Нефритовые четки - Акунин Борис (книги без регистрации бесплатно полностью сокращений TXT) 📗
Промышленник схватил полицейского за грудки, Ульян его за ворот, и в следующую минуту непременно свершилось бы насилие, если бы не Маса.
Японец легонько стукнул урядника ребром ладони по локтю – рука у Одинцова онемела и повисла. С капиталистом Маса обошелся чуть деликатней: стиснул запястья, и пальцы Никифора Андроновича разжались сами собой.
– Берых овец у нас нету, – миролюбиво сказал азиат. – Вусе черуные.
Порядок был восстановлен. Драчуны все еще тяжело дышали, но больше друг на друга не кидались, а Никифору Андроновичу, по всей видимости, было еще и стыдно: как это он, солидный человек, предприниматель, владелец газеты опустился до стычки с нижним чином.
– Что-то Митька никак с дровами не закончит. Надо печку затопить, холодно. К ночи примораживает… Хм-хм. – Евпатьев покашлял, посмотрел вокруг. – А девочка Кириллина шарф забыла…
Он поднял с пола драную шерстяную тряпку, которую можно было назвать «шарфом» лишь весьма условно.
– Не простудилась бы. Шейка-то худенькая. Искус искусом, но могла бы Кирилла поводырку и потеплее одевать. До скита путь неблизкий, а на девочке обноски да опорки…
– Я заметил, вы никогда не называете Полкашу по имени. Почему? – спросил Фандорин, подняв глаза от грамотки.
– Что ж это за имя?
– Я думал какое-нибудь старинное, с-староверческое.
Евпатьев обиженно качнул головой.
– Хорошего вы о нас мнения. Мы людей по-собачьему не называем! Это девочку для поношения так нарекли, временно. Полкан – полковой пес. Так обзывали раскольника, который своей волей шел на государеву службу, в солдаты или в полицейские. – Он покосился на Одинцова. – Полкашка – кличка нарочито зазорная. Чтоб девочка смирению училась. Гнусный обычай! Я считаю, что через унижение человека ничему научить…
– Псица! – воскликнул Эраст Петрович.
– Что?
– Здесь сказано: «Псица же не устрашилась, беленьких мне с поля собрала». О Боже… Неужели…
Он передернулся.
– Кирилла?! Кирилла!? – в голос закричали промышленник и полицейский.
И Маса тоже взвизгнул:
– Кирира-сан?!
– Обе. Они действовали вдвоем. Но не в том дело… – Эраст Петрович ударил себя кулаком по лбу. – Раньше нужно было! …Господа, я знаю, кто это – «беленькие»! Пока Кирилла ходила по домам и беседовала со взрослыми, ее псица обрабатывала детей. Я видел это собственными глазами и не придал значения! Т-турист……! – употребил он нецензурный эпитет, что во всю жизнь случалось с бывшим статским советником не более шести раз. – Вот как истолковала Кирилла слова Отца Игумена: «Меленьки да беленьки, на крыла да в ангели». Всех взрослых все равно не «спасти», так хоть невинных детей! Потому и поводырку собачьей кличкой нарекла! И еще… Опять-таки следовало сразу сообразить. «Обитель, древним благочестием светлая» – это же и есть Старосвятский скит. Почти полностью совпадает! Сколько времени зря потеряно! Только б успеть! Наверняка у них и день, и час заранее сговорен!
Толкаясь плечами, четверо мужчин бросились к двери.
– Не могу поверить… – Евпатьев остановился, хватая ртом воздух. Вытер со лба пот. – Это какая-то дьяволица! До чего виртуозно она меняла обличье, попадая в новую среду! С нищими в Раю была благостна, с лубошниками шутила, книжников проняла ученостью… А нам как морочила голову! Честно признаюсь: она мне чрезвычайно нравилась…
– Мне т-тоже, – признался Фандорин. – Что уж говорить про бедных «овец». Талантливая женщина. Дьяволица? С нашей точки зрения – да. Но она смотрит на мир иначе.
Одинцов сердито оглянулся на них:
– Что встали? Не время языки чесать. Вперед, вперед!
Возок довез их до леса, дальше пришлось идти на лыжах, по следам: одни побольше, с ямками от посоха, другие поменьше, да еще широкая, неровная полоса, прометенная рясой странницы – будто по снегу проползла огромная змея.
Масе лыж не хватило, да он и не умел на них ходить. Однако оставаться с кучером Митькой не пожелал: упорно ковылял сзади, проваливаясь по колено.
