Молодые волки - Белов (Селидор) Александр Константинович (читать хорошую книгу TXT) 📗
разило сырым мясом. Распрямившись, он повернулся к сыну и пожал плечами.
– Ну, все равно, можно было бы…
Вдруг Юрий Ростиславович осекся на полуслове – его Космос, уткнувшись носом в согнутую в локте руку, спал.
Неслышно ступая, отец вышел из комнаты и понес грязную одежду в ванную. На его губах играла полуулыбка – он был горд за сына.
VII
Оставался последний выпускной экзамен – история с обществоведением. Особых трудностей он не вызывал. Все, что требовалось от выпускников – это, вне зависимости от вопросов билета, половчее свернуть к перестройке и гласности, а там уже смело можно было нести все, что угодно! Главное – не отклоняться при этом от генерального курса Партии.
Накануне экзамена Саша вернулся с консультации и с порога услыхал чьи-то голоса. У них были гости!
Он разулся и прошел в большую комнату. На диване сидели совершенно незнакомые мужчина и женщина. Напротив них на шатком стульчике пристроилась мама. Головы гостей как по команде повернулись к Саше.
– Батюшки! Сашечка, как же ты вырос! – приторно-сладким голоском пропела женщина. – А на Колю-то нашего как стал похож! Скажи, Миш…
– Похож, похож… – пробасил, поднимаясь с дивана, мужчина. – Ну, здравствуй, Николаич…
Саша пожал протянутую ему руку – твердую и шершавую, словно выструганную из доски. Он уже догадался – гости, видимо, были какой-то родней отца. Его догадку подтвердила мама.
– Саня, дядя Миша – двоюродный брат твоего папы, а тетя Зоя – его жена. Они едут в отпуск, в Ялту, в Москве проездом… Вот, заглянули к нам… Ну что, перекусить с дороги? – это мама предложила уже гостям.
– Что ты, Танечка, что ты! – испуганно всплеснула руками тетя Зоя и защебетала озабоченной скороговоркой: – Столько дел, что ты! У нас же сегодня вечером поезд, некогда нам у тебя рассиживаться, что ты, милая! Значит так, Танюш: «Ядран», «Лейпциг» и «Ванда» – обязательно! Ну и еще куда – это уж как успеем, там видно будет! В ГУМ, может быть… Мишку брать не будем, от него толку никакого. Давай, Танюш, давай! Собирайся скоренько и поедем!
– Ну, может, хоть чаю попьете? – робко улыбнулась мама. – Как же так – с пустым желудком?
– Некогда, Танечка! – взмолилась тетя Зоя. – Говорю же – поезд вечером! Там где-нибудь перекусим…
– Ну, ладно, – пожала плечами мать и повернулась к сыну. – Саня, накорми, пожалуйста, дядю Мишу, ну и вообще – будь за хозяина…
Через пару минут женщины ушли, мужчины остались одни. Гость задал несколько обычных вопросов – об учебе, о планах на будущее. Саша ответил, но дядя Миша слушал его рассеянно, вполуха. Короче, разговор не клеился. От предложения пообедать гость тоже отказался и следом, слегка помявшись, сказал:
– Тебе, Саш, наверное, заниматься надо? Пойду-ка я, пожалуй, прогуляюсь… – и неожиданно добавил: – У вас гастроном далеко?
– Нет, на улицу выйдете и налево, – объяснил Саша. – А там – через три дома.
Дядя Миша деловито кивнул, накинул пиджак и ушел.
Вернулся он быстро – не прошло, наверное, и получаса – заметно повеселевшим и каким-то возбужденным.
Внутренний карман его пиджака заметно оттопыривался.
– Ну что, Сашок, вот теперь можно и за стол! – радостно провозгласил дядя Миша, извлекая из кармана бутылку коньяка.
От супа, впрочем, гость отказался, не прельстили его и домашние котлеты с макаронами. Он попросил нарезать колбаски, хлеба и лука – больше ему ничего не требовалось. Хрустальную рюмку, принесенную из серванта, он тоже проигнорировал. Пришлось Саше доставать из мойки обычный стакан.
– А себе? – спросил дядя Миша.
– Нет, что вы, я не буду, – помотал головой Саша. – У меня же экзамен завтра…
– Ну да, ну да, конечно… – легко согласился гость и плеснул себе сразу полстакана бурой жидкости.
– Ну, Сашок, за твои экзамены! – бодро провозгласил тост дядя Миша и, в мгновение ока опрокинув в себя стакан, аппетитно захрустел луковицей.
Через минуту-другую глаза его заблестели, он оживился еще больше, без труда нашлась и тема для разговора.
– Что тезка-то мой творит, а? Что со страной делает! Аж страшно становится… – с жаром начал гость.
– Вы это про перестройку? – не сразу понял Саша.
