В моей руке – гибель - Степанова Татьяна Юрьевна (первая книга TXT) 📗
Катя открыла зеркальную дверь и зашла в бутик. Разглядывала стенды, витрины, вешалки. Дорого, красиво, вычурно, модно, изысканно. Ничего пугающего, эпатирующего. Может быть, коллекцию уже успели сменить? Лиза, помнится, что-то о дохлой саранче, прикрепленной к тканям, упоминала… Одно из вечерних платьев украшали разноцветные яркие кусочки кожи, меха. Что ж, стильно. И даже эти волосы тут уместны, на воротнике, манжетах и…
Шерсть… «Что? Что вы говорите? Нет, нет, благодарю вас…» Она отрицательно покачала головой – этот менеджер в красной водолазке уже минут пять как торчит рядом, спрашивает: не желает ли она примерить это платье. Нет, нет… И даже на цену не стоит смотреть… Шерсть… Шерсть на платье коллекции Александера Мак-Куина. Шерсть на трупе наемного убийцы, шерсть (или что там?) во рту сотрудника спецподразделения МВД. Вырванные клоки шерсти… вырванные во время борьбы, драки? Но ведь никакой борьбы вроде и не было. Эксперты в один голос твердят: нападение в обоих случаях было совершенно внезапно. Или все-таки они боролись, сражались, бились за свою жизнь как… «Пуля легче лихорадки…» «Сбросив доспехи, как боги неистовые бились, сильные как медведи…» С кем? Кто с кем бился там? Кто нападал, кто защищался? Кого увидел Грант во дворе той старой дачи в Половцеве? Кто встретил Яковенко на лесной дороге у поваленной березы?
Катя направилась к выходу из магазина. Странные у тебя фантазии, милочка, невероятные аллегории, чепуховые сравнения. Этот парень, этот близнец, этот учитель (чего интересно?) задел тебя своим пренебрежением. Глубоко задел, и ты никак не хочешь себе в этом признаться. А ты признайся, взгляни правде в глаза. А то ведь диапазон грез широк необычно: от убийств до наворотов модного кутюрье, от крови до… Этот забор в Половцеве, залитый кровью, черт… Она там, помнится, разыгрывала из себя великого следопыта, снова дурью маялась! Что, интересно, Никита тогда подумал о ней? Ясно, что-то этакое. У мужчин все на лице написано. Но Никита, несмотря на всю свою грозную стать, на весь антураж сыщика-профи, катастрофически застенчив с женщинами. Чуть что – краснеет, как девица, как кровь краснеет… Кровь… а ведь тот забор легче всего было испачкать в тех самых местах, только опустившись на четвереньки… Звериная поза, шерсть… Животное должно было находиться на месте происшествия в момент, когда… когда кровь хлестала из разорванного горла Гранта, когда Яковенко испускал дух на березе, словно выставленный напоказ всему свету, как этот вон манекен… Катя машинально прибавила шагу: к остановке подходил троллейбус первый номер. Можно на нем доехать до Каменного моста, до самой Москвы-реки, выйти и… Господи, отчего это мысли, которые ты сама себе запрещаешь, так настойчиво и неотступно тебя преследуют? Глупые мысли, терзающие бедную головенку. Мало ума, мало трезвости, мало опыта, знания жизни – зато бездна фантазии, болезненная впечатлительность и потрясающее легкомыслие. Это ее точный интеллектуальный портрет – Катя вздохнула. Вадька – человек прямой – сорок раз ей это повторял: одни книжки на уме. Мещерский – человек деликатный и вежливый – и тот триста раз просил ее не торопиться с выводами, не фантазировать, не забивать себе голову различной ерундой, глупыми сказками про…
Катя поморщилась: все, баста. Троллейбус еле полз в потоке машин. На набережной у Театра эстрады Катя вышла. К пристани причаливал прогулочный теплоходик. Если сесть на такой, то минут через сорок уже будешь дома на пристани напротив Парка культуры. Она часто так делала – все лучше, чем в метро-душегубке. Плыла по реке, дышала воздухом, бездумно глазела на воду, на берега…
Теплоход оказался полупустым: билеты кусаются, да и будний день. Катя устроилась на верхней, открытой палубе. Порылась в сумочке, извлекла плейер, надела наушники, нашарила кассету. Снова попались эти самые «блюблокерсы». Она так и не вернула их ЕГО брату. Он, этот близнец Дима…
