Джаханнам, или До встречи в Аду - Латынина Юлия Леонидовна (электронная книга TXT) 📗
Выдернутые со своих квартир специалисты мигом обучили бойцов спецподразделения управлять факельной установкой, врезаться в трубы и менять заглушки, – хоть в нефтехимики иди, если уволят.
Яковенко изумило, как быстро все произошло. В один миг нашлись и эксперты, и технологи, и все даже изумлялись вопросу: «Ну да, сероводород. Да, выделяется. Да, смертельно ядовит. А вы что, не знали? Конечно, мы бы не рекомендовали вам использовать сероводород как боевое отравляющее вещество, если только у вас нет возможности сбрасывать его на врага цистернами…»
Но у Халида ровно такая возможность и была.
Это не было тайной, это было технологической самоочевидностью, это знали все, кто занимался нефтепереработкой. И более всего майора потряс рассказ одного старичка.
Оказывается, в 1994 году на впавшем в кому заводе уже был выброс сероводорода, человек двести раскашлялись, включая ребятишек из детского садика, накрытого облаком. Трупов было два, многие начали возмущаться, сорганизовался комитет, комитет потребовал компенсаций, активисты стали собирать митинги: и вот одному-то из активистов в темном подъезде переломали ноги лица чеченской национальности. После этого комитет распался сам собой.
На заводе в это время хозяйничал Хасаев.
Да эту историю соответствующие органы на следующий день должны были знать. Из одной нее можно было сделать надлежащие выводы!
И ведь их предупреждали! Баров предупреждал.
Баров взял этот завод, Баров уже держал его в кулаке и смотрел, как предприятие, словно большой лимон, начинает сочиться соком наличных, – неужели Данила Баров тот человек, который потребует разнести на куски его собственное имущество, если есть шанс обойтись без этого?
Баров даже не проявил чудес проницательности: он лишь констатировал очевидный нефтехимику факт. А начальник штаба решил не обращать внимания на факт, потому что система, которую он возглавлял, последние годы занималась борьбой с фактами. И теперь их задача была вдесятеро сложнее, чем если бы они с самого начала хотя бы спросили экспертов.
И все же, как ни странно, у Яковенко была надежда на успех. Надежда была не потому, что теперь вместо командиров-бестолочей ими руководил командир-предатель. И не потому, что вместо операции по освобождению заложников они теперь отрабатывали операцию по уничтожению террористов.
Надежда основывалась на том, что Халид Хасаев действительно оказался очень предусмотрительным человеком.
Он был шахматист, а у шахматистов нет психологической привычки стрелять в противника, и даже если они умеют стрелять, они страшно не любят стреляться.
Халид вел переговоры. Халид выигрывал в сухую, со счетом три – ноль, он поймал на крючок Рыдника, раздавил Плотникова и дважды вывозил русских мордой в грязи в прямом эфире. Халид был сильный игрок – и в этом-то и была его слабость. Есть виды спорта, в которых, чтобы выиграть, не надо быть чересчур умным, и теракт – один из них.
Халид слишком привык побеждать, а значит – привык оставаться в живых. В его команде не было закованных в пластит шахидок; из машин, взорванных на нефтебазах, ни одна не была уничтожена смертником, – все эти люди аккуратно установили на бензовозах таймеры, отошли на порядочное расстояние и, убедившись, что задание выполнено, просочились на завод сквозь неплотную еще линию оцепления.
Каждый человек хочет жить, даже принесший клятву смертник. На этом и основана стратегия борьбы с террористом: разговаривай с противником, соглашайся с ним, дай ему почувствовать, что он победил, дай ему размякнуть – и стреляй ему в лоб, раньше чем он успеет перестроиться и нажать на кнопку.
Халид слишком долго разговаривал. Халид слишком долго выигрывал. Халид взял себе слишком хвастливый позывной, «Фатих» – победитель. Он подсознательно рассчитывал победить Кесарев, подобно тому, как турецкий султан с тем же прозвищем захватил Константинополь. Как ни парадоксально, но у Яковенко была уверенность, что новое требование Халида – еще не последнее. Рыдник был прав: этот человек не ставил невыполнимых задач. Требование независимости Чечни – задача невыполнимая, и сто к одному, что у Халида есть за душой еще какие-то планы. Закошмарит всех, снова нагонит ужасу, а потом осклабится и скажет: ну хорошо, с вас еще четыреста миллионов, и я убираюсь с завода.
