Русология (СИ) - Оболенский Игорь Викторович (читать полностью книгу без регистрации .txt) 📗
- Но я счастлива! - она плакала.
- Не по богу быть, а помимо! - гнул я.
- Да.
- В истину! - заклинал я.
- В этот Пролог твой? - Ника спросила. - Где 'про' есть 'пе-ред', а 'лог' есть 'логос'? Вместе в Дословие, в изначалие?
Бой был выигран. Я изгнал в Нике слово, - стало быть, и расспросы с укорами, - суд над мною минувшим, давности той вой-ны в Чечне, тем, кто взял и сдал первенца, но и новым, хающим брáтину, и словá, и мораль, от-словную всю культурщину... Хорошо шло! Но вдруг давай меня смех терзать.
XIII
Это после, как мне, утихшему, сын сказал, что он выдумал 'вбрылл палáб-йамахáйство, клом-креп вытыйровать', - и я должен их выучить, чтоб 'сменить язык'. Но, отверг я, надобна масса слов.
Это после, как мы обедали, - не на кухне, а в зале, как много лет назад, ещё с первенцем. Акт сей значил, что я восстал-таки на словесные трюки и начал сам жить. Стол был уставлен. Тикали ходики над роялем.
- Милая, будь добра... - говорил я.
- Хлеб? - в ответ.
- Мама, пряник мне! - дожимал сын.
И словотá услужала нам.
В Нике видел я... - как назвать? слово тащит в ложь... - скажем, еву. Не с прописных букв еву, не абсолютную, потому что условна против праматери, пусть и евна в той мере, чтоб быть никчёмною, неуместною, невпопад, чуть донною, то есть райскою. А таким тяжело в миру. Приспособленность же Б. Б. и Марки, Шмыгова и Хвалыни, кстати и Верочки, значит рознь природ. Те испорчены - Ника нет. Те словные - Ника райская. Оттого сей мир чужд ей. Ника не люди. Но и не нелюдь, как их трактуют, дескать, в них 'духа' нет... С 'духом' верно. Да, мало 'духа' в них, не как в словных, что раз паскудят, льют кровь друг друга, давят друг друга, лезут в витии и в коноводы, ценят софизмы пошлых ничтожеств - то от 'духовности'. В тот момент, как Адам от познания зла-добра в неком там поколении стал Христос, слово выперло возгласить распоследний жор жизни с пафосным воплем, что и сам 'хлеб' стал бог (в евхаристии)! Чтоб вкушающий внял, что кишки его в 'духе', связь с жизнью прервана, жизни нет, истекла в слова... Мои ели. Я же терзался. Хлеб не лез в горло, ибо я 'хлебом сим', кой сам 'Дух Божий', полон. Казусы с брáтиной и моя хворь сказались. Вспомнилось, что таблетки, кои глотаю от нервотрёпок, слабые. А и толк в них? 'Прах ты, в прах возвратишься'. Стресс дело сделал; он дал мне рак... Я сник.
- Папа, плачешь?
- Тоша, ну ешь давай, - встряла Ника.
...Это и после, как на диване я съел таблетку. Мне было маетно. Не успев отболтаться, я изошёл в слова... 'Глубоко, и безмолвно, и безыменно' - мне бы скорей в сие... В словотé ты мигрируешь от одной формы к новой, от семы к семе - и, смотришь, ты на куличках да и свалился там, а слова нажрались твоей плотью и кровью - и приумножились. Раньше я так и брёл бы от смысла к смыслу - днесь, словоборный, я прекратил мысль. Мозг слал мне образы; я противился: счёт в Швейцарии... мисс Планета в роли метрессы... нравственность... социальный успех... власть... ценности... ордена... дом в Англии... репутация... слава... ёжик... после в белёсости как бы статуя, будто я в зимнем парке, а за ветвями фронтон, любовь... Слово тщилось хватать меня. Я нырнул много ниже, где прото-червь без ног, но имеющий ходкость, весь созерцание, ибо сплошь в глазах, весь тактилен, ибо сплошь нерв, весь ухо, ибо сплошь скважинный; от конца без конца утробен, он производится из любой своей части, детище тьмы в той мере, что уже светел; хоть бессердечен, но в нём пять ритмов. И - он вне слов, он Дао...
Сын пискнул флейтой, но вдруг присел вблизи; даже, чтоб я заметил, кашлянул.
- Что, сынок?
- А мы бедные, пап? Правда?
- Тоша, Фурье растёшь? Марксом? Слушай-ка. Жил-был червь, и однажды он...
- Их в земле копай, будь разбедный! Бедный я для другого, не для червей, пап.
- Вот как?
- У мальчика... - он повёл стремглав. - Ну, сосед наш, он шестилетний. Он был на вéлике и сказал, я бедный, если нет вéлика... Пап, а денег не нужно! Я лишь его хочу, вéлик, вовсе не деньги! Мы, что ли, бедные?
- Будет вéлик, Тош, будет.
- Но не как мальчиков, его Славой звать. Ладно? А как у девочки, там есть фара... Что, пап, мы купим - да? - его? Завтра?
