Пристрастие к смерти - Джеймс Филлис Дороти (читать бесплатно полные книги .TXT) 📗

— Но он сильно рисковал! Рискует, — поправилась Кейт.

— Не очень, поскольку на бумаге никаких следов не остается. И его персонал умеет держать язык за зубами. Пол заинтересовался, не фальсифицируются ли некоторые заключения о патологиях эмбрионов, чтобы оправдать законность абортов. Ведь большая часть лабораторных исследований проводится в самой клинике. Впоследствии Тереза пыталась раздобыть какие-нибудь доказательства, но это было нелегко. Когда она стала расспрашивать эту самую пациентку на следующий день, та рассмеялась и сказала, что пошутила, но было видно, что она перетрусила. В тот же день ее выписали.

Вот и объяснение записи, которую Дэлглиш нашел в молитвеннике Терезы: она собирала сведения о поле предыдущих детей пациенток клиники.

— Тереза говорила об этом с кем-нибудь в Пембрук-Лодж? — спросила Кейт.

— Она не решилась: знала, что когда-то давно некто выдвинул против Лампарта неподтвержденное обвинение и тот стер его в порошок. Всем известно, какой он сутяга. На что могла рассчитывать бедная, не имевшая влиятельных друзей молоденькая медсестра, вступая в конфронтацию с таким человеком? Кто бы ей поверил? А потом она обнаружила, что беременна, и ей уже было не до того. Как она могла обвинять его в том, что считала грехом, если собиралась совершить такой же грех сама? Но, решив умереть, она почувствовала, что обязана сделать что-нибудь, чтобы остановить Лампарта, и подумала о Поле Бероуне. Он-то не был слабым человеком, и ему нечего было бояться. Министр, человек власти. Он позаботится о том, чтобы положить этому конец.

— И он что-нибудь предпринял?

— Как он мог? Бедняжка и не подозревала, какое бремя на него взваливает. Я же сказала: она была наивна. А от наивных-то и следует ожидать самых больших неприятностей. Лампарт — любовник его жены. Если бы Пол его тронул, это выглядело бы как шантаж или, того хуже, месть. Вот почему он винил себя в ее смерти, вот почему солгал насчет того, что она его избирательница. Он не мог ей помочь, и это должно было казаться ему с моральной точки зрения куда хуже того, что делал Лампарт.

— Что же он решил?

— Он порвал письмо у меня на глазах и спустил в унитаз.

— Но он же был юристом! Неужели профессиональный инстинкт не подсказал ему, что нельзя уничтожать вещественное доказательство?

— Только не это вещественное доказательство. Он сказал: «Раз у меня не хватает храбрости использовать его, значит, я должен от него избавиться. Компромисс здесь невозможен. Либо я делаю то, о чем просит Тереза, либо уничтожаю улику». Полагаю, он думал, что тайно хранить ее унизительно, что это отдает шантажом: хранить про запас нечто, что когда-нибудь можно будет использовать против врага в случае необходимости.

— Он спрашивал у вас совета?

— Нет. Ему просто нужно было еще раз все обдумать, лучше вслух, а я была тем человеком, который мог его выслушать. Это я поняла только сейчас. К тому же он знал, что я скажу, знал, чего я всегда хотела. Я бы сказала: «Разведись с Барбарой и дай ход письму, чтобы быть уверенным, что она и ее любовник не смогут доставить тебе из-за него неприятностей. Воспользуйся случаем, чтобы обрести свободу». Не знаю, сказала ли бы я это вот так откровенно, но он не сомневался, что это то, чего я от него ждала. Прежде чем уничтожить письмо, он взял с меня слово, что я никогда никому о нем не расскажу.

— И он совсем ничего не предпринял? Вы в этом уверены?

— Думаю, он мог поговорить с Лампартом. Он сказал мне, что собирается это сделать, но мы больше к этому не возвращались. Пол намеревался поставить Лампарта в известность о том, что ему все известно, признав, что доказательств у него нет. И он изъял свои деньги из фонда Пембрук-Лодж. Сумма, полагаю, была совсем невелика, когда-то ее инвестировал в клинику еще его брат.

