Мегрэ и порядочные люди - Сименон Жорж (читать полную версию книги .TXT) 📗
Ведь если доктор Фабр уже вернулся домой, на бульвар Брюн, что было вполне вероятно, то он сможет тоже уделить некоторое время сыновьям, которые оставались под присмотром прислуги.
Обычно, едва успев поесть, он шел в свой кабинет, где днем безостановочно сменяли друг друга маленькие пациенты со своими встревоженными мамами. Нашел ли он сиделку для тещи? А та, в свою очередь, согласится ли терпеть возле себя чужого человека?
Мегрэ сам себе удивлялся: его так занимали все эти мелкие подробности, словно речь шла о его родственниках. Рене Жослен умер, и теперь следовало не только найти убийцу… Те, которые оставались, должны были как-то перестроить свою жизнь.
Мегрэ хотелось зайти к Фабрам на бульвар Брюн, почувствовать атмосферу, в которой жила эта семья. Он знал, что их квартира находится в новом доме, рядом с университетским городком, и легко представил себе ничем не примечательное здание, подобные которому он часто видел, проезжая мимо. Он называл их домами-ловушками. Голый белесый фасад с пятнами сырости. Ряд одинаковых окон, однотипные квартиры — ванная над ванной, кухня над кухней, тонкие стены, пропускающие малейший шум.
Мегрэ был уверен, что там нет такого порядка, как в квартире Жосленов, что жизнь не столь размеренна, что едят здесь не по часам, и в этом отражается и характер самого Фабра, и неаккуратность, а может быть, даже и неумелость его жены.
Она была балованным ребенком. Мать и сейчас почти ежедневно приезжала к ней, сидела с детьми, водила старшего на прогулку. Наверное, мадам Жослен пыталась внести какой-то порядок в это безалаберное, на ее взгляд, существование.
Интересно, понимали ли женщины, сидевшие сейчас за столом, что, по логике вещей, единственным подозреваемым был пока Поль Фабр?
По данным расследования, он был последним, кто видел Жослена.
Разумеется, он не мог вызвать сам себя по телефону на улицу Жюли, но в больнице, где он работал, было достаточно преданных ему людей, которые могли бы оказать ему эту услугу. Он знал, где лежит пистолет.
К тому же у него была причина совершить убийство.
Безусловно, не из-за денег. Если бы тесть не настоял, он ни за что на свете не обзавелся бы частной практикой и все свое время уделял бы больнице, где чувствовал себя на своем месте.
Ну а Вероника? Не начала ли она жалеть, что вышла замуж за человека, которого окружающие называли святым? Может быть, ей хотелось жить по-другому?
Может быть, эти настроения стали заметны?
После смерти Жослена, вероятно, дочь с мужем получат свою долю наследства.
Мегрэ пытался представить себе сцену: мужчины молча, с сосредоточенным видом сидят за шахматной доской, как все шахматисты. В какой-то момент доктор встает и идет к комоду, где в одном из ящиков лежит пистолет.
Мегрэ покачал головой: нет, не так. Он не мог вообразить себе, как Фабр, держа палец на спусковом крючке, целится в тестя…
А может быть, возник какой-то спор, перешедший в ссору, и оба потеряли контроль над собой?
Вообразить можно что угодно, а вот поверить… Это совсем не соответствовало характеру ни того, ни другого.
А если здесь замешан таинственный посетитель, о котором упоминала консьержка, тот, что, проходя, назвал фамилию Ареско?
— Мне звонила Франсин Пардон, — вдруг сказала мадам Мегрэ, может быть, нарочно, чтобы отвлечь мужа от его мыслей.
Какое-то время Мегрэ смотрел на нее, даже не понимая, о чем идет речь.
— Они в понедельник вернулись из Италии. Помнишь, как они радовались, что поедут в отпуск вдвоем?
Впервые за двадцать лет чета Пардонов отправлялась в отпуск вдвоем. Они поехали на машине, собираясь сначала остановиться во Флоренции, потом в Риме, в Неаполе, а на обратном пути в Венеции и в Милане.
— Они спрашивают, будем ли мы у них ужинать в среду?
— А почему бы и нет?
