Однократка - Ольбик Александр Степанович (лучшие книги txt) 📗
— Хотел бы я, Жора, увидеть тебя там, на краю…Посмотрел бы, что бы ты тогда блекотал.
— То, что и сейчас: «жид» происходит от слова «жидкий». Вы, как гудрон, затекаете во все щели. Если вас послать на Луну, то и там вы будете Эйнштейнами и Талями. Вам кайло не по нутру, вы всех позади себя держите…
— Захлопнись, Ящик, — в голосе Торфа послышались угрожающие нотки.
— Э, правда никому не нравится. Впрочем, нас сейчас всех уровняли. Если бы ты сейчас не был Сэмэном Торфом, а был Петерис Коциньш, и даже если бы у тебя под полой нашли бы не «макарова», а гранатомет, то тебя бы отряхнули, умыли, напоили бы кофе и на ментовской тачке с почетом оттаранили бы домой.А так ты Торф, по-ихнему «жидяра», и потому сидишь с такими же, как и сам, «непилсонисами» (по-русски — негражданами — прим. ред.)
— А тебя, вонючий кадык, надо за такую философию подвесить за твой поганый язык и дать пару дней отвисеться! — пригрозил Торф.
— Рот-фронт, подумать только! — Ящик аж вскочил на ноги. — Значит, господам не нравится? Выходит, «пилсонис» может от таких, как я, защищаться с помощью любого стрелкового оружия, а вот ты, Торф, и однократка, поскольку вы меченные вторым сортом, должны встать передо мной в полной своей беззащитности? Заметьте, уголовная братва такого южноафриканского разделения не признает. У меня был друг Андрис Селга, это еще в «Белом лебеде»… Так вот, этот парень взял на себя мое и отсидел две недели в карцере. Ни звука не проронил. А кто я ему — папа, мама или крестный отец? Просто мы братаны, хотя и на разных языках говорили…
Кутузов слушал Жору и с чем-то соглашался. Он даже встрял в разговор.
— Я где-то читал, что воры в законе и даже мелкая криминальная шушваль — настоящие интернационалисты. Только вместо генсеков главенствуют паханы с Кавказа.
— Двадцать шесть бакинских комиссаров и с ними Серго Орджоникидзе, — осклабился Ящик.
— Слышь, бурбон, откуда ты так хорошо знаешь историю? — уже без злобы спросил Торф у Жоры.
— Так четвертый уже университет жизни заканчиваю. Скоро доцентом буду. Правда, если попадется плохой адвокат, это будет мой последний курс. Я по малолетке общался с такими асами, что если их посадить с чемпионами «Что? Где? Когда?», они бы их разделали в три минуты.Просто ходячие энциклопедии. Вот, например, кто из вас знает, почему доллар называется долларом?
— Я знаю, но не скажу… Хочу тебя послушать, как ты художественно будешь заливать. — Торф подмигнул Кутузову. — Только предупреждаю: если соврешь, не выкуришь сегодня ни одной сигареты. Согласен?
Ящик задумался.
— Объясняю для наиболее темных…Таллеры! Обыкновенные таллеры, а по-русски — долинки. Вот и вся хитрость. А потом эти затрюханные долинки превратились в доллары… Эх, рот-фронт, мне сейчас крылья да чемодан этих таллеров, и пошел бы я тогда по долинам и по взгорьям…
— С такими, как у тебя, параметрами, только за зелененькими и летать.
— А ты, Торф, небось «дуру» носил под полой не из-за своей астмы, — Ящик сказал и стал прислушиваться. — Наверное, на хвосте у кого-нибудь сидел или самому сели на хвост?
Генка слушал диалог и, поскольку делать было нечего, а до ужина оставалась вечность, улегся на кровать, заложив под голову руки.
— А ты, Жорж, случайно, не дятел по совместительству, раз так интересуешься моей биографией? — спросил Торф. — Такое впечатление, что не Кутуз среди нас однократка, а ты — не шурупишь, о чем можно, а о чем лучше не распространяться.
— Тайну из себя делаешь, да? Тогда какого хрена сам однократку расспрашивал и давал советы? Может, я тебе тоже хочу что-нибудь посоветовать.
Семен поднялся с лежака и подошел к Ящику. Постоял перед ним, раскачиваясь на носках, и вдруг резко выбросил вперед руку и приставил к Жориному кадыку два растопыренных пальца. Словно на вилку хотел насадить его дебелую плоть.
— Я ничего из себя не делаю, но запомни, Жорик, таких, как ты, каплунов я всегда держал в шпорах. Если у тебя еще осталось хотя бы пять минут жизни, спроси у кого-нибудь на прощание — кто такой Сенька Торф? А когда узнаешь, не будешь раскрывать свое корыто. По?