– Про какую на хрен перестройку! – отмахнулся мужчина. – Клал я на эту перестройку с прибором, ясно? Я про алкогольную кампанию! Ведь что творит – жить невозможно стало! У вас вот хоть коньяк купить можно, а у нас в Тюмени, веришь, – вообще шаром покати! Какую только дрянь мужики не пьют!
Тема бестолковой антиалкогольной кампании, проводимой новым молодым Генсеком, похоже, беспокоила дядю Мишу самым что ни на есть серьезным образом. Об этом он говорил долго и пылко, не забывая, впрочем, время от времени заглатывать очередную дозу коньяка.
Минут десять он посвятил недопустимым перегибам на местах, потом довольно подробно осветил исторический аспект проблемы, приводя в качестве иллюстраций основных тезисов многочисленные случаи из своей жизни и из жизни своих родных.
После этого дядя Миша настолько вошел в раж, что сразу перешел к личности Генерального секретаря и его ближних. Эпитеты, которыми гость из Тюмени расписал главного архитектора перестройки, его мать и его бабушку были и эмоционально ярки, и необычайно живописны.
Примечательным было то, что среди всего этого словесного фейерверка не было ни единого выражения из нормативной лексики. Саша, зачарованно слушавший пламенную речь своего родственника, не раз невольно вспоминал учительницу словесности Варвару Никитичну, не устававшую напоминать своим питомцам о бесконечном разнообразии «великого и могучего».
Наконец дядя Миша закончил, а точнее сказать – выдохся. Он даже изрядно покраснел и дышал тяжело, с присвистом, будто после тяжелой, изматывающей работы. Надо было срочно перекурить, и мужчины отправились на балкон. Там дядя Миша, словно подводя черту, рассказал несколько анекдотов в тему. От прежней его пылкости не осталось и следа, и потому анекдоты в его задумчиво-печальном изложении больше походили на исполненные философской глубины восточные притчи.
Покурив, они вернулись к коньяку – в бутылке еще оставалось примерно четверть. Дядя Миша плеснул себе в стакан и рассеянно поинтересовался:
– Так куда ты поступать-то собрался?
– В Горный, – ответил Саша.
– Это кем же ты станешь, когда выучишься? – спросил гость и выпил.
– Геологом, как отец…
Дядя Миша откусил от луковицы и поднял на Сашу блестящие от выступивших слез глаза:
– Чей?
– Что – чей? – не понял Саша.
– Ну, чей отец-то геолог? – повторил свой нелепый вопрос тюменский Родственник.
– Как – чей? Мой…
– Колька? – изумился дядя Миша. Они уставились друг на друга в полном недоумении, ничегошеньки не по-
нимая и втайне подозревая друг друга глупом розыгрыше. Первым пришел в себя Саша. Испытывая тягостное предчувствие, он медленно и внятно произнес:
– Мой отец, Николай Иванович Белов, был геологом. Он погиб в геологоразведочной экспедиции, утонул в Тоболе.
Гость криво улыбнулся и перевел взгляд с Сашиного лица на коньячную бутылку. Не поднимая глаз, он вылил остатки коньяка в стакан и выпил. Саша молчал, ожидая объяснений.
– Это тебе мать рассказала? – спросил дядя Миша, по-прежнему не поднимая глаз.
– Да.
Мужчина провел рукою по столу, сметая крошки, переставил пустую бутылку на подоконник. Он словно раздумывал над чем-то, колебался, не зная как ему поступить. Наконец, он поднял глаза.
– Придумала она все, Сашок, – тихо, но твердо сказал он. – Не был твой отец геологом. Ходил пару раз с геологами в поле – это да, было. Разнорабочим. Оборудование таскал, шурфы копал, то, се… А геологом он не был. И не в Тоболе он утонул, а в Туре. В Тюмени Тура течет, вот какое дело…
– Вы… Вы ничего не путаете? -растерянно пробормотал Саша.
– Да как же я могу путать, если я сам его, мертвого, из воды доставал? – невесело усмехнулся мужчина и снова смахнул со стола широкой ладонью несуществующие крошки. – Придумала твоя мать все… Да только зря она это! Тебе, считаю, стыдиться за отца нечего! – голос гостя окреп, он смотрел на Сашу прямо, даже с некоторым вызовом. – Отец твой, Сашка, настоящий мужик был, орел, можно сказать! В любой компании заводила, вожак, атаман! Что он скажет, то все и делают! Душа у него была широкая, ясно? Потому и мать твоя его полюбила. Да только скучно было Кольке в вашей Москве, вот он и рвался каждый сезон на волю. То с геологами уйдет, то на лесосплав, то на нефтедобычу… Он везде своим был! А что, работы Колька никогда не боялся, руки сами к делу тянулись, да и заработки опять же… Лихой он мужик был, ох лихой! Через лихость свою и смерть принял… – дядя Миша тяжело вздохнул и замолчал.
