Побег - Сухов Евгений Евгеньевич (мир книг .txt) 📗
Время от времени появлялся на заимке какой-нибудь заезжий воздыхатель. Елена редко выбиралась из тайги, но почти каждый раз, когда она появлялась в райцентре, кто-нибудь обращал внимание на эту дикую лесную красавицу, и спустя недолгое время дед становился свидетелем очередного спектакля. Ухажеры ходили по заимке за Еленой вроде того лисенка, глядя на нее преданными глазами, но она была непреклонна, и несолоно хлебавши очередной неудачливый жених исчезал.
И хотя каждый раз Потап громко возмущался ее поведением, пророча ей одинокую старость в девках, в душе он был доволен: теперь он уже не представлял жизни без нее. Но главным было даже не это. Потап искренне считал, что ни один из тех, что сшивался здесь, покоренный прекрасными глазами Елены, – недостоин ее. Все они были какими-то мелкими, никчемными, не было в них ни силы, ни породы, которая на расстоянии выстрела была заметна в его племяннице.
Елена вышла из дома, неся в руках небольшой рюкзачок и топорик, которые Потап всегда брал с собой в лес, и палку-клюку. Помогла надеть рюкзак на плечи и, стоя во дворе, долго смотрела, как он, засунув топорик за пояс, опираясь на клюку, бодро зашагал по тропинке. В свои восемьдесят два года он выглядел лет на шестьдесят, не больше.
Отец Потап спустился по тропе в овраг и заковылял вдоль ручья на юг, туда, где были самые густые заросли багульника и где протекала красивая северная речушка Рыська. Он прошел несколько сотен метров и вдруг остановился.
– Это что ж такое? – негромко сказал старик и укоризненно закивал головой. – Ай-яй-яй! Видно, беда приключилась?
Возле ручья лежал человек. Одежда на нем была изорвана в клочья и покрыта темно-коричневыми пятнами подсохшей крови. Особенно выделялись кровавые пятна на плече и боку. Они продолжали кровоточить и зловеще поблескивали на солнце. Человек лежал, уткнувшись лицом в свежую зеленую траву, растущую по берегам ручья. Вид у него был ужасающий, он производил впечатление покойника. Потап подошел к лежащему, бросив свою клюку на землю, и, опустившись на колени, перевернул его лицом вверх, оттянул ворот грязной рубахи и прикоснулся пальцами к артерии. Пульс едва-едва прощупывался: казалось, тоненькая ниточка, то пропадая, то появляясь вновь, быстро-быстро пульсировала под пальцами. Было очевидно, что у раненого начался жар – это могло быть следствием заражения крови. Потап покачал головой, пальцем приподнял закрытое веко мужчины. Тот был в глубоком обмороке. Губы его слегка самопроизвольно шевелились, но слов разобрать было нельзя. Когда отец Потап попытался осмотреть рану на плече – судя по обилию крови глубокую и опасную, – раненый вдруг дернулся и, не открывая глаз, громко застонал.
Старик поднялся, сбросил на землю свой рюкзак и, сняв с себя ветровку, накрыл ею больного – мухи уже облепили измазанную кровью одежду и лицо.
– Сейчас, милый, сейчас. Я быстро. Полежи здесь, потерпи, – пробурчал дед и быстро зашагал обратно, к дому.
– Елена! – крикнул он еще из оврага. – Елена! Давай-ка сюда!
Она, услышав его тревожный зов, прихватила ружье и в сопровождении Алтая – среднеазиатской овчарки наисвирепейшего вида и вполне мирного нрава – мигом оказалась в овраге.
Еще завидев ее наверху, дед не стал подниматься, а почти бегом направился обратно, к раненому. Елена, ни о чем не спрашивая, пошла за ним. Оружие она держала наизготове.
– Ружье-то убери, – покосившись на двустволку, проворчал Потап, когда Елена нагнала его. – Чай не на охоту собрались. Ни к чему она. Лишняя тяжесть. Сейчас вон человека будем волочь.
– Какого человека?
– Сама увидишь. Раненый тут, без памяти лежит, у ручья, – с расстановкой пояснил отец Потап.
Елена совершенно не удивилась словам деда. Но ружье все же не оставила, а повесила его за спину. Раненый по-прежнему лежал на месте, не приходя в сознание.
Они попытались приподнять его и понести на руках, но не тут-то было. Мужчина был крупный, высокий, и хотя он выглядел исхудавшим, весил не меньше восьмидесяти килограммов.
– Не управимся, – тяжело дыша, буркнул Потап. – Надо салазки делать да волоком…
Он срубил топориком, что висел у него на пояске, две тонкие осинки, обрубил лишние ветки. Получившиеся шесты Потап связал между собой веревкой, после чего они с Еленой переложили раненого на ветки, а сами взялись за два свободных от веток конца и потащили мужчину к дому. Алтай бежал рядом и озабоченно потявкивал.
– Отдохни, – коротко сказала Елена деду, когда они вошли наконец в дом. Потап шумно дышал, широко открывая рот.
Он присел на стул и некоторое время смотрел, как легко Елена управляется с раненым. Она принесла таз с теплой водой, раздела его донага, осторожно обмыла раны, так, что больной даже не пришел в себя, насухо вытерла его, перевязала плечо, обработав его травяным бальзамом собственного приготовления, и одела в чистую Потапову рубаху. Накрыв раненого одеялом, удовлетворенно на него посмотрела. Потом повернулась к деду, внимательно разглядывающему незнакомца.
– Ну, что скажешь? Кто это? – спросила она.
– Скажу, что издалека, – ответил Потап, посмотрев ей в глаза. – Я ждал гостя из других краев.
Неделю незнакомец провел в бреду. Елена ухаживала за ним, как за ребенком. Она перевязывала ему раны, которые уже начали гноиться к тому моменту, как дед нашел его, отпаивала травяными отварами и колола антибиотики, которые, несмотря на все протесты Потапа, всегда держала в доме.
Время от времени раненый приходил в себя. Он изумленно смотрел на незнакомую обстановку, окружавшую его, на неизвестную красивую женщину, которая не отходила от его постели ни на шаг, на старика, возившегося в избе по каким-то своим делам, – и молчал. Он ни о чем не спрашивал, ничего не сообщал о себе. Можно было бы подумать, что он – немой, если бы не его бред. В бреду незнакомца прорывало: случалось, он говорил очень много, не останавливаясь. Иногда – четко и внятно, иногда – неразборчиво. Стоило ему провалиться в беспамятство – и в нем будто бы включали магнитофон. Елена, невольно становясь слушательницей того, что он говорил, пыталась угадать, кто он и что с ним случилось. Дед до поры до времени не обращал внимания на бред больного, но однажды, услышав какую-то фразу, вдруг замер, быстро подошел к постели и испытывающе посмотрел в лицо незнакомца. Елена удивленно уставилась на деда Потапа. С ее точки зрения, больной не сказал ничего особенного, но она прекрасно видела, что дед с тех пор не только заинтересовался личностью незнакомца, но и насторожился. Теперь он часами сидел возле его постели, стараясь уловить каждый звук, слетавший с обожженных лихорадкой губ.
