Крысиные гонки (СИ) - Дартс Павел (книги без регистрации бесплатно полностью сокращений .TXT) 📗
— Нет…
Артист поскрёб отросшую щетину. Или, кажется, правда приходили?.. Вроде было что-то — но очень не ко времени.
— А что вообще со жратвой у нас?
— Сейчас борщ будет готов; мясо, правда…
— Да не у нас, а в деревне! Что говорят?
— Так я, Боря, не общаюсь ни с кем, ты же знаешь… С соседкой если только — она говорила, что плохо… что не дают ничего. И ещё что как бы пенсию ей бы надо за убитого-то сына её…
— Две! Пенсии. Нет, три. Или пять. «На трупах тех пусть вырастет шиповник!..» В Оршанск пусть обращается. Давай, иди к борщу…
Жена его тут же исчезла за дверью, а маленькая девочка, крутившаяся возле неё и с любопытством рассматривавшая «дядю» на миг замешкалась, — БорисАндреич вдруг ловко, потянувшись, словил её за плечо, — она замерла. Он аккуратно вынул у неё из руки остатки леденца на палочке, под изумлённым взглядом девочки критически его осмотрел; затем вытер леденец о её же шарфик и сунул его себе в рот… Девочку же подтолкнул к двери:
— Иди, иди…
Хокинс смотрел изумлённо. Он знал что БорисАндреич страшный сладкоежка; и что, как бы сказать помягче, не сентиментален в семье; но чтоб так… Девочка проводила свой леденец потрясённым взглядом; потом на её глаза навернулись слёзы…
Староста прошёлся по узкому проходу между тахтой и диваном, аккуратно перешагивая через тянущиеся компьютерные шнуры и провода; задумчиво погонял леденец с одной щеки на другую, потом вынул его за палочку, и, держа на отлёте, скомандовал:
— Ты это… Хокинс. Вот что. Ты топай к Хронову, скажи, чтобы сюда шёл. Мигом. Чтоб не шёл — летел!
Альбертик-Джимми поднялся. В общем-то он привык уже, что он, кроме как гейм-партнёр, ещё и на побегушках, и его это устраивало; но сейчас он как-то засомневался:
— Борис Андреевич, чо, прямо вот так вот: «чтоб Харон шёл»? Сюдой? И чтоб не шёл — летел?..
— Ну да. Что непонятного??
— А… а он пойдёт?
БорисАндреич несколько секунд непонимающе-зло смотрел на подростка, потом сообразил: а ведь для этого сопляка Хронов тут действительно «важная фигура» — командует отрядом, вооружёнными пацанами; ходит «в рейды» и приходит из них «не пустым» — а кто есть он, староста? Поставленная прежней властью административная единица? Распределитель работ и собиратель податей? Любая должность держится на авторитете власти; а авторитет власти — на её силе, на способности принудить подчиняться. Власть должна предоставлять плебсу видимые символы себя — повесить там кого, или четвертовать прилюдно… А если сейчас центральная власть кончилась — то и плевать хотели тут на её прежних ставленников; тем более… тем более, что ведь он сам и посылал всех «решать вопросы с Хроновым»! А у Хронова — стволы и «дружина»; так кто сейчас в деревне авторитетней?? Правда, Витька нутром чует, что БорисАндреич — не просто «административная единица», очень хорошо это чует; и до сих пор хвост не поднимал… чёрт побери, так, может быть, «до сих пор»?? Он, Артист, устранился от местных дел; нырнул в этот ВарКрафт как в наркотик — так может уже и… власть уплыла?? И Мунделя нет… Какие-то дела с амбаром, с погребом, с невыдачей пайка жителям… чёрт-те что делается, а он тут…
— Вааааа!!! — совершенно не в тему заревела малышка, до которой вдруг окончательно дошло, что «дядя» вот так вот просто забрал; вернее, у неё отобрал её лакомство, её петушка, которого они с подружкой, с дочкой Зои Михайловны, облизывали по очереди уже второй день… — Тё-ётя Зо-оя!! Дядя у меня петушка забра-ал!!