- Позже, Тош, купим.
- Мальчик катается...
- Он большой, ему можно. А пятилетним, Тош, - в мае... Ты пятилетний... Ветреный март, глянь... - И я умолк. Боль вымочила мне глаз.
- Пап, ладно... Пусть... - Он поднялся. - К морю поедем? Я позабыл его. Буду плавать, я не боюсь теперь.
- Черви могут жить год в воде, - вёл я как в забытьи.
- У них масти, пап, есть?
- Нет, у них по-другому: глаз нет - а зрячий; ух нет - а слышит; ног хоть не видно, но он имеет их без числа.
- Как?
- Так. Весь мир в точке.
- Да? - сын показывал. - Весь мир в точке? Звёзды и вéлики? И компьютеры?
- Даже солнце. Угол - есть градус, тридцать их, двести. В пике угольности, описав круг, то есть на максимуме он - минимум. И в черве сходно. В нём целый мир.
Сын прыскал: - Червь! Он ведь маленький и простой!
- Вообще, - продолжал я, - всё из земли. Сталь, храмы, люди, компьютеры, деньги, фабрики, генераторы. Руды выкопали - машина. Вон, глянь, застылые всюду почвы - и вдруг в апреле вмиг из них мошки, запахи, силы, цвет и растительность. Из земли всё.
- Всё?
- Да.
- А люди?
- Даже и люди... Как оно сказано: 'Прах ты, в прах и вернёшься'.
- Я буду мёртвый, пап?
- Вечный... Если захочешь.
- Ну, а слова? Из земли они?
Каверза... Из земли слова? Враз в проблему первичности, в тайну, как это истина породила неистину. Ведь коль почвы суть истина, то слова что ж, неистина? Типа, шах мне? Ведь како дерево, тако плод, а сын плод мой, - что ж, логос истинен, коль 'из почв'?.. Бог долбал меня, влезши в сына?! О, нет, не мальчик он, и не полностью сын мой, но также 'малый сей' из евангелий, благо, термины: 'свет', 'любовь' и вообще все - логоса. Сын лишь частью мой, и я пестую чадо логоса. Он кругом, логос! Всюду! Я всяким словом, что изрекаю, тут же сражаюсь. Вот детектив где! Не ФСБ, не всемирная оргпреступность давит героя, а 'Вседержитель', что также 'Логос'! Здесь укор словоборчеству: на слова прёт, а, мол, само в дерьме... Мне отвергнуть или признать-таки, что слова из земли и истинны, - дабы мат съиметь под второй вопрос: 'Пап, земля раньше слов и её не слова родят?' Западня... Мой ответ был бы в том ключе, что не в логике истина. Много тем - вовне логики, не имеет понятий, неназываемо; ряд тем пуст, несказуем. Но я молчал в ответ, ведь без слов бог не жив; я молчал, чтоб лишить его пищи, ибо предчувствовал тьмы вербальности, ждущей клич к наступлению... Из земли слова? Не скажу. И пусть логика, претыкаясь, лижет свой зад, тварь!
- Много грибов, Тош, - начал я странно. - В Квасовке два грибка тонконогих вскинутся под малиной и сотрясаются под малейшими блошками. На другой год - валуй, что под тополем. В третий год - подберёзовик. На четвёртый - лисички, а под черёмухой вырос пышный тучный рогатик. Лéта есть - без грибов. И вдруг год с шампиньонными шлейфами; как одно место вянет - пенится новое! всюду ивишни! а поваленный ствол в маслятах! а у дубов в пляс белые! и в круг млечник! В хор прёт осиновик! Груздь - косой коси! В ёлках рыжик с влагою в шляпке!.. Стылее каждый день; скорбней, ветреней рощи. Звонче твердь - высь пустынна до стай крылатости, до пронзительных звёзд ночами. Поздний гриб вянет, весь скособоченный. Из репейников выйдет ёж - и понёс его в таинство...
- Сказка? - молвил сын.
- Нет, не сказка.
- Мы вéлик купим? - он разом вспомнил. - Надо купить, пап... Ой, заболтался, а ведь бой монстриков... - Он направился прочь, спросив: - Отчего червяки вылезают и умирают в дождь?
...Это было, в четвёртых, как вошла Ника, тихо-бесшумно, так как квартирный скарб размещён под неё: искусственность под природность... В поисках смыслов я был маньяк, рыл истину; через слово, мнил, и грядет она: кто-то скажет вдруг про слезинку ребёнка или в чём зло - и рай вернём. То бишь жизнь, мнил, это драйв разума, производство идей, фраз, смыслов, планов, концептов; надо гореть и пытать мозги! плоть ничто - а дух всё! Был я верный раб логоса. И детей у нас не было, сколь могло быть; логос не то чтобы 'чрево ей заключал', как Сарре, - я, им наученный, не навьючивал 'дух' свой низменной плотью. Напрочь жил логосом... Только я слишком вглубь стремил. И бог понял: кончу изменою. Рою - значит, взыскую и не доволен им, и искать буду долго, ларчик же пуст есмь...
