Антология советского детектива-36. Компиляция. Книги 1-15 (СИ) - Ваксберг Аркадий Иосифович (лучшие книги читать онлайн .TXT) 📗
Как сообщала «Орловская правда», в результате ожесточенных боев с 20 мая по 3 июля 1943 года партизаны убили и ранили около четырех тысяч карателей. Бесславно бежал и сам командующий карательной экспедицией — генерал-лейтенант Борнеманн, в брошенном портфеле которого лежало донесение командованию второй танковой армии, датированное 17 мая 1943 года. «На протяжении прошедших полутора лет, — говорилось в нем, — было предпринято несколько попыток со стороны наших войск уничтожить партизан. Наши экспедиции доходили до центральной части действия банд, но потом, в течение 24–48 часов, были отброшены обратно и никогда не приносили успеха, а только потери. Противник в конце концов после очистки снова занимал лес, что только увеличивало его уверенность в своих силах. Такое положение продолжается уже около двух лет. Партизаны занимают огромное пространство за спиной второй танковой армии, в связи с этим линия движения и линия подвоза находится под блокадой. Все это составляет большую опасность для армии и дальше нетерпимо. Об этом говорит и приказ фюрера № 4».
Так закончилась еще одна, на этот раз последняя попытка немцев уничтожить брянских партизан.
Разрозненные части партизанских отрядов и бригад постепенно собирались вместе.
Небольшая группа партизан из отряда, которым командовал Егор Булкин, оказалась после прорыва отколотой от основных сил. Во главе ее был начальник штаба этого отряда Борис Сафронов, москвич. Сафронов предложил такой план: пробираться к прежней, «доблокадной» стоянке отряда, куда немцы вряд ли сунутся — там они уничтожили все, что можно было уничтожить. Предстояло перейти реку Неруссу, проскочить в село Алешковичи и с помощью местных жителей нащупать связь со своим отрядом.
Через Неруссу, недалеко от места впадения в нее притока Сев, лежало бурей сваленное могучее дерево. Удобнее переправы не найдешь. По нему цепочкой начали перебегать партизаны. Сафронов торопил: «Быстрее, быстрее!» Как капитан последним покидает гибнущий корабль, так и он хотел переправиться на другой, спасительный берег последним. Не знал Борис, что там затаился враг. Видимо, переправа горстки партизан показалась карателям массированным форсированием Неруссы, и они, потеряв самообладание, вслепую открыли огонь.
Восьмерым все же удалось переправиться и оторваться от преследователей. В их числе был Андрей Елисеев [42].
К вечеру следующего дня Елисеев и его товарищи вброд перебрались через Сев. Оставалось преодолеть открытый участок метров в двести, а там начинался лес. Это — спасение! Но именно здесь их подстерегала беда — навстречу вышла цепь автоматчиков в касках. С ними были и полицейские. Силы слишком неравные. Решение могло быть только одно — сражаться до последнего патрона. Отстреливаясь, партизаны перебежками, ползком отступили к кустарнику, который рос по-над берегом Сева. Патроны кончились. Теперь каждый из них мог надеяться только на чудо. Елисеев пистолет не выбросил, засунул в карман — сказалась партизанская бережливость. Это был подарок командира роты, которого сменил он, Елисеев.
Увидев отблеск воды, Андрей понял, что надо делать. Один шанс из тысячи. Но почему его не использовать? Схватив за руку Таню Землянову, оказавшуюся рядом, Елисеев бросился в воду. Скорее — под лозняк! Забраться с головой, высунуть лишь лицо — чтобы дышать. Возможно, не заметят.
Топот все ближе. Выстрелы. Стоны раненых. Пронзительный вскрик поварихи Ани, которой несколько минут назад, под огнем автоматов, Андрей помог наскоро перевязать рану. Наверно, ее тут же прикончили.
Затем все кругом затихло. Но эта тишина обманчива.
Чужой говор. У самой реки. Чье-то тяжелое дыхание. Тише! Замри, сердце! Они стоят над самым обрывом. Их много, очень много.
— Эй, кто живой? — кричит полицейский. — Выходи. Никого не тронем.
Ему отзывается эхо. Следует команда на немецком языке. Веер пуль пузырит воду. Под кусты летят гранаты. Бьют наугад. Значит, не видят.