Они снова медленно двинулись по тропе. Предположим, Пол Бероун поговорил с Лампартом, думала Кейт. Поскольку улика — весьма сомнительная к тому же — была уничтожена, доктору особо бояться нечего. Скандал был бы для Бероуна не менее болезненным, чем для самого Лампарта. Но после откровения, снизошедшего на сэра Пола в ризнице, все могло измениться. Вероятно, переродившийся, отказавшийся от карьеры Бероун счел своим моральным долгом разоблачить Лампарта независимо от того, были у него доказательства или нет. А Барбара Бероун получила бы, с одной стороны, мужа, лишившегося и работы, и перспектив и даже готовившегося продать их дом, а с другой — любовника, который мог оказаться перед лицом полной катастрофы. Кейт решила задать прямой вопрос, что в иных обстоятельствах сочла бы неразумным:

— Как вы думаете: мог Стивен Лампарт убить его — с ее молчаливого согласия или без оного?

— Нет. Он был бы последним идиотом, если бы втянул ее в нечто подобное. А спланировать такое в одиночку ей бы не хватило ни смелости, ни ума. Она из тех женщин, которые вынуждают мужчин выполнять за них грязную работу, а потом убеждают себя, будто они вообще ни при чем. Но я дала вам в руки мотив, который был у них обоих. Этого достаточно, чтобы жизнь не казалась ей медом.

— А вы именно этого хотите? — спросила Кейт.

Женщина развернулась к ней лицом и с неожиданной горячностью произнесла:

— Нет, я хочу совсем не этого. Я хочу, чтобы она мучилась, жарилась на вечном огне, жила в страхе. Хочу, чтобы она была опозорена. Хочу, чтобы ее арестовали и пожизненно заточили в тюрьму. Хочу, чтобы она умерла. Ничего этого, конечно, не будет. И самое ужасное, что себе я причиняю больше страданий, чем могу причинить ей. Раз я вам позвонила и пообещала прийти, то должна была это сделать. Но он ведь поведал мне обо всем по секрету, он мне доверился, он всегда мне доверял. А теперь ничего не осталось, не осталось ни одного воспоминания о нашей любви, которое не было бы омрачено болью и чувством вины.

Кейт увидела, что она плачет. Плачет беззвучно, не всхлипывая, но из исполненных ужаса застывших глаз слезы струились непрерывным потоком по изнуренному лицу и полуразомкнутым дрожащим губам. Было что-то пугающее в этом безмолвном горе. Нет на земле мужчины, подумала Кейт, который стоил бы таких мук. Она испытывала одновременно сочувствие, беспомощность и раздражение, которое скорее всего было вызвано легким презрением. Но сострадание взяло верх. У нее не было слов утешения, но она могла по крайней мере сделать нечто практическое — пригласить Кэрол к себе на чашку кофе перед тем, как они расстанутся. Она уже было открыла рот, но передумала. Эта женщина не подозреваемая. Даже если бы были основания для подозрений, у нее надежное алиби: в момент смерти сэра Пола ее не было в Лондоне — тем вечером она с кем-то встречалась. Однако предположим, что Кэрол придется давать показания в суде. В этом случае любой намек на приятельство, взаимопонимание между ними может отрицательно повлиять на отношение обвинителя. Более того, это может отрицательно сказаться на собственной карьере Кейт. Такая сентиментальная ошибка с ее стороны наверняка порадовала бы Массингема, узнай он о ней. Но вопреки всему Кейт словно со стороны услышала свои слова:

— Я живу здесь неподалеку, на той стороне улицы. Пойдемте выпьем кофе.

Войдя в квартиру, Кэрол Уошберн механически двинулась к окну и долго молча смотрела в него. Потом перешла к дивану и стала разглядывать висевшую над ним картину: три треугольника, частично перекрывавших друг друга, — бурый, ярко-зеленый и белый. Почти безразлично спросила:

— Вы любите современное искусство?

— Я люблю экспериментировать с формой и цветом и, поскольку не могу позволить себе покупать картины, пишу сама. Не думаю, что это искусство, но мне они нравятся.

— Где вы учились рисовать?

— Я просто покупаю холст и масляные краски и учусь сама. Маленькая спальня у меня — что-то вроде студии. В последнее время, впрочем, на рисование времени не хватает.

— Весьма недурно. Мне нравится структура полотна.

— Я это делаю, прижимая ткань поверх красок, пока они не высохли. Это самое легкое, труднее всего для меня — ровно класть мазки.