Кутузов, скосив взгляд, рассматривал побелевшие виски Торфа, собравшиеся вокруг глаз глубокие морщины, и ему казалось, что от огромного черепа этого человека исходит какая-то шальная дурь. Чтобы не терять окончательно лицо. Ящик приподнялся на локтях и миролюбиво сказал:
— Ну ты даешь, рот-фронт. Обычный треп в обычной компании…
— Тсс! — цикнул Торф и тыкнул еще раз Жору пальцем в кадык. — Лежи, сынок, и не хрюкай. У меня нервы на последнем волоске держатся.
Жора отмахнулся на спину и ничего не ответил. Лишь вытянутые вдоль тела огромные ручищи сжались в кулаки.
Перед самым ужином Торфа куда-то увели контролеры, но минут через двадцать его вернули на место. В руках у него был целлофановый пакет. Вскоре оттуда показался мобильник, и Семен сразу же начал звонить.
У Генки появилась сладкая надежда поговорить с Люськой. Потом все повторилось сначала: из пакета Торф вытащил отборную снедь, и тут все обиды враз были забыты.
Ящик для приличия немного подулся, но вид копченой куриной ножки, которую передал ему Семен, окончательно сломил Жорика.
— Ты теперь видишь, сынок, какое у трудящихся ментов отношение к Торфу? — эти слова явно относились к Ящику.
Генка жевал курицу вприкуску с ломтиком зеленого огурца. Ему было неловко второй раз есть на халяву, но ел, вместе с курицей проглатывая свою гордость. И когда Торф протянул ему квадратик шоколада, он наотрез отказался: «У меня тоже аллергия, руки начинают чесаться». Отказался от шоколада и Жора. Им хотелось курить. Им хотелось курить и тем более нестерпимо, что на одеяле Семена опять возникла пирамидка из сигарет «Голливуд». Они терялись в догадках — зачем Торфу столько сигарет, которые он сам не потребляет?
При таком раскладе лезть к Торфу с просьбой «насчет позвонить» было бы последним позором. Но под вечер, когда тюрьма стала засыпать, Семен сам подошел к Генке и сказал:
— Кутуз, если нужно, звони…
— Премного благодарен, старик… Спасибо, Сеня…
— Да кончай ты свои телячьи нежности, — как от назойливой мухи, отмахнулся Торф от Генкиных излияний.
Генка с трепетом набирал домашний номер. Дважды промахнулся, не туда попал. А когда услышал голос Люськи, почувствовал, что еще секунда — и разревется. До хруста сжал челюсти и, сглотнув что-то неосязаемое, заговорил:
— Люсь, а Люсь, наверное, не поверишь, звоню отсюда… Да нет же, не из какого автомата, из тюрьмы. Как ты там? Я позавчера ночью звонил, тебя не было… не пойму я тебя. Юрка один, плачет, а я здесь клацаю зубами, — Кутузов говорил так шустро, словно кто-то держал палец на кнопке отбоя.
Потом он слушал Люську, потом опять говорил…
— Да подожди ты…Надо найти цыгана Ромку, кажется, живет в цыганском поселке в Каугури. Это мой главный свидетель, он видел, как меня полоскали в туалете. Все объясню при встрече… Принеси колбаски и вообще чего-нибудь пожевать.Я тут не один, у нас коммуна…Слышь, Люсь, узнай, вроде бы должен проклюнуться фонд помощи ликвидаторам…Юрика обними и скажи, что папка в ответственной командировке. Мол, снова поехал в Чернобыль как советник, без папки там не могут разрешить одну оюбщечеловеческую проблему.
— Мани-мани, говоришь, могут проклюнуться? — спросил Торф, когда Генка дал отбой.
— Да какие там мани, одно издевательство.
— Купи хорошего адвоката, — посоветовал Ящик. — Мне, между прочим, навязали за казенный счет полудохлую воблу. Она не защищать меня будет, а топить. Такие, как я, в этой супернезависимой Швейцарии нужны, как клопу ДДТ.
— А что ты, Жорж, будешь говорить в свое оправ-; дание? — поинтересовался Семен.
— Я же в несознанке. Пока что следователи услышали от меня всего два слова: «здравствуй» и «до свиданья».
— Если быть точным — три слова, — поправил его Генка.
— Как это? — не понял Ящик.
— А ты что — ее, ну ту женщину, перед тем как разделать, хорошенько трахнул? — как ни в чем не бывало спросил Торф.