Ведь это уже вошло в привычку. Обычно супруги Мегрэ ужинали у них в первую среду месяца, но из-за отпуска все немного сместилось.
— Мадам Пардон сказала, что путешествие было крайне утомительным, что на дороге такое же движение, как на Елисейских полях, и что каждый вечер им приходилось ждать по два-три часа, прежде чем удавалось получить комнату в гостинице.
— Как поживает их дочь?
— Хорошо. Прекрасный ребенок…
Мадам Пардон тоже почти ежедневно навещала дочь, которая в прошлом году вышла замуж и несколько месяцев назад родила. Если бы у них с мадам Мегрэ был сын или дочь, то теперь тоже были бы внуки, и мадам Мегрэ, как другие…
— Знаешь, что они решили?
— Нет.
— Купить небольшой домик на берегу моря или где-нибудь в деревне, чтобы всей семьей проводить там отпуск.
У Жосленов была вилла в Ля-Боле. Месяц в году или больше они жили там все вместе. Рене Жослен ушел на пенсию.
Внезапно эта мысль поразила Мегрэ. Владелец картонажного производства всю свою жизнь был деятельным человеком, большую часть времени проводил на улице Сен-Готар, а иногда даже работал там вечерами.
Он виделся с женой только за столом, во время еды и какое-то время в конце дня.
Он перенес сердечный приступ и так испугался, что буквально на следующий день бросил работу.
А что бы делал Мегрэ, выйдя, как и Жослен, на пенсию и доведись ему проводить весь день дома вдвоем с женой? Впрочем, все было уже решено — они будут жить в деревне, где куплен загородный домик.
Ну а если бы ему пришлось остаться в Париже?
Каждое утро Жослен в одно и то же время, около девяти, как на работу, выходил из дому. По словам консьержки, он шел в Люксембургский сад осторожной размеренной походкой, как все сердечные больные или те, кто боится сердечного приступа.
У Жосленов не было собаки, и это удивило Мегрэ.
Он хорошо представлял себе Рене Жослена с собакой на поводке. Кошки в квартире тоже не было.
Он покупал газеты. Наверное, садился на скамейку в саду и читал их. А может быть, ему случалось вступать в разговор с соседями? Или он мог, например, регулярно встречаться с одним и тем же человеком, мужчиной или женщиной.
На всякий случай надо поручить Лапуэнту попросить фотографию Рене Жослена у его близких и попытаться, показывая ее торговцам, сторожам Люксембургского сада, восстановить все, что тот делал по утрам.
Принесет ли подобный опрос какой-нибудь результат? Он предпочитал не думать об этом. Его все больше и больше занимал этот человек, которого он никогда не видел живым, семья, о существовании которой он даже не подозревал еще накануне.
— Ты придешь к ужину?
— Да. Надеюсь.
Мегрэ пошел на угол бульвара Ришар-Ленуар к остановке автобуса. Он остался на площадке, курил трубку, разглядывал прохожих, которые торопились по своим незначительным делам, как если бы семьи Жослен вообще не существовало, словно не было в Париже человека, который по непонятным причинам убил другого.
У себя в кабинете Мегрэ специально занялся малоинтересными административными обязанностями, чтобы больше не думать об этом деле, и ему это почти удалось, потому что, когда около трех часов дня зазвонил телефон, он удивился, услышав в трубке взволнованный голос Торранса:
— Я уже там, патрон…
Он чуть было не спросил: «Где там?»
— Я решил, что лучше позвонить вам, чем самому ехать на Набережную. Может, вы захотите сами… Я кое-что обнаружил…
— Обе женщины по-прежнему у себя?
— Пришла еще одна — мадам Маню.
— Что случилось?
— Вместе со слесарем мы осмотрели все двери, и те, которые выходят на пожарную лестницу. Ни одна не взломана. На шестом этаже мы не задерживались, поднялись на седьмой, где живет прислуга.
— Что вы обнаружили?
— Так вот. Большинство комнат заперты. Когда мы осматривали очередной замок, открылась соседняя дверь, и мы были ошарашены, увидев девицу в чем мать родила, которая, казалось, ничуть не смутившись, принялась с любопытством нас разглядывать. Между прочим, красотка, очень темные волосы, огромные глаза — ярко выраженный испанский или латиноамериканский тип.
