Дело с двойным дном [Версия про запас] - Хмелевская Иоанна (библиотека книг бесплатно без регистрации .txt) 📗

Сначала у неё каждый раз был другой партнёр, потом один при ней закрепился, растолкав конкурентов.

И тут Кася как-то быстро закончила курс обучения, прекратила ходить на уроки танцев. Похоже, из-за того, что хотела отвязаться от надоедливого партнёра. Он потом рассказывал направо и налево, что к девушке со всем своим вниманием, а она нос воротит. Ни разу домой не пригласила, ни разу с ним в кафе не побывала, вечно у неё нет времени.

— Надо же, как интересно. А что вы ещё о Касе узнали?

— Посещала бассейн через день, научилась очень хорошо плавать. Тут к ней привязался инструктор по плаванию и тоже остался очень недоволен. Правда, этот не из болтливых, только и ответил нашему человеку — я не трутень, на лету не привык за девушками ухаживать. Все понятно, у Каси опять не было для него времени. Она жить спешила, торопилась наверстать то, чего была лишена из-за тётки.

И наверстала, похоже. А вот подруг не завела. И не потому, что у Каси неуживчивый характер, нет, девушки любили её, но у них хватило ума на то, чтобы не появляться в её обществе. Да и суховатая она была какая-то — ни посплетничать с ней, ни посоветоваться. Нет, посоветоваться можно было, но только в одной области давала советы Кася — как поизящнее и покрасивее одеться. У девушки был безошибочный вкус и действительно золотые руки.

Что ж, пришлось признать, полиция и в самом деле знала о Касе немало. И все равно…

— И все равно, её парня вы так и не вычислили! — с удовлетворением констатировала я.

— Как вычислишь, если у девушки нет подруг, а её контакты с людьми сведены до минимума? — оправдывался Болек. — И к тому же этот её парень мог появиться недавно. Мы в самом деле не знаем, откуда он взялся. Может, прослышал о прадедушкином наследстве и обольстил девушку? Может, был в одной шайке с Райчиком?

— Владька знала бы о нем, — не поверил Януш в эту версию. — Хотя всякое бывает… Ладно, а теперь расскажи нам снова и во всех подробностях об открытиях, сделанных Яцусем в Константине. Надо связать концы с концами.

— Значит, по отпечаткам пальцев установлено, что четвёртым неизвестным нам до сих пор участником драмы в ветеринарной клинике был Касин парень.

По словам Яцуся, он: в разрушении стены участие принимал, к шкафчику с лекарствами прикасался, к лекарствам тоже, многие двери в клинике открывал, его следы остались на многих дверных ручках.

Яцусь уверен: в клинике этот парень был не один раз, потому что некоторые оставленные им следы покрыты другими. И ещё паркетины пола отдирал…

— А не работает ли он вообще в ветеринарной клинике? — вдруг пришло мне в голову.

— Нет, мы проверяли. Может, в клинике и бывал на законном основании, но среди её сотрудников не значится, сотрудников мы всех проверили. Да и сотрудники в принципе не сдирают паркет в месте работы. Последнее доказательство получим, когда сможем взять у него кровь на анализ, ведь Яцусь считает, что это он лежал раненый и истекающий кровью на куче строительного мусора, вынутого из стены.

Но пока нам не с чем сравнить анализы той крови, а вот когда сравним, когда они совпадут — не останется сомнений, именно он! Лежал и кровью истекал, потому что его ударил Доминик, «защищаясь». А так этот парень, в случае чего, может заявить: да, бывал я в клинике, но раньше и ни о чем не знаю. Жаль, у Каси в квартире не обнаружено капелек его крови!

— Да, жаль, что она не попыталась его зарезать, была бы вам тогда кровь! — насмешливо заметила я.

— Да, жаль! — на полном серьёзе согласился Болек. — И ещё одно: убийство библиотекаря не можем ему приписать, тут, во-первых, Доминик дал свои показания, во-вторых, найден обломок кирпича, которым библиотекарь был убит, а на обломке — отпечатки пальцев Доминика. Видите, опять оказался прав этот чёртов щенок! Так что убийцей Касин парень вряд ли является, зато очень может быть не только свидетелем убийства, но и соучастником преступления. И мы просто обязаны его разыскать!

Наконец-то я все поняла, милостивый боже!

