Двойной капкан - Таманцев Андрей "Виктор Левашов" (читать книги полностью TXT) 📗

Корреспонденту популярного московского ежемесячника «Совершенно секретно» Игорю Сергеевичу К. было тридцать два года. Ему долго не везло, очень долго. В отличие от большинства своих коллег, выпускников журфака МГУ, он закончил редакторский факультет Полиграфического института (конкурс там был поменьше), несколько лет просидел на мелких должностях в издательстве «Прогресс», поработал выпускающим в ТАСС, позднее превратившемся в ИТАР — ТАСС, что никак не сказалось на положении технических сотрудников, почему-то именовавшихся «творческим коллективом».

Игорь не хотел быть членом «творческого коллектива». Он хотел быть журналистом.

Пусть не таким, как легендарные в годы его студенческой юности Аркадий Сахнин или Анатолий Аграновский (кто их сейчас помнит?), но автором с именем, которое стояло бы не мелким курсивом под заметкой, а красовалось над заголовком.

Но с этим не получалось. Игорю иногда давали мелкие редакционные задания, печатали, но в круг постоянных авторов не впускали. Там все были свои, знакомые по журфаку, МГИМО, ЦК комсомола (это был уже уровень редакторов и заведующих крупными отделами молодежных изданий). А он был чужой, без связей. Как голый.

Журналистская братия, пьянствующая в Доме журналистов, была не в счет, хотя именно там Игорь встретил человека, который помог ему изменить судьбу.

Это был пятидесятилетний, довольно пожилой, по меркам Игоря, журналист Н., пьянчуга и краснобай, которого за пьянку изгоняли едва ли не из всех крупных московских изданий, но тем не менее привечали и посылали в самые дорогие дальние командировки. Частенько он пропивал командировочные и никуда не ехал, но, когда отправлялся по заданию и привозил материал, это всегда было нечто, заставлявшее говорить о себе всю журналистскую Москву. Правда, чем-то значительным это казалось лишь тогда, в перестроечные времена с их эвфемизмами, тонкими намеками и фигами в кармане. Но Н. не оказался за бортом и когда жеманные «плюрализм мнений» и «гласность» превратились в «свободу слова». Пусть не в западном понимании, но все-таки. У него было редкое для журналиста умение видеть самую суть проблемы. Он был не репортером, а тем, кого в редакциях называют «задумщиками», они выдают темы, хотя сами редко умеют воплотить их в ярком очерке или статье.

Н. умел. Но помимо пристрастия к пьяным застольям, он обладал еще одним качеством, которое мешало ему занять достойное место рядом с Сахниным или Аграновским. Он был ленив. Для него собирать материал, сидеть в библиотеках или таскаться по учреждениям, вылавливая нужные крохи информации, было нож острый.

На этом Н. и сошелся с Игорем.

Встреча, как почти всегда в редакциях, была случайной, но быстро переросла в прочное сотрудничество. Терпения и настойчивости Игорю было не занимать, Н. вполне это оценил. Он брал Игоря с собой в командировки, подписывал двумя именами свои статьи, а порой вообще ставил только подпись Игоря, не забывая при этом изымать у него половину гонорара, которая тут же пропивалась в ДЖ.

Благодаря протекции Н., у которого все были в друзьях, Игоря взяли в штат «Совершенно секретно», о чем прежде он не мог даже мечтать. Интервью с Рузаевым было первой заметной публикацией Игоря в ежемесячнике. Этим он был обязан своему учителю. Люди Рузаева сначала вышли на Н., а он настоял, чтобы Игорь поехал с ним.

Жизнь круто изменила русло. Появились деньги. И не только из-за приличной зарплаты и гонораров. Как с изумлением понял Игорь, гораздо больше можно было заработать на статьях, которые не публиковались. Талант Н. унюхивать своим рыхлым от пьянства носом горячие темы оказался неоценимым и в новые постсоветские времена.

Внешне все выглядело обычным. Игорь собирал материал, не всегда даже понимая конечную цель, Н. писал статью, иногда всего в три-четыре страницы, Игорь отвозил материал руководителю той организации или банковской структуры, о которой шла речь. В Дом журналистов, где в пивбаре его поджидал Н., Игорь возвращался без статьи, но с пухлой пачкой зеленых. Иногда — очень пухлой.

— Главное — не зарывайся, — часто предупреждал своего соавтора и коллегу Н. — И без моего ведома — ни-ни, ни единого телодвижения. Понял? Ни единого! Ни малейшего! Ясно?

На словах Игорь уверял своего учителя, что ему не о чем беспокоиться, а про себя подумывал, что пора отрываться от маминой юбки. Отдавать половину гонорара за работу, которую он, в сущности, делал сам, было справедливо в пору ученичества.

Но не вечно же ходить в школярах!

О встрече с журналистом из «Таген блатт» Генрихом Струде следовало немедленно рассказать Н. Игорь и попытался это сделать. Но один раз, в понедельник после разговора в Вялках, Н. спал мертвецким сном в своей квартире на Нагорной, заваленной пустыми бутылками, объедками и окурками. На другой день Игорь застал его в состоянии жутчайшего похмелья. Оставалось только сбегать в соседнюю палатку за бутылкой, ни о каком серьезном разговоре не могло быть и речи. А между тем время поджимало. Этот Струде, не дождавшись звонка, мог и сам выйти на человека Рузаева в чеченском постпредстве. А полученная от Струде тысяча баксов как-то грела сердце, да и две обещанные — тоже нелишние. В конце концов, если Н. предпочитает глушить водяру — это его личное дело.

И Игорь решился.

Он помнил предупреждение Струде о том, что за ним могут следить. И хотя не слишком-то в это верил, кое-какие меры предосторожности принял. Поехал не на своей вызывающе новой белой «Ниве», а на метро и троллейбусе, пару раз пересаживался с одного троллейбуса на другой, а перед тем как войти в постпредство, просидел с полчаса в открытом кафе неподалеку, попивая фанту и из-за раскрытого «Мегаполиса» наблюдая за окружающими.

Но ничего подозрительного не заметил. Близился конец рабочего дня, увеличились очереди на остановках, стало многолюднее на тротуарах, машины еле двигались в уличных пробках.

В конце концов Игорю надоело это бесцельное и пустое занятие. Следят за ним? Да и пусть следят. Он что, преступление совершает? Он просто идет к знакомому сотруднику чеченского постпредства поговорить о делах. А хоть бы даже и передать предложение Генриха Струде — что в этом такого?