Конец фирмы Беняева(Записки следователя) - Василенко Иван Дмитриевич (электронную книгу бесплатно без регистрации TXT) 📗
В деле имелся единственный протокол допроса свидетеля Коврыжкина, в котором записаны следующие показания: «26 октября я находился на Курском вокзале. Ожидал поезда. Рядом со мной расположились двое военных, оба под градусом. Один с погонами внутренних войск, другой, связист или сапер, был старше своего товарища. Видать, бывший фронтовик. На груди орден Красной Звезды, орден Славы и медали. Оба они ждали поезда. Под вечер военный в форме внутренних войск согласился проводить своего коллегу на Смоленский вокзал. Забрали свои чемоданы и ушли. Больше я их не видел».
Изучив дело, я пришел к выводу, что в форме внутренних войск был бандит по фамилии Дворецкий. Это он убил Филиппова, это он делает оголтелые налеты в Днепропетровской области.
Поскольку труп Филиппова забрали родители и похоронили у себя на родине, мне пришлось ехать туда. С участием местного эксперта я произвел эксгумацию трупа и, как и предполагал Коршенбойм, на позвоночнике погибшего установил трассы от кинжала. Таким образом я установил, что убийство Филиппова и Савочкина совершено кинжалом, найденным в машине, которую бросили бандиты.
Допросив родственников, изъяв необходимые документы и забрав с собой дело об убийстве Филиппова, я возвратился домой.
За время моего отсутствия появились кое-какие новости. Во-первых, были найдены место жительства Дворецкого и сам Дворецкий Герман Савельевич. От него поступило очень важное сообщение: еще в военное время у него в поезде где-то между Омском и Новосибирском были похищены документы.
Во-вторых, установлено, что из одного из лагерей бежал опасный преступник Красницкий, он же Воронцов, он же Донцов, он же Васильев Герман Александрович, 1918 года рождения, трижды судимый за бандитизм, убийство, грабежи и изнасилование.
В течение месяца оперативники охотились за Красницким, но тот нигде и никак себя не проявлял. Мы уже думали, что он покинул пределы области.
Не было сведений и от Степана Задиры. Меня уже начинали грызть сомнения: а вдруг подвел, предупредил бандита, и теперь скрываются оба.
Не знал я в тот момент, где волчье логово Красницкого. Не знал и о том, что Степан Задира сейчас один на один подбирается к этому логову.
Бандит тем временем, до бешенства разъяренный наркотиками, метался из угла в угол в чужой квартире, и перед его обезумевшими глазами, как в калейдоскопе, менялись картины… Отец, ярый кулак, с раннего детства воспитывал в нем дикую ненависть к Советской власти. Вот он вместе с ним во время коллективизации сжигает скирды колхозного хлеба, травит скот, стреляет из обреза в активистов, поджигает хаты… Тюрьма. Лагеря в Сибири. Побег. Снова убивал, грабил, мстил даже грудным младенцам. И снова тюрьма, и снова побег.
«Нет выхода. Нет, нет!..» — стучало в его голове. Как волк слышит запах металла, исходящий от капканов, так этот матерый преступник чуял безысходность своего положения. Он судорожно хватался за автомат, приставлял ствол к виску и тут же отбрасывал его в угол.
«Жить, жить, жить!» — стонал он, обливаясь потом от страха. Дрожащими руками доставал из полевой сумки ампулы морфия, шприц и колол себя в ногу… Страх уплывал, таял, как туман над озером. Наступала беспечная апатия, полнейшее безразличие ко всему. Тело его делалось легким, невесомым, голова почти нечувствительной. Он повалился в постель, смежил веки и минут пятнадцать, пока морфий не растворился в клетках его организма, лежал, не шелохнувшись, как будто прислушиваясь к себе.
«Прижившись», морфий возбудил в нем активность, желание действовать. Отравленное морфием воображение рисовало перед ним кошмары. Красницкий встал, взял в руки автомат и стал целиться в окно.
Именно в этот момент на пороге его логова и появился Задира. Зашел и с улыбкой воскликнул:
— Здорово, дружище! Не ждал? — и протянул ему руку.
Красницкий не сдвинулся с места, только наставил на Степана автомат.
— Выследил, гад! Легавая харя! Эко, паря, влип? Немедленно к стенке! Руки вверх!
