, чем я. Вам и карты в руки. Судите о них сами.
Они уезжали из «Гнезда кукушки» снова втроем и в полном молчании. Каждый думал о том, что услышал, и как оказалось впоследствии, мысли их во многом совпадали.
По дороге Сидоров решил заехать в отдел.
– Обождите минут десять, – распорядился он. – Мне звонок надо один выдать, насчет…
– Если будешь звонить в Москву, пусть они уточнят сегодня же: как сложилась судьба того детского дома, – сказал Кравченко. – И все-таки, кому же Майя Тихоновна отвозила деньги в тот дачный поселок? Знаешь, Шура, нам самим, наверное, придется домой махнуть и узнавать это уже через…
– Так вас помощник прокурора и выпустил! – хмыкнул Сидоров. – Держи карман шире. Нет, братцы, все вы у Пастухова под колпаком. И думать не смейте втихаря отсюда смываться. Вчера вечером он все начальство убеждал, что дело это будет раскрыто в ближайшие дни – дескать, все уже для него ясно-понятно. Только вот кому лавры по раскрытию достанутся – не уточнил.
«А ты, Шурик, воображаешь, что все лавры одному тебе достанутся, – ядовито подумал Мещерский, глядя вслед поспешавшему к отделу оперу. – Чужими руками да жар загребать, нашими с Вадькой руками… Жулик несчастный! Впрочем, в домашней обстановке этот фрукт гораздо симпатичнее смотрится, чем в своем милицейском официозе. С Натальей-то этой у них роман… Она на него влияет благотворно. При ней у него даже рожа не такая самодовольная. Да, женщина хорошая – умница, нежная, правильная женщина. С такой даже этому разгильдяю придется измениться к лучшему. А если еще и ребенок появится… Ребенок…» Он неотрывно смотрел на серый растрескавшийся асфальт за стеклом «Жигулей», покрывавший площадку-плац перед облупленным зданием ОВД. Сквозь щели в асфальте кое-где пробивались пучки травы. Осень словно и не коснулась их своим дыханием – травинки были зелены и свежи и подрагивали на ветру.
Глава 38
Домотканые половики
А в доме над озером их ожидали важные новости – помощник прокурора Пастухов привез постановление о заключении под стражу Петра Новлянского (как позже оказалось, подписанное областным прокурором после долгих дебатов на совещании у куратора из Генеральной прокуратуры).
Об аресте Пита Кравченко, Сидорову и Мещерскому сообщила Александра Порфирьевна. Как гигантская бабочка в парусящей на ветру, точно крылья, черной вязаной шали, подлетела она к машине и запричитала, заплакала:
– Петеньку, Петеньку забирают, да сделайте же что-нибудь, ради бога, да помогите же, да разве это он?! Я же его мальчишечкой еще маленьким… он всегда такой добрый, такой ласковый был… Он же ни в чем не виноват! Не отнимайте у меня еще и его! – И столько муки слышалось в ее дребезжащем голосе, что Мещерскому стало до боли жаль эту тихую хлебосольную старуху. «Петька с Алиской выросли на ее руках, они ей во внуки годятся, да они и есть ее внуки – столько лет вместе…»
Сидоров удалился на северную террасу для конфиденциального разговора с прокуратурой (Пастухов явился на дачу в сопровождении трех оперативников и был настроен чрезвычайно решительно). На этот раз он сумел настоять на своем:
– Они все не признаются сначала, – бросил он оперу напоследок. – Вы, Александр Иванович, лучше моего это знаете. Мы не имеем права бездействовать. Сегодня утром снова звонили из Москвы. Они требуют разъяснений, позитивных результатов, реальной отработки выдвинутых нами версий.
Сам Новлянский отнесся к задержанию внешне спокойно. Громко заявил ледяным тоном, что настаивает на приглашении своего адвоката.
– Свяжись с Анатолием Павловичем, пусть выезжает сюда немедленно, – приказал он Файрузу, Мещерский поинтересовался впоследствии, кого Пит имел в виду, – секретарь назвал фамилию адвоката. Она постоянно мелькала в телевизионных сообщениях, когда речь шла о громких процессах. Как защитник, Анатолий Павлович стоил очень дорого, и Мещерского удивила та легкость, с которой Пит приказал этому светилу адвокатуры «выезжать немедленно». «Чересчур уж быстро ты почувствовал себя наследником, Петя, – подумалось ему. – Чужими деньгами распоряжаться легко».
– Я смогу принять участие в ее похоронах? – осведомился Пит у Пастухова.
– Возможно, но… мы позже это с вами обсудим, – помощник прокурора немного даже стушевался. – Ведь Марину Ивановну наверняка будут хоронить в Москве… распоряжение правительства, да…
– Агахан, помни: они будут настаивать на Новодевичьем – не соглашайся. Марина всегда хотела, чтобы ее похоронили на Донском, там, где лежат ее родители, – на прощание распорядился Пит, когда оперативники уже вели его к забрызганному грязью «уазику».
– Петя, ты… ты ради бога не беспокойся – я за всем прослежу! Все возьму на себя! – хрипло крикнул Зверев. – Ты… ты сам скоро вернешься – это все неправда, ты слышишь? Мы верим – это все неправда. Мы верим – так и знай!
