Крысиные гонки (СИ) - Дартс Павел (книги без регистрации бесплатно полностью сокращений .TXT) 📗
Снова шеренгой стояли парни из дружины, с карабинами наизготовку, — теперь уже под командой Витьки-Харона. Снова с крыльца-трибуны пропагандист распылялся насчёт Хоря-недофюрера, «сосалок» и «фашиствующих клерикальных убийц» — его слушали уже привычно, как завывания январского ветра.
Из-за угла дома-казармы торчали уже заметённые снежком ноги убитого террориста — Богданова. Хоронить его, конечно, никто и не подумал. Весной, всё весной. Или вообще — оттащить в старую школу, пусть там валяется. Ботинки с него сняли, видны были только ступни ног в рваных на пальцах носках.
Затем место на крыльце занял БорисАндреич, и опять, коротко и ясно довёл до сведения — что скоро прибудет спец-отряд; что и «сосалкам», и попам — всем на пригорке будет очень несладко. И что вот… при более тщательном и внимательном осмотре места происшествия — сгоревшего лазарета то есть, — обнаружены несомненные улики. Вот: шапочка. Все помнят — такая у Вадима Темиргареева была, у подлого мувского мента, который теперь записной убийца у церковников. И вот — арафатка, она же шемаг, — платок такой нашейный; все помнят — Хоря эта вещь. Помните ведь, да?? Постоянно с ним ходил, с осени как.
Народ, как в «Борисе Годунове» у Пушкина, «безмолвствовал».
Суки. Аудитория какая неблагодарная тут образовалась; ради них тут стараешься, землю роешь, оперативные комбинации изобретаешь, интриги… а они стоят как стадо баранов!
Артист стал закипать.
— Ну?? Помните же эту шапочку — и этот платок?? Ни у кого в деревне такого не было!
Народ безмолвствовал. Артист обвёл первые ряды гневным, цепенящим взглядом: задвигались, ёжась:
— Кажись… за шапочку не скажу — а платок у Хоря такой был, да.
— Хоря это… как его? Арафатка, да. Зелёная. У… у парней вон, есть, у двоих — но у них чёрно-белая и песочная. Точно — Хоря. Его.
— Они это. Да. Они.
Артист благодарно улыбнулся поддержавшим его; и хотел было продолжить, но тут вылез со своим «мнением» тот самый козёл, опустившийся вдовец убитой ещё летом бандитами Юлички, Максим Георгиевич:
— Я за вещи ничего не скажу, но вот Хоря я вчера видел… эта… Когда к пригорку подошли — он с нами разговаривал… Кричал что-то. Это точно — Хорь был. Который Вовчик.
В толпе задвигались. Несколько человек кивнули. Да, Хорь был на пригорке. Вовчик.
— Ну и что?
— Ну как же, как же… Ведь лазарет загорелся когда мы возле пригорка были — и там Хорь… Стало быть, не мог он в это время у лазарета быть, поджигать… А вот Вадима — нет, Вадима не видели…
Артист опять упёрся говорившему в лицо пронзительным, гипнотическим взглядом:
— И что ты этим сказать хочешь??
— Что, Хорь не мог свою арафатку кому-нибудь одолжить, кого поджигать лазарет послал?? — с привизгом воскликнул юрист рядом. Идиотская, совершенно идиотская идея с этими «доказательствами»; вот и приходится теперь кувыркаться, выдумывая всякую по. бень!..
— Мало тебе вчера по голове настучали?? — прошипел и Мундель.
Но вдовец Юлички отвечал с глупой лихостью и бесстрашием юродивого; которым, собственно, с некоторого времени, и был по сути:
— Этот платок не может быть чего-то доказательством. Потому что Вовчик Хорь на пригорке вчера был, его все видели. А шапочка — может быть Вадима, да. Может — нет. Вадима не видели вчера…
Всё. Достал. Уже — достал, сволочь. Как и «общение» с этой «аудиторией», с «народом», чёрт бы побрал это стадо!
В Артисте разом вскипели ярость и жажда крови. Как всё через задницу!! Как всё равно что в трагедии, во время напряжённо-драматического диалога вдруг пёрнуть. И доказывай потом, что ты Гамлет, и у тебя бушуют страсти. Сволочь. Вылез тут…
Срывающимися руками он стал расстёгивать куртку, стал доставать из-под неё пистолет.
Толпа сначала тупо, по-бараньи, следила за его лихорадочными движениями; потом, когда из-под полы мелькнула кобура с массивной рукояткой Стечкина, поняв, шарахнулась в стороны от юродивого.