Артист непонимающе уставился на неё. Ещё миг — и он отвёл ногу, чтобы пнуть маленькую; но перед этим дверь в соседнюю комнату-кухню распахнулась, и жена метнулась, подхватывая девочку на руки:
— Боря!! Не надо! Она… она маленькая, она больше не будет!! — и, испаряясь за дверью вместе с ней, уже бормоча захлёбывающейся слезами девочке: — Никочка, Никочка! Сколько раз я говорила тебе — не ходи в ту комнату, когда там дяди! Не плачь, я тебе потом ещё петушка дам… когда-нибудь…
Артист проводил её взглядом; сунул остатки леденца в рот, похрустел им; выплюнул палочку; и, ещё помолчав, вдруг шагнул к старенькому комоду, выдвинул ящик, и, порывшись, достал оттуда большую тяжёлую пистолетную кобуру на ремне:
— Пошли, Хокинс. Сходим к Витьке сами. Проветримся заодно малость, заигрались мы чуток кажись…
А у Витьки было чо-то хорошее настроение.
Витька развалился на диване, закинув ноги в носках на стул, и разглагольствовал перед сидевшей перед ним «дежурной сменой»: двумя парнями из своей дружины. Сам-то он в «казарме», куда согнал всех своих «солдат» и обязал там жить, и ночевать, конечно же, появлялся только чтобы раздать указания и оплеухи, назначить дежурных; ну и иногда чтобы попьянствовать с «личным составом»; предпочитая жить по-прежнему у бабки.
Впрочем, в отряде он установил жёсткую дисциплину, наказывая за любой косяк; и сам ночевал у бабки не всегда — а кочевал по Озерью: то у Кристинки в бывшем доме Вовчика, куда подселили сейчас ещё две семьи. Подселили, конечно же, не просто так, а с обязательством обеспечивать топливом, стирать-гладить и готовить жрать. Или ночевал у кого из «солдат» на дому — как он выражался, «с инспекционными целями».
Хронова боялись. Особенно после той памятной «децимации».
А сам он тайно боялся Вовчика; и, в чём он не признавался даже себе, Адельки — чьего пацана, Илью, он так жестоко прикончил с разрешения и благословления старосты. Доходили до него слухи, что бесноватая сучка с пригорка поклялась однажды убить его — и не просто убить, а замочить «с выдумкой и фантазией», как ему сформулировали сплетницы. Он-то, конечно, гордо им заявил, что «таких сук он топил по десять за раз в говне, вместе с их угрозами!»; но для себя выводы сделал… Адельку он боялся даже больше Вовчика, да. У неё, как бы, оснований для ненависти больше и было, ага.
Как-то однажды ему приснился кошмарный сон: что та топит, топит его в какой-то вонючей жиже, а он ничего сделать не может, и лишь пучит глаза и разевает в безмолвном крике рот, захлёбываясь; а вонючая жижа лезет в рот, противно щекотя нёбо…
Проснулся весь в поту, с бешено колотящимся сердцем; в кромешной темноте не мог долго понять, где он и зачем, и куда девалась только что топившая его жестокая сука… и почему пахнет дерьмом; и почему дышать трудно…
Потом уже зажёг фонарик — и всё разъяснилось: «душил» его здоровенный хозяйский кот, какого-то хера решивший спать у него на груди и шее; и чья густая шерсть лезла в рот и нос, затрудняя дыхание; а дерьмом несло от стоявшего в комнате не закрытого ночного горшка, вернее ведра, куда ночью, чтобы не тащиться на улицу, справляли нужду.
Со зла изловил и шваркнул утром кота об стену; а хозяевам, у которых в тот раз ночевал, за западло с горшком объявил наряд — два дня поставлять дрова в казарму… И послушались! — а куда они, нахер, денутся!
— Нормуль, пацаны! — разглагольствовал Витька, вертя по обыкновению в руках свой маузер, предмет зависти всей дружины и символ своей власти, — Всё у нас пучком! Вот так вот и надо дела делать! Хавка есть, тепло есть, формяга!..
Он поднял со стула ногу и полюбовался добротным камуфляжем, предоставленным Аркашей Тузом, — кстати, бесследно сгинувшим из деревни после того памятного гешефта. Камки были не все новые, конечно; а кое на каких виднелись вроде как и застиранные следы крови, или там дырочки, на что пацаны между собой бухтели, что «нам, бля, с трупаков камки дают…» Но себе он, конечно, выбрал новьё…
— Вот. В деревне нас уважают. «На пригорке», бля, боятся!..
Под почтительно слушавшим его одним из бойцов скрипнул стул.
— Я те грю — бояцца! — строго заверил Витька, воспринявший скрип чуть ли не как возражение, — Ссат нас мрачно! Они ж понимают, что нам их раздавить — как муху!..
Опять скрипнул стул; второй пацан почтительно откашлялся. Оба они участвовали в том «походе на пригорок», и потом таскали своих (и Гришкиных) раненых бойцов; так что насчёт кто кого боится, у них были свои соображения — но тщательно скрываемые!
