Охота на изюбря - Латынина Юлия Леонидовна (список книг .TXT) 📗

– И именно поэтому вы предлагали ему миллион долларов, если он станет на вашу сторону?

Серов был искренне изумлен.

– Мы? Когда?

– В самом начале. Он об этом рассказывал.

– Абсолютное вранье, – усмехнулся Серов, – очередной образец вранья Черяги.

Ирина встала.

– Вы мне все сказали, что хотели?

Серов поклонился, с легкой бесцеремонностью изловил руку Ирины и прижался губами к узким и длинным пальцам с коротко остриженными ногтями.

– Вы очаровательны, Ирина Григорьевна, – сказал он. – Я, честное слово, завидую Извольскому. Я был бы рад оказаться на больничной койке вместо него.

Поклонился, по-военному щелкнул каблуками и побежал к выходу. На узкой ладошке Ирины остался влажный след от губ Серова. Ирина отыскала ближайший туалет и долго и с ожесточением мыла руки. Ей показалось, что по коже ее скользнула очень красивая и очень ядовитая змея.

Когда Ирина вернулась в больницу, в палате уже было пусто, и только слабый запах чужого мужчины свидетельствовал о том, что Ира была права: у Извольского было какое-то секретное совещание. Ирина хорошо знала, как пахнет Черяга: немножко корицей и каким-то дорогим, с мятным вкусом дезодорантом. Именно корицей и пахло в палате, и запах этот с недавних пор раздражал Ирину.

Почему-то Ирине не казалось, что на совещаниях разговор шел исключительно о финансовых и юридических методах защиты комбината. Ни Слава, ни Денис не походили на людей, которые ограничатся обороной в суде. Вот уже месяц на фронте между банком и комбинатом все было слишком тихо, и Ирине казалось, что это – затишье перед наступлением с применением тяжелой артиллерии и боевых отравляющих веществ. И от этого было ужасно страшно за Славу.

– Как концерт? – справился Извольский.

– Я там встретила Серова.

– Надо же. Никогда не подозревал за ним склонности к классической музыке. Всегда приятно знать, что к тебе проявляют такое внимание и следят даже за тем, куда отправилась машина твоей девушки… Так что же Серов?

Ирина, как можно ближе к тексту, воспроизвела свой разговор с Серовым. Извольский слушал очень внимательно.

– И как ты думаешь, что он хотел?

– Мне кажется, ему хотелось немного подгадить Денису. Добиться, чтобы ты ему не доверял.

Извольский довольно засмеялся.

– Ирка, еще месяц, и я окончательно тебя испорчу. Откуда такой цинизм? К тебе на концерте подходит красавец и «новый русский», лобызает ручку и говорит, что хотел бы помочь Ахтарску, а ты уверена, что он всего лишь хотел воткнуть шпильку в бок Дениске… Поцелуй меня.

Ирина осторожно поцеловала его – сначала в лоб, потом в широкие, слегка потрескавшиеся из-за аллергии на лекарства губы.

– Слава, а эта история с губернатором – что ты можешь сделать?

– Много. Прекратить платежи в областной бюджет. Скупить обязательства области. Устроить губернатору изжогу в Законодательном собрании. Посадить его.

– За что?

– Я не знаю ни одного российского губернатора, которого не было бы за что посадить.

– А например?

– Например, есть фонд газификации области. Профинансирован в этом году на двести семьдесят процентов. Зарплата учителям профинансирована, понимаешь, на тридцать процентов, а фонд газификации – на двести семьдесят. Истрачено триста миллионов рублей. На эти деньги построено аж шесть километров газопровода. За каким хреном вообще в угольной области ведут газопровод в северные деревни и кто там за газ заплатит, – неизвестно.

– А кто заведует фондом? Сын губернатора?

– Ты стандартно мыслишь, солнышко. Фондом заведует некто Афанасий Стивицкий, более известный как Ирокез. Очень милый человек, чуть старше меня. Немножно вспыльчивый, отюда и кличка. Однажды на глазах у десятка свидетелей в упор расстрелял водителя подрезавшей его машины. Так вот, насчет фонда газификации. Я ведь имею право пожаловаться в прокуратуру, что я обещался платить в бюджет, но не в общак?

– И ты это сделаешь?

– Нет.

– Почему?

