В моей руке – гибель - Степанова Татьяна Юрьевна (первая книга TXT) 📗
Глава 14
МУЖСКИЕ СЛЕЗЫ
Что это? Катя с трудом приоткрыла глаза. Телефон? Электронный будильник показывал чудовищную цифру: 4.17. Такая рань! За окном черно-синяя мгла. Но телефон упорно звонит. Господи ты боже мой! Она дотянулась до трубки. Уверена была: Вадька в своем «Сен-Готарде» колобродничает. «Личник» – личный телохранитель – несет при особе босса круглосуточное дежурство, и, пока тот почивает в своей персональной санаторной палате, личник мается от скуки и безделья. А тут еще ностальгия по Родине, по молодой подруге жизни…
– Алло! Вадька, это просто безбожно с твоей стороны! – забормотала Катя в трубку – глаза ее слипались. – Ты что, не знаешь, который у нас час?!
В трубке молчание. Потом чей-то хриплый вздох.
– Это не Вадим. Это я, Катя.
– Кто это я, простите?!
– Дима.
Этого еще не хватало! Катя через силу приподнялась на локте: близнец держит свое обещание позвонить и делает это в четыре утра. Ну и наглость! Голос у него какой-то странный, опять пьян, наверное…
– Дима, ночь – не время для бесед, – сказала она как можно тверже, насколько позволяло полусонное состояние. – Извините, всего хорошего. Если хотите, мы поговорим за…
– Катя, пожалуйста, не вешайте трубку… Я прошу вас… Катя, у меня умер отец.
– Что? Дима, Господи… Димочка… Владимир Кириллович? Когда?
– Вечером. Его увезли в ЦКБ, – Базаров говорил с трудом, точно выталкивая из себя слова. Речь его и вправду напоминала речь пьяного. – Я из машины звоню. Я еду… Катя, я не могу быть один. Я хочу вас сейчас видеть… Пожалуйста…
– Димочка, конечно, я… примите мои соболезнования… Боже, надо же, так неожиданно. Приезжайте, я сейчас скажу вам адрес. А где Степан, Ваня, Лиза, где ваш дядя?
– Скажите адрес, пожалуйста. – Он, кажется, не слышал ее вопросов. И это «пожалуйста» звучало словно просьба робота.
Катя сбивчиво пробормотала, где живет.
– Дима, только не гоните, бога ради. Будьте осторожны за рулем.
Она повесила трубку. Выскочила из кровати как ошпаренная, ринулась в ванну. Теплый душ – утренний дождь. Метнулась на кухню, высыпала в кофеварку чуть не полпачки кофе. Базарову в таком состоянии это не помешает. Нацепила первое, что попало под руку, – джинсы, футболку, свитер. Однако в зеркало даже в такой ситуации заглянуть не забыла.
О том, правильно ли она поступает, разрешив ему приехать ночью, Катя совсем не думала. А как же прикажете поступить в такой ситуации, когда у человека такое горе? Печальный опыт у Кати имелся. В университете за ней ухаживал сокурсник. Он тоже однажды позвонил вот так ночью. Бог знает, что она ему тогда молола. Влюбленные – воск в наших руках, делай с ними что хочешь, так ей тогда казалось. Студентик слушал ее молча, потом повесил трубку. Позже выяснилось, что он звонил Кате из больницы, мать его умирала в палате, умерла в ту ночь. Он был единственный сын, ни родственников, ни близких знакомых – никого не оказалось рядом в ту минуту. Но жаловаться он не хотел. Сколько времени прошло с тех пор, а воспоминание о своей нечуткости, о своем преступном бессердечии жгло Катю. Это был, по ее мнению, один из самых гадких поступков в ее жизни. И повторять его она не желала.
Она тревожилась лишь о том, как Базаров доедет в таком угнетенном состоянии. Спустилась на лифте, пересекла темный двор, вышла на набережную. Только-только рассветало. Фонари гасли один за другим. За рекой на том берегу выплывали из ночной мглы темные силуэты лип на аллеях Парка Горького. Его машину Катя увидела сразу – она шла на большой скорости. Благо набережная была пустынна.
Вот он остановился, резко затормозил. Катя побежала, наклонилась к стеклу: белое лицо близнеца за ним, точно гипсовая маска. Базаров облокотился на руль, сгорбился.