Прежде всего, поняла причины ненависти ко мне тётки и всю глубину этой ненависти. А ведь я иногда упрекала себя: нет никакой ненависти, она лишь плод моего воображения. Нет, оказывается, была и самая что ни на есть настоящая. И к тому же с каждым годом росла и увеличивалась, возможно, потому, что с каждым, годом я все более делалась похожей на свою мать. И служила постоянным, ежедневным напоминанием тётке о её жизненной катастрофе. Вот почему она систематически, изо дня в день измывалась над этим живым напоминанием, самыми изощрёнными способами стараясь отравить мне жизнь.

Паранойя? Сумасшествие? В какой-то степени несомненно. И садизм чистой воды. Охотней всего она совсем сжила бы меня со света, отравила, но тем самым лишила бы себя удовольствия измываться надо мной. И над кем измывалась? Над слабым, беззащитным ребёнком, ни в чем не повинным, оставленным ей сестрою под опеку со всем имуществом этого ребёнка. Теперь-то я знаю истинные размеры состояния, оставленного бабушкой сестре. Самое удивительное в том, что ребёнок выжил и остался более или менее нормальным… Говорю «более или менее», потому что, разумеется, жизнь с тёткой отразилась на моей психике и чертах характера. И если бы не Бартек, не знаю, чем бы это кончилось…

Проникнуть в квартиру соседей оказалось легче, чем я предполагала. Заехала к слесарю на Ружаную за ключами и прямо от него — на Фильтровую. Перед домом что-то подсказало мне один из ключей испробовать у входа в подъезд дома. И в самом деле, один оказался от замка в подъезде, не пришлось звонить пани Бернацкой, чтобы она по домофону открыла входную дверь. Слесарь оказался на высоте, ключи сделал отличные, да, наверное, и мои слепки получились удачными. Вот и лестничная площадка, рядом две квартиры: пани Бернацкой и бывшая бабушкина.

И опять я не стала звонить в квартиру, чтобы предварительно убедиться, что она пустая, что никто из жильцов, например, не заболел гриппом и не остался дома в неурочное время. А вдруг пани Бернацкая из своей квартиры услышит звонок в соседнюю дверь?

Мне повезло, квартира оказалась пустой. Тот самый шкафчик в кухне оказался битком набит: посуда, кастрюли, вазочки и миллион других вещей. У меня дрожали руки, когда я принялась все это вытаскивать из шкафа, стараясь складывать в том же порядке, в каком стояло в шкафу, чтобы потом положить, как лежало и стояло раньше. Вот наконец и тайник.

Прадедушка обстоятельно описал, как его открыть.

Много лет пролетело, но механизм действовал отлично. Я распахнула дверцу потайного шкафчика в стене, и у меня захватило дух…

Нет, в тайнике не было ничего из того, что принято называть драгоценностями. Зато я нашла там вещи, которые для меня были дороже во сто крат золота и драгоценных камней. На полке лежала связка писем и старая тетрадь. На конвертах — адрес и фамилия моей бабушки, на страницах писем — её имя.

И был там ещё большой конверт с метриками моих родителей, их свидетельством о браке, дипломом отца… Мама родилась в январе, значит, тот самый брелок с Козерогом принадлежал ей…

Постаравшись кастрюли, горшки и прочую посуду расставить в шкафу на полках так же, как вся эта посуда стояла, я заперла пустой тайник и кухонный шкаф.

Нет, я поехала не домой, а на кладбище. Единственное место, куда мне следовало ехать в таком настроении. Села на скамеечку у нашего фамильного склепа, который нашла с помощью администрации кладбища. Тётка и его скрывала от меня. А я ещё собиралась и её похоронить здесь. Теперь не сделаю этого.

Около двух часов просидела я на кладбище, читая письма и записи в тетради. Это не был дневник в полном смысле слова, бабушка не записывала в тетради событий и происшествий, а только свои мысли.

Видимо, не с кем ей было делиться ими, поэтому записывала для себя. События же и факты содержались в письмах, которые она получала и с которыми я вот теперь могла ознакомиться.

Из них я узнала, что её родная сестра, та самая проклятая «тётка», страстно влюбилась в молодого парня, младше её на тридцать лет. И впала в бешенство, когда этот молодой человек женился на её родной племяннице, дочери моей бабушки. Тётка люто возненавидела обоих. Молодым человеком, предметом её безумной любви, был мой отец.