В моей руке – гибель - Степанова Татьяна Юрьевна (первая книга TXT) 📗
– А кто чаще всех ею пользовался?
– Димка. Он вечно свою морду полирует.
– А ты брал ее в руки?
– У меня своя есть.
– Ты чем вообще занимаешься? Учишься где-нибудь? – Колосов задавал вопросы словно в «дартс» играл: стрелочка туда, стрелочка сюда. До яблочка далеко еще, однако к цели помаленьку продвигаемся. Истерика у парня вроде заканчивается, надо этим пользоваться.
– Я… у нас студия музыкальная… звукозаписи.
– Ты рокер, что ли, или как это там у вас зовется?
– Я имиджмейкер.
– Надо же. Здорово. И чей же имидж ты создаешь?
– Нашей группы. «Амнезия сердца», слыш-шали? – Парень снова приподнялся на локтях. Прядь темных, умащенных гелем волос упала ему на лоб, и он убрал ее плавным изящным жестом. Колосов прищурился. Этот жест у мальчишки явно отрепетирован. Очень характерный жест.
– Не слышал я «Амнезию». И хорошую музыку играете?
– В стиле Питера Андрэ. «Магнетический балбес с сексуальным взглядом». Наш новый хит, пародия, придуряемся мы так… Мало кто слышал нас пока. Все только Лагутенко до небес возносят. Вот выпустим первый компакт, тогда уж. Засилье всякой сволочи провинциальной – не пробиться. – Иван сомкнул ноги калачиком, сел. – Локтями пихаться надо. Бабок требуется вагон и маленькая тележка. Попса все заполонила, урла проклятая… Мы с техно хотели контачить… Потом Паук… Паука знаете?
– Троицкого, что ли? – Колосов пожал плечами. – Нет, не его… Другого, фамилию забыл… Сказал, в общем, без крутых бабок, без финансирования и не мечтайте… Или без «крыши». Надо к Гребню… А лучше, сказал, пусть отец Страшному Папику звякнет – они корешатся с ним, и тогда… А отец теперь…
– Твой отец умер, Иван. Причина вроде бы неисправный электроприбор, – Колосов прервал поток этого полусвязного тусовочного жаргона, прикидывая в уме, кого мальчишка имел в виду под «Гребнем» – Гребенщикова? А под «Страшным Папиком» не Кобзона ли? – Расскажи мне по порядку, как было дело. Очень тебя прошу.
Иван, заикаясь и путаясь, начал рассказывать. Однако полезную информацию из него приходилось тащить чуть ли не клещами.
– А почему Владимир Кириллович последние дни не ездил на работу? – спросил Колосов.
– Отвратно себя чувствовал.
– Простудился, что ли?
– Нет! – Это «нет» прозвучало так резко и зло, что Никита понял: если жать в этом направлении, парень снова сорвется на истерику. Поэтому он быстро задал новый вопрос:
– Вы все, как ты говоришь, – братья, бабушка, дядя, эта девушка Лиза расстались с отцом после ужина. Так? А что ты делал потом, где находился?
– Ничего не делал. Сидел здесь.
– Здесь в гостиной? – Колосов посмотрел на дверь. – И ты не слышал никакого шума? Ванная ведь во-он по коридору. И вода там из крана вроде не текла, не шумела. И значит, совсем ничего не слышал?
Иван смотрел на разбитый плейер. Внезапно схватил и с силой швырнул в окно. Раздался звон разбитого стекла. И тут до Колосова дошло.
– Бывает, – пробормотал он тихо.
– Отец на помощь звал, а я…
– А ты «Руби рэп» слушал. Бывает и такое в нашей нынешней жизни, что ж… Братья твои вон тоже поздно хватились, дядя…
– Он пьян был. Он и сейчас в дупель, – Иван стиснул зубы. – Алкаш несчастный. Они завтра с Магдой в Мюнхен должны были возвращаться, теперь останется, на нервы будет капать.
– Магда – это жена Валерия Кирилловича? Иностранка, что ли?
– Да. А Степка сразу после ужина смылся. Наверное, он и не знает даже.
– Твой старший брат?
– У меня два старших брата. Они близнецы. Двое из ларца, – Иван через силу мрачно усмехнулся. – Два медведя.
– Почему два медведя?
– Бабка нас так звала, давно, в детстве. Три медведя, как в сказке.
– А-а, ясно. С бабушкой вашей я успел познакомиться. У нее с горя в голове помутилось.
– Она чокнутая последние десять лет. В нашей семейке все чокаются периодически. У каждого свой пунктик.