– Один побегу! – пригрозил урядник, шедший первым. – А, ну вас!
И, быстро перебирая ногами, скрылся в мраке. Хорошо ему – привык шастать по зимнему лесу, городским за ним было не угнаться.
– Далеко еще? – спросил Эраст Петрович, светя перед собой фонариком.
– До скита? Ульян говорил, на лыжах с час будет. Кирилле понадобилось вдвое дольше. Тем более с повязкой на глазах… И все же они должны были туда добраться засветло. Ульян прав. Поспешим!
Только Маса дотащился до своего господина, только сел в снег передохнуть, только сунул в рот леденец, а лыжники уж снова сорвались с места.
Хоть двигались куда медленней Одинцова, а все же, не прошло получаса, догнали.
Сначала услышали доносящуюся из темноты ругань, потом увидели самого полицейского. Он хромал на одной лыже, вторую, сломанную, использовал в качестве костыля.
– Ведьма! Тропинку заколдовала! На ровном месте споткнулся! Лыжа треснула, да еще щиколку подвернул, – плачущим голосом пожаловался он. – Опоздаем, сызнова опоздаем!
Обогнали его, прибавили ходу.
Плохо, что снег повалил. Две цепочки следов с каждой минутой делались все неразличимей. Совсем заметет – придется останавливаться, ждать Одинцова. Он один знал, как лесом выйти к скиту.
Но вот деревья начали редеть, луч фонаря уперся в пространство, расширился и поблек, ничего не выхватив из черноты.
Поляна!
Следы повели прямо вперед и через десяток метров растаяли – на открытом месте снег застилал землю быстрей, чем в лесу.
Лыжники остановились.
– Там он, там! Близко уже! – донесся сзади крик Одинцова.
Урядник догнал их, шумно перевел дух.
– Вон часовня торчит! Давай, давай!
Меж белых хлопьев, действительно, проглядывало что-то темное, вытянутое вверх.
– Где их искать? Г-где может быть мина?
Эраст Петрович во все стороны светил своим электричеством. Евпатьев запалил прихваченную из охотничьего домика лампу. Ульян снова нырнул во тьму.
– Я все думаю: а может, вы ошиблись? – с надеждой спросил Никифор Андронович. – Насчет детей, а? Ну подумайте сами, как бы они сюда добрались из своих деревень? Мы на санях вон сколько ехали.
Фандорин лишь вздохнул.
– Я спрашивал про это у Одинцова. Он говорит – запросто. Река вьется, делает изгибы. По ней сюда из Денисьева полтораста верст. А лесом, напрямую, сорок – сорок пять. Из остальных селений еще ближе. Для местных ребятишек, привыкших к ходьбе на лыжах, не расстояние. Сколько их заманила сюда «псица» – вот в чем воп…
– Есть! Нашел! – раздался крик из темноты. – Сюда!
Евпатьев так рванулся с места, что потух огонек в лампе. Фандорин забыл качать рычаг – фонарик погас.
Но впереди вспыхнуло яркое пламя – это урядник поджег еловую ветку, сделав импровизированный факел.
Стало видно часовню, притулившуюся к отвесному склону лесистого холма. Прямо посреди обрыва, на уровне земли темнела маленькая дощатая дверца.
По обе стороны от нее, присыпанные снегом, лежали лыжи и санки.
Их было много, десятки.
– Тссс! – цыкнул Ульян, прижимаясь ухом к дверце.
Эраст Петрович подошел ближе и услышал едва различимое пение.
Чистые, ангельские голоса доносились откуда-то издали, будто из самых недр земли.
– Господи! Живы! – прошептал Никифор Андронович и не выдержал, всхлипнул. – Что стоишь, Ульян? Заперто? Так вышибай!
Фандорин схватил изготовившегося к разбегу урядника за плечи, отшвырнул в сторону – тот упал в снег.
– Не сметь! А если мина подготовлена по всем правилам? З-забыли про «легкую» смерть? Стойте тихо. И, что бы ни случилось, внутрь не лезьте.
Он шагнул к двери и осторожно постучал. Потом позвал:
– Мать Кирилла!
Громче:
– Мать Кирилла! Это я, Эраст Петрович Кузнецов!
Пение смолкло.
– Дозволь и мне, матушка! Допусти! – проникновенно попросил Фандорин, делая рукой отчаянные жесты помощникам: спрячьтесь, спрячьтесь!
