Мегрэ и порядочные люди - Сименон Жорж (читать полную версию книги .TXT) 📗
— Вам случалось ходить в театр втроем?
— Редко. Мой зять интересуется только медициной и своими больными.
— А ваш муж?
— Мы иногда ходили с ним вдвоем в кино или в мюзик-холл. Он очень любил мюзик-холл.
Голос у нее был ровный, невыразительный. Отвечая, она все время глядела на Мегрэ, словно на экзаменатора.
— Вы заказали билеты по телефону?
— Да. Кресла номер девяносто семь и девяносто восемь. Я хорошо помню, так как всегда прошу места у центрального прохода.
— Кто знал, что в этот вечер вас не будет дома?
— Муж, зять и наша уборщица.
— Больше никто?
— Еще мой парикмахер, я ходила к нему днем.
— Ваш муж курил?
В голову Мегрэ приходили все новые и новые мысли, он только что вспомнил о сигаре в пепельнице.
— Мало. Одну сигару после еды. Иногда еще выкуривал одну во время утренней прогулки.
— Извините меня за такой нелепый вопрос: вы не знали, у вашего мужа были враги?
Она не стала энергично возражать, а просто сказала:
— Нет.
— У вас никогда не создавалось впечатления, что он от вас что-то скрывает, что держит в тайне какую-то сторону своей жизни?
— Нет.
— Что вы подумали, возвратившись вчера вечером, когда обнаружили, что он мертв?
— Что он умер.
Лицо ее стало еще жестче, словно превратилось в маску, и Мегрэ на минуту показалось, что ее глаза наполнились слезами.
— Вам не пришло в голову, кто мог его убить?
Он уловил едва заметное колебание.
— Нет.
— Почему вы сразу же не позвонили в полицию?
Она помолчала и на мгновение отвела взгляд от комиссара:
— Не знаю.
— Вы сначала позвонили зятю?
— Я никому не звонила. Это Вероника позвонила к себе домой, волнуясь, что не застала мужа здесь.
— Она не удивилась, когда его не оказалось и дома?
— Не знаю.
— Кто подумал о докторе Ларю?
— Кажется, я. Нам был необходим человек, который бы всем этим занялся.
— Вы никого не подозреваете, мадам Жослен?
— Никого.
— Почему вы встали сегодня утром?
— У меня нет причин оставаться в постели.
— Вы уверены, что в доме ничего не пропало?
— Дочь проверяла. Она знает, где что лежит, не хуже меня. Кроме пистолета…
— Когда вы видели его в последний раз?
— Несколько дней назад. Не помню точно когда.
— Вы знали, что он заряжен?
— Да. У моего мужа всегда был дома заряженный пистолет. После свадьбы он держал его в ящике своего ночного столика. Потом, боясь, как бы его не взяла Вероника, а в спальне у нас ничего не запиралось, он переложил его в комод. Долгое время этот ящик был на замке, а теперь, когда Вероника подросла и вышла замуж…
— Вам не казалось, что ваш муж чего-то боялся?
— Нет.
— Он держал много денег?
— Очень мало. Мы почти всегда расплачивались чеками.
— Вам никогда не случалось, вернувшись домой, застать у мужа кого-нибудь незнакомого?
— Нет.
— И вы никогда не встречали вашего мужа с каким-нибудь неизвестным вам человеком?
— Нет, господин комиссар.
— Благодарю вас…
Ему было жарко. Он только что провел один из самых неприятных допросов в своей практике. Словно бросаешь мяч, а он не отскакивает обратно. Ему казалось, что его вопросы не попадали в цель, не затрагивали ничего относящегося к делу, а ответы, которые он получал, были формальными, невыразительными.
Она ответила на все вопросы Мегрэ, но от себя не добавила ни одной фразы.
Она не поднялась, чтобы проститься с комиссаром, а продолжала сидеть в своем кресле, и невозможно было что-то прочесть в ее глазах, хотя и очень живых.
— Простите меня за вторжение.
Она не возражала, ждала, пока он встанет, чтобы тоже подняться, потом пошла вслед за ним, пока он неуклюже направлялся к двери.
— Если вам что-то придет в голову, какая-нибудь мысль, какое-нибудь подозрение, если вы что-нибудь вспомните…
Она снова опустила ресницы.
