Дело с двойным дном [Версия про запас] - Хмелевская Иоанна (библиотека книг бесплатно без регистрации .txt) 📗

Факт свадьбы скрыли от тётки. Узнав об этом постфактум, она впала в такую ярость, что опасались за её рассудок, врачи настаивали на помещении её в психлечебницу. То-то мне казалось, что она ненормальная… Из записей бабушки следует, что вскоре тётка немного успокоилась, решили не класть её в больницу. Бабушка надеялась, что с сестрой все будет в порядке, время возьмёт своё, залечит душевную рану. Пять лет прошли относительно спокойно, только тётка совершенно отделилась от семьи.

Через пять лет мои родители погибли в автокатастрофе. Я осталась сиротой. Бабушка отдавала себе отчёт в том, что очень больна, что её дни сочтены.

Пришлось обратиться к сестре, единственному близкому человеку. Бабушка была уверена, что её безумная страсть к моему отцу давно остыла, и в любом случае она позаботится о ребёнке некогда любимого человека. Да ещё если при этом наследует очень большое состояние. Судя по записям бабушки, сестра её обманула, притворившись заботливой и внимательной сестрой, сделав вид, что от прошлого не осталось и следа. И все-таки бабушка инстинктивно не доверяла сестре полностью. Пожилая и тяжело больная женщина, потеряв единственную дочь, оставляла теперь маленькую внучку на милость сестре, в порядочности которой была далеко не уверена. Душа её изболелась из-за меня, эта неуверенность в моем будущем раньше времени свела её в могилу.

Может, оно и лучше, что бабушка не знала, какую судьбу мне уготовила. Ненависть тётки к моим родителям с годами не ослабела, а только усилилась, и она перенесла её на меня. Только теперь я поняла, почему она так издевалась надо мной, почему уничтожала все фотографии родителей, любую вещь, связанную с ними, почему назвала меня своей фамилией, и я долгие годы не знала своей настоящей фамилии, пока пани Кристина не просветила меня. Пясковский — это была фамилия моего отца, которого по-страшному возненавидела тётка. Отнять у меня всякую память о моих родителях — вот в чем заключалась её страшная месть.

Сорок восемь лет было тогда тётке, когда она влюбилась, когда сходила с ума по молодому парню, совсем юноше. Самый критический возраст для женщины. Она никогда не была не только привлекательной, но просто молодой, она и в молодости выглядела старообразно, неудивительно, что не пользовалась успехом у мужчин, никогда в жизни никто не влюбился в неё. Через пять лет он женился на моей матери, а ещё через пять они оба погибли. И он оказался для неё навеки потерян. Мстить она смогла лишь мне, его дочери, и делала это с патологической жестокостью.

Повзрослев, я вырвалась от неё, временно поселилась в квартире своей учительницы рисования. Нет, тётка не смирилась с этим. После её смерти я поняла, какую страшную вещь она задумала, вот и полиция подтвердила, что квартиру она собиралась продать и свалиться мне на голову перед самым возвращением пани Яжембской. Что бы я смогла сделать?

Не впустить её в квартиру? Она бы устроила скандал на лестнице, подняла крик на весь дом, убедила бы всех, какая я бесчувственная, неблагодарная скотина, оставляю на улице старую беспомощную тётку. Впустить её в квартиру? Как потом объясню пани Яжембской, ведь я не имела права никого поселять в её квартире, квартира была оставлена мне, мне доверили, а я… Что я? Искала бы другую квартиру?

За какие деньги? Не умри тётка, не было бы у меня ни гроша, ведь знала же я о её патологической ненависти ко мне и жадности. Я бы металась в поисках денег, сняла бы комнату, работала из последних сил, живя с ней в одной комнате, а она с мстительной радостью наблюдала бы за моими мучениями. Какое счастье, что ей не удалось продать квартиру, а все из-за той же жадности. Не поднялась рука заплатить немалую сумму за ремонт, а снизить цену за такую квартиру, как есть, не позволила жадность. Если бы не эта жадность, она до сих пор была бы жива, глядишь, ещё меня бы пережила, а сейчас сидела бы на моей шее…

Как хорошо, что я не знала о тёткиных планах, иначе сама бы сошла с ума или просто покончила с собой, ведь понимала, что дальнейшей жизни с нею мне просто не вынести.