Вон она, яхта Барова, как стояла, так и стоит, с водой и жратвой. Ничего с ней не сделалось, только о пирс ее приложило через пятнадцать секунд после взрыва. Полпирса, надо сказать, обвалилось, – а яхта цела.
К сидевшему рядом Травкину подбежал караульный с ворот, что-то зашептал, озираясь, на ухо. До майора долетел обрывок фразы:
– Живой…. да, совсем целый… хочет вопрос решить.
Травкин поднялся с завалинки во весь свой немалый рост, жестом приглашая майора с собой.
– Ну-ка, пошли решим…
Травкин распахнул перед Александром белую железную дверь, и они оказались возле дома полковника, – того самого, к которому Травкин и Яковенко подъезжали прошлой ночью.
Тогда, в темноте, оглушенный отставкой Яковенко не заметил ничего, кроме трехметровой стены корейского кирпича и встающей над ней черепичной крыши, – сейчас, изнутри и при свете дня, ему открылось зрелище в своем роде поразительное.
Дом Никиты Травкина выглядел внушительно, но по новорусским меркам достаточно скромно: два этажа, красный кирпич, стеклопакеты, квадратная челюсть входа. Зато участок, обнесенный стеной, был огромен: гектаров десять, не меньше, и на этом участке стояло еще шесть таких же домов. Тут же на участке имелись: баня, футбольное поле, приземистое здание – не то учебный центр, не то казармы, – и самая настоящая полоса препятствий, отличавшаяся от той, что в Челоково, только дополнением в виде совершенно раздолбанного автобуса с приставленными к нему штурмовыми лестницами.
Словом, это был не тренировочный центр и не новорусский жилой комплекс, а разумно организованная военная артель, удивительная не то хозяйственная, не то социальная форма – не коммерческая компания, не бандитская группировка, не государственная структура, наконец, а нечто среднее между всеми тремя.
За стеной начинался примыкающий к комплексу собственно полигон, тот, на котором сейчас штурмовали макет факельной установки, – здесь же была тишь да гладь. Возле дома на веревке сохли чьи-то подштаники, из окна тянуло наваристым борщом, и стайка детей на полосе препятствий, размахивая игрушечными автоматами, играла в спецназовцев и террористов.
Из стоявшего у ворот «Паджеро» вылезли трое: все в камуфляже и масках, но натренированный взгляд Яковенко немедленно отметил существенную странность: боец, шедший посередине, был без оружия, и хотя руки его были и не заломлены за спиной, но все же Яковенко видел, что конвоиры контролируют каждое его движение.
Троица прошла мимо дома и зашла в тренировочный комплекс, и следом за ними шагнули Травкин и Яковенко. Тут манеры конвоиров резко испортились: они подхватили идущего посереди человека за локти, выворачивая их, нацепили наручники и поволокли вниз.
Через секунду пленник оказался в длинном и темном помещении тира. Травкин щелкнул выключателем, осветившим белые стены и черные круги мишеней, спецназовцы швырнули пленника на стул между мишеней, стащили с него маску и бесшумно сгинули.
Пленник был мужчина лет сорока, в превосходной физической форме, со сломанными ушами вольного борца и набитыми костяшками пальцев. Неуловимая развязность позы выдавала в нем не бойца, а бандита, и даже сейчас, в чужом подвале, в позе его была смесь униженности и наглости.
– Познакомься, – сказал Травкин, – это Костя Покемон. Его четыре часа назад подорвали из такого же гранатомета, как те, которые он поставлял Халиду.
– Это не я! – вскрикнул пленник, – это не я! Он все забрал на складе!
– Ты только что сказал, что не все.
– Я не знал! – сбивчиво заговорил бандит, – я думал, это для Китая. Для Синьцзяна. Там был один мужик, который говорил по-китайски. Но переговоры вел Халид.