— У вашей двери дежурит полицейский, и, надеюсь, журналисты не станут вам докучать.
— Мадам Маню сказала мне, что они уже приходили…
— Давно вы ее знаете?
— Примерно с полгода.
— У нее есть ключ от вашей квартиры?
— Да. Я заказала ей дополнительно.
— А кто еще, кроме нее, имел ключ?
— Мой муж и я. Еще наша дочь. Он остался у нее с тех пор, как она еще жила здесь до замужества.
— Больше ни у кого?
— Да, еще есть один, пятый ключ, который я называю запасным и держу на своем туалетном столике.
— Он лежит там по-прежнему?
— Да, я его там недавно видела.
— Могу я задать еще один вопрос вашей дочери?
Она открыла дверь, на минуту скрылась и вернулась с Вероникой, которая по очереди их оглядела.
— Ваша мама сказала мне, что у вас остался ключ от этой квартиры. Я хотел бы удостовериться, что он находится у вас по-прежнему…
Она подошла к комоду, взяла голубую кожаную сумку, открыла ее и вынула маленький плоский ключ.
— Вы брали его с собой в театр?
— Нет. Я взяла театральную сумочку, намного меньше этой, в ней ничего не помещается.
— Выходит, ключ оставался в вашей квартире на бульваре Брюн?
Это было все. Он не знал, какие еще вопросы было бы уместно задать. Впрочем, он уже и не мог больше оставаться здесь.
— Благодарю вас.
Он спустился пешком, чтобы размять ноги, и, пройдя один марш, облегченно вздохнул. На тротуаре взад и вперед ходил полицейский, а журналисты устроились напротив, в кафе, и, увидев комиссара, сразу же бросились к нему:
— Вы допросили обеих женщин?
Он оглядел их так, как смотрела вдова Рене Жослена, словно через стекло, не видя их лиц.
— Это правда, что мадам Жослен отказывается отвечать?
— Право, господа, мне нечего вам сказать.
— Когда же вы надеетесь…
Он махнул рукой и направился к бульвару Распай в поисках такси. Журналисты не пошли за ним следом, а снова заняли свои позиции, а он этим воспользовался, чтобы зайти в кафе, где они были ночью.
В свой кабинет на набережной Орфевр он попал только около полудня, тут же приоткрыл дверь в кабинет инспекторов, где увидел Лапуэнта и Торранса.
— Зайдите ко мне оба.
Он тяжело уселся за свой стол и набил самую большую из трубок.
— Что ты сегодня делал? — спросил он сначала у юного Лапуэнта.
— Я пошел на улицу Жюли, чтобы проверить показания Фабра, и расспросил всех трех консьержек.
Все они подтверждают, что вчера вечером кто-то приходил и справлялся, нет ли в доме больного ребенка.
Одна из них отнеслась к этому человеку недоверчиво, решила, что он не похож на врача, он даже показался ей подозрительным. Она чуть было не предупредила полицию.
— В котором часу он приходил?
— Между половиной одиннадцатого и одиннадцатью.
— А что говорят в больнице?
— Там было потруднее. Я попал в самый неудачный момент, когда профессор и врачи совершают обход. Все сбились с ног. Я издали заметил доктора Фабра и уверен, что он меня тоже узнал.
— Он никак не отреагировал?
— Нет.
— Ему часто случается заходить по вечерам в больницу?
— Вероятно, это входит в обязанности всех врачей, если их срочно вызывают или когда они ведут серьезного больного. Я узнал, что чаще всех там бывает доктор Фабр. Мне удалось поговорить на ходу с двумя или тремя медсестрами. Их мнения о докторе Фабре совпали. К нему относятся в больнице почти как к святому.
— Он долго сидел у постели своего больного?
— Нет. Он заходил во многие палаты и разговаривал с дежурным врачом.
— Они там уже в курсе дела?
— Не думаю. На меня они поглядывали косо. Особенно одна, довольно молодая, скорее не медсестра, а ассистентка. Она сказала мне с раздражением: «Если вы собираетесь задавать нескромные вопросы, то лучше обратитесь непосредственно к доктору Фабру».
— Судебный врач не звонил?
Обычно после вскрытия сразу же звонили на набережную Орфевр, чтобы сообщить о результатах, а потом уже присылали официальный рапорт, на составление которого уходило некоторое время.