Неподалеку уселся паренек в клетчатой американской ковбойке, тоже вздел наушники, порылся в потрепанном рюкзаке, извлек сигаретку, прикурил, и через три минуты его уже окутывало облако сладковатого тошнотворного дыма. Катя вздохнула: «травка». Ну что ты будешь с ними делать! Марихуанит, отрывается на природе. Эх, дети кока-колы, словно другое поколение вы, другой век, другая эра. Никакого контакта – ничего. Яркий пример – близнецы и их братец Иван. Между ними – пропасть, которую они даже не желают скрывать от посторонних. А отчего, почему так случилось? Интересно, чем этот Иван занимается? Учится где-нибудь? Надо будет при случае спросить. Он ровесник этого вот самого Листова, Костика-дауна. И тоже между ними – две огромные разницы. Но Листов хоть больной, умственно отсталый, семья у него нищая.. Надо же, Полторыизвилины похоронили Яковенко! Она вспомнила, как несколько раз видела мертвецов на улице: в переходе у «Националя», на ВДНХ. Шел человек, стало ему плохо, мементо мори и… Так ведь все проходили мимо! Брезгливо, испуганно обходили мертвое тело. Никто не остановился, никому словно бы дела не было до трупа. И вот два недоразвитых подростка, оказавшись в сходной ситуации, проявили инициативу: фактически поступили, как и подобает поступать человеку разумному – предали мертвое тело земле, выполнили долг. Правда, предварительно обобрав мертвеца… Интересно, а как бы развивались события, если бы труп Яковенко нашли сразу после убийства? Ведь его непременно должны были найти, если бы не этот случай…
– Ты чего одна? Скучаешь? – Сосед, резко улучшив настроение, нуждался теперь в компании. – Паршиво, да? С парнем не ладится? Брось, не переживай. Ты девчонка ничего, другого найдешь. Хочешь травки? Я не жадный, у меня на двоих хватит.
Катя покачала головой: господи, ну что ты скажешь? Предлагает ведь, свиненок такой, от чистого сердца! Яд предлагает. Щедрый мальчик. Читать такому мораль о вреде наркотиков? Напрасный труд. От детей кока-колы любые нравоучения отскакивают как от стенки горох.
– Не надо, спасибо, оставь себе. – Она усмехнулась; видели бы сейчас ее коллеги с Никитского! – Впрочем, и тебе, по-моему, достаточно. Ты зеленый совсем, как листья той липы, мальчик.
– Все равно мы все сдохнем… девочка. – Он сплюнул за борт. – Все. И ты, и я, и твой парень… Раньше, позже – какая разница?
Теплоход причалил к Фрунзенской набережной, они заторопились по сходням вниз. Наркоман в ковбойке, покачиваясь и вихляя на ходу бедрами, заковылял к Садовому кольцу. Катя вошла через арку в свой двор. Окна пустой квартиры на пятом этаже – заходящее солнце отражается в стеклах. Вот и еще один день долой. Кроме фантазий, рассуждений пустых, сердечных заноз и смутных подозрений, он не принес ничего конкретного. Бог с ними, со всеми. Может быть, Никита прав, и ей не стоит путаться у него под ногами во всей этой неразберихе?
Не разумнее ли бросить все это, заняться чем-то другим? Мало, что ли, уголовных дел по области – только успевай репортажи пиши. Редакторы газет рвут горячие материалы с руками.
Она вошла в подъезд, проверила почтовый ящик. Делала все чисто автоматически, хотя особой усталости не чувствовала. Прогулка по реке взбодрила, проветрила мозги. Нет, милочка, что проку себя обманывать? Теперь бросить все это уже не удастся. Катя внезапно поняла: ни одно дело не интересует ее так, как происшествия в Раздольске. И как себя ни заставляй, все равно не перестанешь соваться туда до тех пор, пока… Но она еще точно не знала, что значит это самое «пока». Однако у нее появилось предчувствие: скоро, очень скоро происходящее каким-то образом коснется и ее самой, лично. И ничего хорошего из всего этого не выйдет, потому что…
– Катя, на одну минуту, – сверху спускалась соседка. – Сегодня в восемь вечера собрание жильцов, абонентную плату за домофон будут собирать. Вы придете или сейчас деньги сдадите?
Катя полезла в сумочку. Дар предвидения, если это был он, спугнула грубая реальность с ее вечными жилищно-коммунальными проблемами.
Минут пять Катя толковала с соседкой о предстоящем ремонте крыши в их доме и покраске лестничных площадок, на все это тоже требовались деньги, затем вызвала лифт. Впереди ее ждал теплый душ, жареная рыба, фруктовый салат в холодильнике и одинокая, но мягкая кроватка. Утро вечера мудренее – так ей действительно казалось.
