Джаханнам, или До встречи в Аду - Латынина Юлия Леонидовна (электронная книга TXT) 📗
– И ты его не узнал?
– А ты б узнал? Седой и морда другая. Да в натуре считал, что участвую в спецоперации.
– По китайцам?
– Это они должны были проверять, китайцы они или нет! Да? Если в деле ФСБ, то кто должен проверять китайца?
– Да, – сказал Травкин, – Синцзян, говоришь? Я на все, что вы ему продали, готов освободить Синьцзян и еще Цзяннань в придачу, а не то что какой-то сраный нефтезавод раздолбать. И сколько ты заработал?
– Ничего. Все забрал себе Коля Морозов. Начальник особого отдела дивизии. Сказал, для старших. Мол, это санкционированная операция. Типа, больно жирный Китай стал и есть молчаливое одобрение на поощрение китайского сепаратизма.
Покемон внезапно подскочил, прямо со стулом.
– Блин, Никита, ты представляешь? Я принес ему тему, я развел военных, а он сказал, что это спецоперация, и забрал все бабки! Сказал – наверх.
– А потом ваш общий друг свел знакомство с зампотехом Шлыковым и пилил бабки уже без вас?
– Он не только с ним пилил бабки.
– Ты полагаешь, Рыдник был в доле?
– Откуда я знаю! Я только знаю, что стрелял в меня он. Позвонил и сказал, чтобы я немедленно приезжал на совещание, которого не созывал. А когда машина выехала, в нее влепили ПТУР.
– Но тебя в машине не было.
Костя Покемон кивнул.
– Потому что два дня назад ты почти таким же способом отправил на тот свет подполковника Усольцева. И почуял вонь.
Бандит насупился.
– Послушай, Никита, у меня есть предложение.
– Предложение? – переспросил Яковенко.
Костя Покемон блеснул на него бешеными глазами:
– Слушай, ты, москвич, не лезь. Это Кесарев.
– Я могу уйти, – сказал Яковенко.
Травкин промолчал.
– Ты поцапался с Рыдником, – сказал Костя Покемон, – кончится операция, и кому-то из вас не жить. Тебе нужен компромат на Рыдника, и я могу его дать.
– И что взамен?
– Ты покупаешь мой бизнес. Здесь. Сейчас. Крабовая флотилия, Никита. Лучшее, что осталось от «Дальморя». И всего за пять миллионов долларов. Можно в рассрочку. Это копейки, Никита. Ты можешь завтра же перепродать ее на порядок дороже.
– А потом Рыдник ее отберет?
– Рыдник ее не отберет, если я дам тебе показания про Халида. Рыдник даже пальцем ее не тронет. Послушай, я понимаю, что я влип. Если я выйду на улицу, я сяду. А если я сяду, меня убьют. Никому не надо, чтобы я на суде рассказывал про этот долбаный грузовик. Ты переводишь мне деньги на счет, который я назову. И помогаешь мне выбраться из страны. А взамен я отдаю тебе мой бизнес и показания, которые его защитят.
Яковенко внимательно посмотрел на своего друга и, рассудив, что он здесь лишний, вышел на воздух.
От морозного воздуха резко посветлело в голове, и отраженное настом солнце брызнуло в глаза бликами тысяч оптических прицелов.
Дети все так же играли в простреленном автобусе.
Дверь травкинского дома отворилась, и на крыльце показалась тоненькая фигурка в джинсах и слишком большой куртке.
Куртка принадлежала самому Яковенко, он вчера отдал куртку ей, когда вытаскивал из автобуса, а она царапалась и кричала, что хочет обратно, и Травкин закатил ей пощечину, потому что иначе ее бы точно забрала прокуратура, – и тогда она затихла, свернулась где-то на дне куртки и поскуливала оттуда, как щеночек с отдавленной лапой.
Теперь она стояла на крыльце и глядела на детей, играющих в террористов и спецназ. Такой взгляд Яковенко видел у чеченок, приходивших за своими мужьями к воротам Ханкалы. Он хотел что-то сказать, но слова застряли где-то между языком и зубами. Почему-то ему было гораздо легче убить человека, чем заговорить с этой женщиной. Ее вопрос застал майора врасплох:
– Неужели вы не можете договориться?
– С Халидом Хасаевым?
Яковенко не любил материться перед женщинами, но он постарался, чтобы произнесенное им имя звучало как матерное ругательство.
Мила молчала.