— Что ты говоришь?? Ааа?? «Вовчик», говоришь?? Хорь — эта подлая тварь, убийца детей — для тебя «Вовчик»?? — срывающимся голосом закричал он «бывшему мужу Юлички».
Толпа раздалась в стороны от юродивого ещё сильнее. Молча. Довольно спокойно. После той «децимации», после вон, трупа, чьи ноги торчат из-за угла, после горелых трупов у домика Богдановых и в сгоревшем лазарете, уже трудно было произвести впечатление. Если только из них самих не расстреливать каждого пятого. Или третьего. Чччёрт!..
Достал пистолет, сдвинул рывком предохранитель.
Максим Георгиевич, в прошлом добрый семьянин, послушный муж, добросовестный работник низового уровня треста «МувскСпецАвтоматика»; а ныне грязный, голодный и постоянно мёрзнущий приживал при семье дочки бабы Вари, социальным статусом едва ли не ниже илота, а вернее — деревенский сумасшедший, юродивый; тупо и спокойно смотрел на приближавшуюся смерть.
Из-под балахонистого, потрёпанного твидового пиджака, под который для тепла было надето, кажется, вообще всё, что было у Максима Георгиевича из личных носильных вещей, торчали как палки ноги в рваных на коленях брюках, обутые в летние туфли, обёрнутые для тепла же тряпьём. В чёрных от грязи пальцах правой руки он крутил давно неработающий мобильный телефон. Ценности он не представлял никакой. Он давно уже не работал, да; и если бы и работал, подзарядить его было бы негде — не по статусу деревенскому юродивому заряжать телефон… но это была вещь из того, из другого времени, тёплого и обильного; где была семья, дом, работа, Юличка — властная, но любимая жена. Там, в телефоне — он знал, — были и её фотографии. Много. Их нельзя было посмотреть — но они были, точно были, — он помнил…
— Так ты, значит, сочувствуешь?? Сочувствуешь подлым хоревским убийцам; выгораживаешь их?? — завыл сбоку пропагандист Мундель.
Артист вскинул Стечкина на уровень лба тупого никчёмного ублюдка — и нажал спуск.
Дробно раскатилась короткая очередь.
Руку с пистолетом не ожидавшего такого номера Артиста бросило вверх, и почти все пули ушли выше цели.
Но юродивому хватило и одной. Из затылка вылетело розовое облачко; голова его мотнулась, и он упал на спину, из скрючившихся пальцев выпал мобильник.
На секунды все замерли. Не первый труп; и не первый вот так — демонстративно и у всех на глазах. Но первый раз у всех на виду убил староста, Борис Андреевич. «Народ безмолвствовал».
— Расходимся!.. — среагировал первым Мундель, — Расходимся по домам! Подлый негодяй, посмевший оправдывать кровавые преступления хоревской фашистской клики, сурово наказан; и пусть его пример будет уроком для остальных, кто посмеет ещё раз произнести хоть слово против законной народной власти, которую представляет в лице…
— Что это он?.. — недоумённо спросил БорисАндреич у стоявшего рядом юриста, показывая ему чуть дымящийся пистолет, — Сломался?
— На автоматический огонь ты предохранитель сдвинул! — сообщил тот с чувством превосходства, — Хорошо ещё вверх увело, а не в сторону, — положил бы ещё несколько человек!.. Тренироваться нужно обращению с оружием, вот что!
Получив на сегодня свою долю впечатлений и информации, жители Озерья растеклись по домам. Пара хроновских бойцов под мышки потащила тело за угол, к трупу Богданова. Взять от него, снять с него чего-нибудь полезного было абсолютно нечего. У Богданова хоть зимние ботинки были…
Мобильный телефон, в электронных потрохах которого хранились фото Юлички, самого Максима Георгиевича; и вообще фото счастливой, изобильной и спокойной жизни, тоже никому не был нужен; и он остался валяться на истоптанном снегу рядом с кровавой снежной лужей, пока кто-то из бойцов не запнул его в снег на краю площади.
Пришедшая домой Ксеня первым делом трясущимися руками стала собирать все ценные вещи: обручальное кольцо, серёжки с камушком, и ещё пара — с целой россыпью феанитиков; взаправдашний браслет «Пандора», серебряный; кулон, две цепочки; и ещё — тот самый перстенёк с александритом, от гарнитура с серёжками, за которые выменяла у Леониды Ивановны с пригорка и ту шапочку, и ту арафатку. Хоря и Темиргареева вещи, да. Выменяла; потому что так велел, просил староста. А ей за это… благоволение: сына на недельку домой… обещали; и вот — перстенёк с камушком удалось… схимичить. Выполнила, называется, выгодное поручение!..
