Двойной капкан - Таманцев Андрей "Виктор Левашов" (читать книги полностью TXT) 📗
В сопровождении одного из таких «жучков» объект П. вошел в дом на Тверской и через полчаса вышел. Телефонный мошенник был немедленно задержан и допрошен. По коду удалось установить, что объект П. звонил в Грозный и разговор продолжался двенадцать минут. Второй звонок был сделан в Стокгольм и длился восемь минут. О содержании разговоров задержанный ничего сказать не мог, так как по требованию клиента находился в кухне и слышал только отдельные слова, а разговор со Стокгольмом велся не по-русски.
Утром 25 марта объект П. предложил руководству спортклуба «Динамо» ускорить подготовку к вылету группы горнолыжников из юношеской сборной для тренировок на Чегет, чтобы успеть застать снег.
29 марта двенадцать юных горнолыжников в сопровождении своего тренера, объекта П., вылетели в Минводы. П. сопровождала его любовница Люси Жермен…"
Полковник Голубков откинулся на спинку кресла и задумчиво барабанил по подлокотникам. Собственно, он мог бы и не читать этого рапорта, который правильней было назвать сводным отчетом. Вся информация по операции поступала к нему немедленно, он был в курсе мельчайших подробностей, а на свою память пока еще, слава богу, в свои пятьдесят три года пожаловаться не мог.
Но правило есть правило. Подробнейшие отчеты писали все и всегда. И даже, это доподлинно знал Голубков, в ЦРУ. Он, правда, плохо представлял себе, как эти отчеты используются в Лэнгли, но в российских, а ранее в советских спецслужбах они истребовались и дотошно изучались начальством, когда операция проваливалась и нужно было найти виновных стрелочников. Потому что виновны всегда стрелочники, а не те, кто отдает им приказы.
В отличие от многих своих коллег, роптавших на эту писанину, полковник Голубков не считал ее никчемным занятием, традиционно сохранившимся еще с ежовских и бериевских времен, когда даже с руководителей крупных зарубежных резидентур требовали отчетов едва ли не о каждом потраченном долларе.
Во-первых, обобщая разрозненные данные, автор отчета, ответственный за всю операцию или ее часть, лучше уяснял себе суть происходящих событий.
Во-вторых, если к ходу операции вдруг проявляло интерес высокое начальство, отчеты избавляли от необходимости устных докладов.
А в-третьих, и это для полковника Голубкова было главным, они давали возможность взглянуть на ситуацию как бы со стороны. Когда человек читает книгу впервые, он следит в основном за сюжетом. Перечитывая эту же книгу, он обращает внимание на подробности. Разумеется, если книга стоит того, чтобы ее перечитывать.
У полковника Голубкова никогда не было времени для чтения, а тем более для перечитывания книг. А вот к протоколам допросов и агентурным донесениям он возвращался не один раз. И обнаруживал подробности, ускользнувшие от его внимания при первом чтении.
Сейчас он читал и рапорт-отчет об операции «Пилигрим».
Пока все шло нормально.
Не было сомнений в том, что человек Рузаева в чеченском постпредстве отнесся к предложению журналиста Генриха Струде настолько серьезно, что поспешил лично поставить о нем в известность самого Рузаева.
Не было сомнений, что на этом этапе Пилигрим вел речь только об интервью Рузаева газете «Таген блатт». Помощник постпреда был слишком мелкой сошкой, чтобы Пилигрим рискнул открыть ему свои истинные намерения.
Не было сомнений и в том, что это предложение Рузаева заинтересовало. Поездка горнолыжников в поселок Терскол у подножия Чегета, до которого от Минвод три с небольшим часа езды на автобусе, будет использована Пилигримом для встречи с Рузаевым. И форсировал он ее именно поэтому. Насчет снега — просто предлог. Как выяснил Голубков, снег на чегетских трассах держался нередко до июня, а слишком ранней весной нынче что-то не пахло.
Значит, постарается встретиться.
Как?
Вопрос.
Обстановка в Терсколе, как и во всей Кабардино-Балкарии, на территории которой находился этот знаменитый горнолыжный курорт, исключала появление там Рузаева. С началом чеченской войны в Кабардино-Балкарию хлынули толпы беженцев, их принимали со всем кавказским радушием, селили в гостиницах, турбазах, пансионатах и домах отдыха. Но после прекращения военных действий чеченцы не спешили возвращаться в лежащий в руинах Грозный. Они обжились у гостеприимных соседей, начали налаживать свой бизнес, вытесняя местных крутых, контролировавших всю торговлю, гостиницы и турбазы. Терскол опустел. Никому из русских любителей горных лыж, не говоря уж об иностранцах, не улыбалась перспектива отдыха в криминальной зоне. Несли убытки все — и местные жители, кормившиеся от туристов сдачей жилья и торговлей продуктами, и местные бандиты, и официальные власти, пополнявшие казну налогами. В итоге в один прекрасный день всем чеченским беженцам было предписано в кратчайшие сроки покинуть Кабардино-Балкарию, остались лишь те, кто переехал сюда много лет назад и по праву считался местным жителем. Появление любого приезжего из Чечни вызывало пристальное и не слишком-то дружеское внимание. В такой обстановке о тайной встрече Пилигрима и Рузаева в Терсколе или Нальчике нечего было и думать.
Значит, что?
Значит, Пилигрим постарается под каким-либо благовидным предлогом посетить Чечню. Резонно. К тому же Рузаев вряд ли унизится до того, чтобы ехать черт-те куда на конфиденциальную встречу с никому не известным, пусть даже и иностранным, журналистом.
«Так? — спросил себя полковник Голубков. — Да, так».
И тут же остановил себя. Стоп. Никому не известный иностранный журналист.
Стоп-стоп. Никому не известный… Минуточку, минуточку!
Но Голубков не успел додумать неожиданно мелькнувшую мысль. Без стука вошел генерал-лейтенант Нифонтов, как всегда, в штатском. Он заполнил своей крупной фигурой кабинет Голубкова и словно бы сделал его тесным.
Нифонтов молча положил на стол Голубкова обычный почтовый конверт без марки и штемпеля. Вместо адреса значилось: "Начальнику Аналитического агентства «Контур». (Такая вывеска красовалась на проходной управления.) Надпись беглая, но четкая, от руки. Конверт был вскрыт.