– Потому что мы платим в фонд газификации трубами по пятнадцать тысяч рублей метр, а на рынке труба стоит семьсот рублей. Мы на этом уменьшаем налоги ровно в двадцать раз. Понимаешь, в этом вся проблема. В области все повязано. На губернатора есть куча компромата, но если я вывалю этот компромат, я нагажу либо себе, либо таким людям, которые чрезвычайно не любят, чтобы им гадили. А если этот компромат вывалит банк, то он ничем себе не нагадит. Наоборот, он высветит, так сказать, глубину коррупции, в которую погрузилась региональная власть, рука об руку с Ахтарским металлургическим заводом насилующая бюджет области.

– А разве ты не… насилуешь бюджет?

– Нет.

– А сколько времени в области не платили учителям?

– У меня в городе все учителя получают зарплаты. У меня деньги в банке застряли, в «Роскреде», так от этого никто зарплаты не задержал. Пенсионерам триста рублей добавки выплатили. Две школы новых построили. Детский сад.

– Но в области учителя не получают денег. А если бы ты платил деньгами, а не трубами, они бы их получили.

– Если бы я платил деньгами, Ирокез получал бы в свой фонд в двадцать раз больше денег. Если я не могу не платить в фонд газификации области, я хочу хотя бы минимизировать траты. У меня сил нет воевать со всеми.

Ирина помолчала.

– Ты очень хороший спорщик, Слава, – сказала она наконец, но мне не кажется, что ты прав.

– Иными словами, я вру. И в чем же?

Ирина задумалась.

– Скажи, а в этот фонд газификации все платят в двадцать раз дешевле?

– Видишь ли, солнышко, кто сколько платит Ирокезу, зависит от веса в обществе. АМК платит в двадцать раз дешевле. Ахтарский трубопрокатный платит в два раза дешевле. А какое-нибудь кафе «Ласточка» платит деньгами и не чирикает. Понимаешь, вся прелесть системы неплатежей в том, что сумма, которую ты платишь, зависит от твоего статуса. Если ты АМК – ты платишь копейку там, где кафе «Ласточка» платит рубль.

Ирина прыснула.

– Что тут смешного? – спросил недовольно Извольский.

– Так. Был один средневековый экономист, Генрих Лангенштейн. Так он считал, что цена, которую ты платишь за вещь, должна зависеть от твоего ранга.

– Ну вот видишь, солнышко. Мы построили вполне средневековую экономику. Извини, но я не могу бороться с общественно-политической формацией. Я не революционер. Я директор.

– Ты не директор, – сказала Ирина. – Ты – князь города Ахтарска. А князья…. – Ирина помолчала, собираясь с духом, а потом внезапно спросила: – Скажи, а кто заведовал в гостинице проститутками? Черяга?

– Что?! – Извольский искренне удивился. – Ты вообще откуда это знаешь?

Ирина ужасно смутилась.

– Ты понимаешь, – сказала она, – я как-то вышла в сад погулять… Ну, еще в первый день, меня никто не знал. Я возвращаюсь, а в холле новый охранник сидит. Смотрит на меня таким масляным глазом и спрашивает: «А вы, собственно, девушка, к кому?» Я оглянулась, а ему регистраторша отчаянно машет… Я тогда ничего не поняла, только потом сообразила….

Ирина запнулась. Что в гостиницу ходят проститутки, она сообразила только утром первого января, заглянув в номер Черяги.

– Как охранника звали? – недовольным голосом спросил Извольский.

– Да господи, при чем тут это… Ими Денис заведовал, да?

– Разумеется, нет. Это не его уровень.

– А чей?

Извольский ответил вопросом на вопрос:

– А тебе Денис нравится?

– Нет.

– Но он тебе нравился, не так ли?

– Да.

Ирина произнесла это с легким смущением.

– Отчего же?

– Не знаю. Он… он мне как-то казался совсем другим. Не таким жестоким. Этот банкир прав, он… просто топчет людей. Он – он предан тебе, но разве ты не можешь ему приказать быть… сдержаннее, что ли?

– И он из-за этого тебе разонравился?

Ирина кивнула. Головка ее ткнулась под мышку Извольского, директор погладил ее. Если бы Ирина в этот момент подняла голову, она бы, наверное, очень удивилась выражению лица Извольского. На нем бродила довольная и очень жестокая улыбка.