Нет, совесть не станет меня мучить. Наверняка я могла спасти ей жизнь и не сделала этого. Она сама виновата, её слепая ненависть ко мне рикошетом отозвалась и во мне ненавистью к ней, да и могла ли я не возненавидеть её? А наказание я отбыла авансом, пятнадцать лет моральной каторги — вполне достаточный срок. Доведись второй раз… Я поступила бы так же. И в третий раз тоже! И в сто двадцать пятый!

И гори все огнём, не стану я мучиться угрызениями совести!

Когда вечером поручик Болек пришёл к нам, на его лице было какое-то странное выражение, которое немного изменилось к лучшему при виде свиной грудинки с маринованными сливами. Недаром я столько сил затратила на её приготовление, блюдо было рассчитано на полную потерю бдительности со стороны вкусившего, а я ведь знала, что в тот день состоялся допрос Каси. Похоже, Януш уже успел перекинуться парой слов с Тираном, потому что домой вернулся поздно и какой-то задумчивый. Мне, как всегда, не выдал служебную тайну, вся надежда была на Болека да вот на эти отбивные.

И все-таки Болек поначалу угрюмо молчал. Заговорил только после того, как отведал закусок в виде спаржи под майонезом и маслин без косточек.

— Ну и погодка! — заговорил поручик. — И не скажешь, что дождь, а так, не пойми что… Сырость. Не холодно, и ветра почти нет, а висит какая-то мразь в воздухе, чтоб ей… Может, ночью похолодает немного и тучи развеются, ведь сейчас же полнолуние, должна быть хорошая погода, такая имеет право быть, лишь когда идёт к новолунию…

— Идёт, идёт, и никак не может дойти, — пробормотал Януш, осуждающе поглядев на младшего коллегу.

— Да вы поешьте! — подсунула я свои деликатесы.

Болек оставил в покое погоду и решился отведать закусок. Лицо его прояснилось после первого же кусочка спаржи.

— Ладно, скажу, — решился он. — Тиран сразу же пустил в ход тяжёлую артиллерию. Разложил перед девушкой увеличенные фотографии отпечатков пальцев, в руку ей сунул лупу и велел внимательно рассмотреть фотографии, заметив ещё, что она как художница наверняка разберётся в этих произведениях искусства. Слышали бы вы, каким тоном он это изрёк! Лёд! Айсберг! Северный полюс!

— А Кася что? — не выдержала я, потому что Болек замолчал, явно вновь переживая ту самую сцену, замораживающую кровь в жилах.

— Осмотрела. Очень внимательно осмотрела. Потом столь же внимательно осмотрела Тирана, правда, невооружённым глазом, и ни слова не произнесла.

Молчала, как камень! Гранит! Пришлось заговорить Тирану. Он спросил её: одинаковые ли, по се мнению, отпечатки?

— И что Кася?

— Кася ответила, что в отпечатках она не очень разбирается, но, на её взгляд, нет разницы, она, Кася, читала детективы, понимает значение отпечатков и полагает, они принадлежат одному и тому же лицу. То есть взяла быка за рога! Тирану это понравилось. Он спросил, не догадывается ли она — какому именно лицу.

Риторический вопрос, ответила Кася, откуда, мол, ей знать. Тогда я вам скажу, ответил Тиран. И сказал.

Вот эти самые пальчики обнаружены в её квартире и на вилле в Константине. Не знает ли она случайно, что именно происходило в той самой ветеринарной лечебнице в Константине? Кася совершенно хладнокровно ответила: знает в общих чертах, он, Тиран, должен знать лучше её, так какой смысл ей ему об этом рассказывать? И Тиран был такой довольный, что даже не стал психовать, а тут же сделал второй выстрел из своего дальнобойного орудия: в вашей квартире, уважаемая, сказал, бывает лишь только ваш парень, как вы сами нам сообщили, так не будете ли столь любезны просветить нас, что именно ваш парень делал на вилле в Константине? Признаюсь вам, я от этой девушки всего ждал. Вот сейчас скажет: отнёс моего котёночка к ветеринару, но нет! Посмотрела она этак спокойненько на Тирана и ровным голосом ответила: меня при этом не было, откуда мне знать. Значит, поймал её на слове Тиран, вы знали, что он там был? Знаю, ответила. А зачем он туда пошёл? — спросил Тиран. А затем, чтобы добраться до прадедушкиного клада, — ответила она.