– Мой муж, – вдруг спокойно сказала она, – и его брат… они говорят по-русски. Они думают по-русски. Иногда. А я… видела других. Молодых. Они не думают. Они молятся. Они не чеченцы. Они фанатики. Для Халида мы русские. А для них мы неверные. Если вы считаете, что Халид Хасаев – самое страшное, с чем вы имели дело, подождите. Убейте его, и посмотрите, кто придет ему на смену. Потому что Халиду нужна Чечня. А этим нужен весь мир. Говорят, вы командуете штурмом. Неужели вы не можете этого понять?
Мила повернула голову, и ее зеленые глаза встретились с глазами Яковенко. Его бросило в жар и в холод, и Яковенко вдруг с беспощадной ясностью понял, что из всех женщин на земле он до сих пор смотрел так только на свою собственную жену. Он резко отвернулся от женщины.
– Я не хочу их понимать, – ответил Яковенко. – Я хочу их убивать.
Когда он поднял голову, дверь уже захлопнулась за Милой. Только качалось вывешенное на крыльцо полотенце, да у порога, словно сброшенная шкурка цикады, лежала тяжелая мужская куртка. «Господи ты боже мой, – вдруг подумал Яковенко, – у нее же будет ребенок. Кем он вырастет? И кому он будет мстить? Чеченцам за Кесарев или русским за отца?»
Яковенко сидел на крыльце и курил, когда дверь за его спиной распахнулась снова.
– Договорились? – спросил Яковенко, не оборачиваясь.
– Да.
Травкин сел рядом.
– Я смотрю, тут будет настоящий передел собственности. Тут крабовая флотилия, там казино. Просто весь хозяйственный ландшафт переменится.
– Ага. Еще треска.
– Какая треска?
– Две тысячи тонн трески. Аркаша Наумов ее Рыднику отдал, в фонд помощи против терроризма. А она арестованная в трюме у пирса стоит. Погранцы от этой трески как ошпаренные брызнули.
– Хороший вы край, – сказал Яковенко, – завтра полгорода сдохнет, а вы треску делите.
– Тебе не нравится?
– Этот бандит?
– Ты сколько получаешь, майор?
Яковенко сжал зубы. Последний раз ему этот вопрос задавал Данила Баров.
– Вот именно, – сказал Травкин, – а у меня пацан столько получает. Который в охране стоит. И ездит он на «крузаке». У меня никто в бандиты не ушел. Никто киллером не стал. И знаешь, почему ко мне эта сволочь пришла? Не потому, что я с Савкой сцепился. А потому, что другой у него суда бы взял – да и шлепнул тут же в подвале, чтоб не париться. Знаешь, почему Руслан позвонил мне? Потому что он знает, я буду держать слово. Даже если это слово дано чеченскому террористу.
Яковенко долго молчал. Наст под солнцем переливался, как платье Милы. То, в котором он увидел ее в первый раз.
– Синьцзян, – сказал внезапно Травкин, – Синьцзян. Ты вот скажи, почему в Китае не бывает терактов? Ты когда-нибудь слышал про теракт в Китае?
– Потому что китайцам плевать. Потому что теракт – это болезнь демократии.
– Ну, тогда скоро вылечимся, – сквозь зубы процедил полковник.
Когда Данила очнулся, был уже день. Пожар за окном погас. Сквозь мутное стекло в комнату ползла вечность – такая же, которая ожидала его и город через день. Или два.
Президент никогда даже не будет обсуждать требования независимости Чечни, потому что президенты не обсуждают политических требований под дулом пистолета. Особенно когда пистолет приставлен не к их виску, а к чужому. Страна не пойдет на поводу у террористов. Страна свалится в приготовленную ими ловушку.
Если бы вместо чемпионата мира по шахматам проводили чемпионат мира по разводкам, чеченец обыграл бы всех.
Данила подергал рукой, задрал голову – но наручники, как и труба, были сделаны вполне на совесть. В метре от Данилы возвышался какой-то канцелярский стол дореволюционной конструкции – две хлипкие ножки слева, сплошная стенка с укрепленными на ней ящиками – справа. За головой стоял тяжелый металлический шкаф. Сердце Данилы на секунду прыгнуло, увидев на столе зеленый с белым диском допотопный телефон. Потом Данила заметил, что от телефона не идет никакого шнура.
Но все равно попытаться стоило. Если телефон исправен, если шнур неподалеку, если федералы не перерезали телефонную связь… Данила сообразил, что лежит на старых ватниках, а у ватников есть карманы, и кто знает, что может быть в этих карманах?