— Не дури, Герман! Никто за мной не топал, не наследил я, — снова улыбнулся Задира. — Я к тебе с душой… Собака помнит, кто ее кормит. Короче говоря, куда клинья, туда и рукава. Так и я… Мне ничего не остается. С тобой ведь связан одной веревочкой.
Красницкий прервал его, выпустив очередь из автомата. Пули одна за другой сбивали штукатурку чуть выше головы Задиры.
— Говори сейчас же, кто тебя послал? — бушевал Красницкий. — Где оружие, которое я тебе дал? Брось на пол.
— Нешто не понимаешь, голова ты садовая? Куда мне деваться-то было. С работы выгнали, дома жизни нет, — шелком стелился пред ним Задира.
— Доказательства! — потребовал Красницкий.
Задира понял, что Красницкий не думает его убивать, и продолжал юлить:
— Я сам, как есть, перед тобой, такую даль тянулся, о каких доказательствах ты еще спрашиваешь…
Красницкий неожиданно опустился на скамейку и закрыл глаза. Автомат положил на колени. Видно, активная фаза действия морфия прошла, сейчас требовался сон.
Задира был в недоумении. «Что с ним? — думал он. — Плохо вдруг стало, что ли? А если…» — Он тихонечко опустил руки и неслышно переступил с ноги на ногу.
Красницкий поднял на него блеклые, словно выцветшие на солнце глаза.
— Цыц! — прошипел сквозь пену у рта.
Задира снова прижался к стенке. «Схватить за шею и… Успею ли? А вдруг кто-то войдет… С кем он здесь? Дурак, надо было понаблюдать за этим гнездом. Может, это место охраняется…»
А угнездился Красницкий в самом деле в удобном месте. Это был маленький хуторочек в Запорожской области, отрезанный от всего мира глухим простором и бездорожьем.
На хуторке было всего четыре хаты. Крайняя изба на отшибе принадлежала дальним родственникам его сожительницы Зины — неким Думало.
Здесь, в укромном местечке, Красницкий и намеревался пересидеть время его розыска, а потом перебраться на Кавказ, в горы…
О том, что уходит на хутор, он не сказал даже Зине. Почему-то в последнее время не мог положиться и на нее. И вдруг на тебе — этот гусь лапчатый нашел его.
В полусонном состоянии раздумывал Красницкий об этом, не зная, что Задиру навели на след подростки, мелкие воришки, которых Красницкий и в уме-то не держал, хотя временами и привлекал их к своему промыслу.
«Пора», — решил Задира и шагнул вперед, всматриваясь в белесые ресницы Красницкого. Грянул выстрел. Задира схватился за ногу. Сквозь пальцы струилась кровь.
— Псих ненормальный! — крикнул Задира.
— Что, боишься смерти? — хохотнул Красницкий. — Мразь этакая! Считай, что тебя уже нет на этом свете.
— Что посеешь, то и пожнешь, — огрызнулся Задира.
— Ах ты дрянь, кисляк! — ошалел бандит. В глазах у него все путалось, перекрещивалось, цвет сливался в одну массу. Он схватил Задиру за шиворот и поволок.
— Прыгай! — рявкнул Красницкий, отодвинув ржавые засовы на крышке погреба. — Тут тебя живьем крысы съедят, никто и не узнает, что был такой, — оскалил он желтые, давно не чищенные зубы.
Задира больно ударился раненой ногой о что-то острое и, еле сдерживая стон, попросил:
— Не бросай меня здесь, слышишь?! Перевяжи рану. Видишь, кровью истекаю!
— Сдохнешь скорее, — желчно заявил Красницкий и захлопнул крышку на засовы.
Стало темно. Задира зажег спичку и огляделся. Это был заброшенный земляной погреб. Стены его сплошь изрыты, покрыты плесенью.
Осмотрев рану, он успокоился. Рана не была опасной. Оторвав рукав рубахи, Степан забинтовал ее.
В погребе, кроме старой кадушки, опрокинутой вверх дном, ничего не было. Задира отодвинул ее от стенки, сел на нее и погрузился в раздумья. Что делать? Самому вылезть из погреба невозможно. Металлические засовы отсюда не сорвешь. От перенапряжения и потери крови тошнило, стучало в висках.
В темноте забегали крысы.
Задира зажег спичку и начал их считать.
— …Две… четыре… пять… восемь… десять. Пошли, пошли! — кричал он, бросая в них горящие спички.
Не тут-то было! Крысы не боялись ни голоса, ни спичек, лезли к ногам. Запах свежей крови дразнил их.