– Ты не очень-то жалеешь близких, Ваня, – заметил Колосов. – А ведь теперь по большому счету, кроме братьев, у тебя никого больше нет.
– Как-нибудь без этих ублюдков проживу, – Иван вытер слезы рукавом. – Вообще-то я не думал, что… что с отцом это так скоро произойдет…
– Что скоро произойдет? – Колосов заглянул ему в глаза.
Иван отвернулся, умолк. Никита отметил, что на некоторые темы мальчишка вообще не желает разговаривать, а других успевает коснуться весьма подробно и зло, несмотря на свое неподдельное горе.
– Так все-таки вспомни поточнее, кто последним пользовался этой бритвой?
– Когда мы приехали сюда – Димка. Но мы только после похорон деда и приезжали… Гости у нас ночевали. Кто-нибудь из них, наверное, и брал.
– Никто не говорил, что там провода оголились?
Иван отрицательно покачал головой.
– Я не слышал. Я редко тут бываю. Когда, – он запнулся, – когда просто нельзя не приехать, как на девять дней например. А сегодня меня отец попросил сам.
– И как же ты в Уваровку добирался? Там машины во дворе – какая из них твоя?
– Я ехал на электричке.
Колосов хмыкнул. Чтобы этот «инфант терибль» из такой крутой семейки и трясся полтора часа в грязном вагоне…
– Что вы на меня смотрите? – Иван нахмурился. – У меня сейчас нет машины. Я ее продаю, почти продал уже. Меня иногда наши подвозят.
– «Амнезийцы»? Ты уж прости, что я так твоих приятелей зову.
– Ничего. Их тут еще похуже называют, – Иван опустил глаза. Ресницы у него были густые и бархатистые, словно у девочки-первоклассницы.
– Не одобряют родственники твои знакомства, да? Крутые парни эти твои музыканты, наверное, – предположил Колосов.
– Они мне как братья.
– Живете, наверное, вместе?
– Что? Я… да, вместе, – Иван неожиданно покраснел. – Это не то, что вы думаете. Совсем не то.
– А что я должен думать? – Колосов чуть усмехнулся.
– Мы просто квартиру вместе снимаем!
– Я понял. Ты не кричи так. – Никита прислушался: шум, топот, возбужденные голоса. Видимо, «вынос тела» уже «имеет место быть».
Ну что ж, пока все происшедшее – юрисдикция местных правоохранительных органов. Для всех это пока что трагический несчастный случай. Подождем вскрытия.
– Ты, Иван, все же поди, простись с отцом, – сказал он, поднимаясь. – Смерть не красит человека, тем более такая страшная. Но все-таки поди, взгляни на него в последний раз. Это правильно будет. По-мужски.
Он протянул парню руку.
Иван помедлил, затем ухватился, и Колосов помог ему встать. Перед отъездом с дачи – на дворе была уже ночь, прохладная, звездная, черная, как чернила, какие выпадают только в самом начале лета, – Колосов кратко посоветовался со Спицыным. Начальник Раздольского ОВД тоже терзался сомнениями, был ли это «несчастный случай». «Хрен их тут разберет, Никита Михалыч, – шептал он. – Семья состоятельная. Сам Базаров – фирмач, тот еще зубр из директорского корпуса, бывший цековец. В «Нефти и газе» делами управлял, не в керосиновой лавочке. Хрен их знает, что у них тут произошло. Тут наследством пахнет, так что разбираться надо обстоятельно. Подозрительно это: оголенные провода! Кто ж это их оголил так вдруг? Может, экспертиза что даст, будем ждать, а пока… С братом-то его я побеседовал, пьяница он. Мало толку от такого… Знаешь, что? Давай-ка сынков-близнецов на завтра в отдел выдернем по повестке. Поговорим там, ну и… А то подозрительно: один вообще болтается неизвестно где, другой, видишь ли, в нервном припадке… На вид-то бугай, поросят об лоб бить можно…»
Колосов кивнул: ладно, заметано. Честно говоря, в Раздольске у него была своя работа, Базаровы и их семейные тайны его интересовали сейчас менее всего.
– Придет беда – отворяй ворота, – Спицын приподнял фуражку и вытер платком взмокший лоб. – Четвертый жмурик в районе, жди теперь пятого. И где, в Уваровке! Сиятельный заповедник прежде был – кроме краж из дач, никаких происшествий. Эх, кончилась, видно, тихая Уваровка!
Колосов снова рассеянно кивнул. Уваровка… А ведь Катя, помнится, просила его побывать именно здесь. Ну побывал он, и что? Кто у нее тут знакомый в этом заповеднике? И вообще, что она имела в виду?