– Димочка, пойдемте, давайте руку… Бедный, бедный Владимир Кириллович… Сначала дедушка, теперь отец… Переживал, наверное, сильно, сердце не выдержало, да? Димочка, вы на меня не обращайте внимания: если хотите плакать – плачьте, будет легче… Это чушь, что мужчины плакать не должны. Все должны, когда на душе такое горе… И не говорите ничего. Идемте. Вот так. Давайте ключи. Как машину закрыть? Это кнопка? А сигнализация? Я сама, я умею. Не волнуйтесь. Сейчас выпьете горячего кофе, придете в себя немножко. – Катя видела, что он в шоковом состоянии, лепетала, успокаивая его. Не слова даже были важны, а голос, интонация, тембр.
Дмитрий обнял ее за плечи, видимо, не рассчитал своей силы, сжал, причинив боль. Она почувствовала себя неуютно. Но не стала высвобождаться, отталкивать его. Слышала бешеные удары сердца близнеца. Немного опомнился он только на кухне, после второй чашки крепчайшего кофе.
– Простите, что разбудил вас, Катя. – Он смотрел на нее и словно не видел.
– О чем вы, Дима? Такое горе, боже… Бедный Владимир Кириллович… Может быть, стоит Андрею Константиновичу позвонить, а?
– Я не так… совсем не так представлял нашу с вами следующую встречу. – Он упорно, даже в такой ситуации звал ее на «вы». – Совсем по-другому… Кто мог подумать только…
– Сердечный приступ, да? У Владимира Кирилловича случился сердечный приступ?
Базаров отрицательно покачал головой.
– Ему и тогда, на поминках, нездоровилось, – пробормотала она. – А что же врачи? Боже, куда же они смотрели?
И тут Базаров заплакал. У Кати сжалось сердце. Мужские слезы ужасны именно потому, что мужчины стыдятся их, всеми силами стараются удержать, скрыть, а это не получается, и слезы превращаются в истерические всхлипы, стоны, сдавленные рыдания и кашель. Катя тут же сама заревела, благо глаза всегда на мокром месте от жалости ко всему на свете.
Когда Дмитрий немного успокоился, она налила ему в кофе коньяка, в баре отыскала бутылку из Вадькиных запасов. Всыпала в кофеварку еще кофе.
– Где это с ним случилось, Дима? – спросила она. – Где ему стало плохо? На работе, дома?
– В ванной. Мы ничего не могли сделать, это как шаровая молния… Разряд и… Он уронил бритву в воду, понимаете, Катя? Даже не успел позвать на помощь – разряд и…
– Электробритву?
– Его током убило, Катя. Я вошел в ванную, а отец там… Это было… ужасно. Он не работал последнее время, плохо себя чувствовал. На даче после поминок остался – там воздух. Маруся за ним смотрела, сиделку мы пока не стали нанимать, у него же еще болей не было… Лекарства помогали и… Зачем же он так, господи, – Дмитрий говорил сбивчиво, она плохо понимала его. – Папа позвонил мне, просил приехать. Ваньке тоже позвонил. Словно чувствовал – собрал нас всех. За ужином сидели с ними, все было хорошо. Потом… вечер был уже, темно… Катя, мы через два часа только его хватились! Отца нигде нет. Дядя Валера наверху искал, а я заглянул в ванную и… Катя, он был там в воде, черный, страшный, я его даже не узнал в первую секунду! Он уронил бритву в воду – бриться хотел, наверное… Ночью бриться – на кой дьявол?! Электробритва, она же под током, дерьмо пластмассовое, ну и… Позвонил в «Скорую», я позвонил в Центральную клиническую – он там наблюдается, приехали две бригады – искусственное дыхание, массаж, но он же уже труп был, все бесполезно, поздно. – Базаров откинулся к стене, закрыл глаза. – Несчастный случай, сказали, – все под ним ходим… неосторожное обращение с электроприборами и… Врач милицию вызвал, приехали какие-то… А отца потом увезли в ЦКБ. В час ночи увезли. А мне утром надо в фирме быть, поставить всех в известность, проинформировать, все подготовить к… Катя, я не могу, чтобы он умер, понимаете? Не могу. Я поехал и… Не могу один быть сейчас. Квартира пустая… Простите меня, пожалуйста, что я к вам ввалился…
Она молча прижала его голову к своей груди. Волосы у него были густыми, жесткими, эта седина на висках… А кожа молодая, ухоженная, гладкая, наверное, массажист есть свой, парикмахер, эти молодые «яппи» сейчас за собой старательно следят…
– Ваш брат остался там? – спросила она.
– Я его не нашел. Он после ужина в Отрадное умотал, как всегда. Его черти постоянно где-то по ночам носят. Я по дороге туда заехал, разбудил этих его полудурков… Его не было. Они не знают, где он.