А свинцовый дождь не перестает.
Хватит ли выдержки? Когда все это кончится?
И вдруг…
— О-ой!
Таня Землянова вскрикивает машинально. Разрывная пуля раздробила ей левую руку.
Стрельба прекращается. В ушах Елисеева звенит. Оглох? Нет, он слышит: немец что-то говорит. В этой тишине его голос лязгает, как металл. Полицейский, держа винтовку наизготовку, спускается к воде, подходит к партизанке.
— Поднимайся, стерва.
Выводит Таню на берег.
— Кто еще здесь? — спрашивают у нее.
— Никого.
— Врешь!
Ей выворачивают руки, заламывают на спине…
…Когда-то, до страшного июньского дня сорок первого, алешковичские парни дразнили ее «сплошной визгливостью»: стоило лишь прикоснуться к ней, как Таня визжала во весь голос: «Ой, мама! Не лезь!» И когда «обидчик» ошалело отскакивал в сторону, она заливисто хохотала и победоносно изрекала: «Что, комедиант, напугал?»
…И вот сейчас эта «недотрога» словно воды в рот набрала. Наверно, ее стойкость бесит карателей. Один из них опускает приклад на ее руку, висящую плетью.
— Ой, Андрей! — вскрикивает Таня и лишается чувств. На нее плескают воду.
— Кто это? Где он?
Таня в ответ стонет.
— Видать, тут еще кто-то есть, — слышит Елисеев чей-то простуженный голос.
— Вон, вон он! — захлебывается другой голос.
Все. Конец. Такой нелепый. Его берут голыми руками, как беспомощного котенка. От обиды, отчаяния и злости он до крови кусает губы. Вытаскивает незаряженный пистолет, документы, среди которых оставленный на память комсомольский билет и вырезка статьи из «Партизанской правды» за 9 апреля, засовывает все это под берег с каким-то подсознательным желанием — когда-нибудь найти.
В тот же миг что-то тяжелое и тупое опускается на его голову…
Пленных привезли в лагерь, обнесенный колючей проволокой. Это у самого поселка Локоть. Через сутки женщин отделили от мужчин. Елисеев расстался с Таней Земляновой. Предчувствовал, что навсегда.
Заключенные спали на земле, под открытым небом. За каждым их шагом настороженно следили часовые, маячившие на вышках.
В одном из пакгаузов, расположенных на территории лагеря, был следственный отдел, откуда днем и ночью неслись душераздирающие крики. Наряду с гитлеровцами, особенно усердствовал некий Стародубцев, в немецком звании старшего сержанта. «Зверь из зверей», — окрестили его. Черное, словно опаленное лицо. Худой до истощенности, постоянно дергающийся, как в конвульсиях. Когда он выходил из себя (а уравновешенным его редко видели), зрачки расширялись, изо рта пенилась слюна. Тогда в ход шли изощренные пытки. Этот садист старался не уступать в жестокости своим хозяевам.
— Елисеев?
Снова допрос. Снова будут бить резиновыми шлангами, дубовыми палками, обливать холодной водой, чтобы привести в чувство и опять бить и требовать: «Говори!» Ну что ж, кроме того, что он — Андрей Елисеев, кроме того, что он в отряде был человеком маленьким и потому ничего не знает, — он не скажет ни слова.
— Елисеев?
— Да.
— Партизан?
— Был.
— Что значит — был?
— Ушел из отряда.
— Допустим. Почему дезертировали?
— Голодуха, господин следователь. Умирали, как мухи.
Пока все повторяется слово в слово, как и на предыдущих допросах. Как шахматная партия — ход в ход. Кто первым свернет с проторенной дороги?
— Но если вы шли домой, зачем имели при себе оружие?
— Я не имел.
— А кто стрелял в германских солдат?
— Вы же знаете, что в лесу и партизаны, и мирные жители.
Вопросы следуют один за другим. И ответы на них — в том же духе.
Сейчас следователь (а они меняются, хотя вопросы — как две капли воды) даст указание стоящим здесь же двум солдатам — и те возьмутся за резиновые шланги, затем будут приводить истязаемого в чувство. Вон и ведро с водой под руками. И точно — следователь обращается к солдатам, только говорит неожиданное для Елисеева:
