Русология (СИ) - Оболенский Игорь Викторович (читать полностью книгу без регистрации .txt) 📗
- Вы правы. - Марка, сев, почесал нос, сбросивши с сигареты меж пальцев пепел. - Я могу всё. Пока. Но отдав - не смогу ничего. И, главное, я лишусь основания рассуждать о том. Рассуждать-то смогу, верней, но совсем в другом качестве: в утопическом: не от факта, а в грёзах... Верите, друг мой, вам, при всей прыткости, не дано познать деньги. В вас о них домыслы. Потому что у вас их - не было и не будет. Феликс, согласны?
Шмыгов озлился: - Как же, чёрт... Fuck бы вас!! Ну, и что с того?
- У меня они есть, - встал Марка, - деньги. Очень большие, как я признался. Значит, я чувствую относительно них другое и, ясно, верное. Я владею субстанцией, подлежащей своим имманентным нормам, - и я их знаю. Деньги, друг мой, пегасы - вы же считаете, что они вроде клячи, вялой, покорной всем вашим прихотям. В отношении к деньгам вы, Феликс, юзер. Деньги вам - на потребу. Да, они чужды вам в той же степени, что и мир, в коем вы, вроде, есть, но в котором никто. Вы заезжий в мир, ну а я его создал некогда в предках, создал на сикле... В общем, я в деньгах. Я в миллионах; я им не зритель, я с ними целое. Для меня деньги - вечный 'сикль' Библии, Бытие, ось Творения. Я куратор процесса, вам непонятного и незримого. Я вращаю мир, как рулетку. Я в мире главный, пусть вам обидно, - вы же зеваки и аутсайдеры. И, пока я при деньгах, - знаю, что мироздание существует в моих лишь целях как члена избранных... - Марка хмыкнул. - Да, я из избранных, ради коих тот Промысел, о котором в вас домыслы инфузории-туфельки. Я свободен лишиться членства, дав вам все деньги, - но для чего, спрошу? Потерять смысл жизни? Всё ведь на деньгах, даже Христос на них. Не без цели Он про 'игольные ушки', что-де богатый как бы враг Бога. Петь против нечто - значит внушать его. Все Евангелья писаны, чтобы ложь внушать. Я в реальности Бога - вы в путах мóрока... Я ведь, знаете, и мятусь порой, весь в сомнениях. Но уйти из истории, из творцов её, коих Бог привёл поимённо в текстах из Библии, от Адама до Марки, в ложь вашу? Нет. Я - в истине; в ней нет дури о Лондоне как о месте стремлений и идеале. Вы заморочены, сикль для вас - прикладное, мне же сикль - базис. Я чадо сикля, мой род от сикля. Дух Святой сам наставит на сикли, перефразируя. Деньги суть бытие, друг, в Боге. Ишь, дайте деньги вам... Как не так! - Марка сел на диван с улыбкою. - Сикль в хребте бытия и не вам его щупать, раз вы не избранный. Уж простите.
Много он сказал дерзкого.
Синева от экрана крыла Калигульчика в отдалении, пса и Шмыгова, опьяневшего страшно.
- Жоржик... Вас к чёрту! Ну и софист же вы... Иудей! Напоил меня на Великую Среду... или Четверг уже? А он Чистый! Да вы хоть знаете, кто я? Виндзор, сэр!
- Если Квас даст гарантию, - предложил Марка, втравливая меня в процесс, - даст гарантию, что вы честный... Павел Михайлович? Честен?
Был уже новый день за средой с пьяной Анечкой и с вердиктом профессора. Я был рад уклонениям от финала и отвлечениям... Знал я Шмыгова?
Прежде это был мальчик из состоятельной ленинградской семьи, с наследием от культурного дедушки (очень прыткого, если выжить смог в революцию и в тридцатые). Спал в душистой постельке в маленькой комнатке со стенным гобеленчиком, с люстрой, виснувшей с потолочной гипсовой розы. Шкаф дивил строем слоников, кои шествовали хвост-в-хвост; плюс бюстики, статуэтки, живопись, фолианты вдоль стен на полках, строгий отец ещё, что снимал с себя сор, волнуясь. Был также эркер, в нём - стол дней Пушкина, и за ним мальчик то рисовал, то грезил, то смотрел за двойным стеклом на колонны Растрелли. В комнатах был рояль в углу, стук часов и особенный чин, благонравный и чопорный. Мальчик с мамой гулял вдоль Невки, хаживал по музеям, всяческим выставкам и любил репродукции буржуазных тоненьких девочек. За столом сидел смирно, резал серебряным (только!) ножиком ростбифы и серебряной вилочкой возносил куски. На софе спала Китти, милая кошечка. Отутюженный, посещал спецшколу, где очень вёл себя. Предпочтённый писатель - Диккенс: сквайры, сиротки и сантименты... Отбыли в Киев, вновь в дом с ампиром, в кой захватили: слоников и рояль, и бюстики, фолианты и девочек в репродукциях, и урчащую Китти, прочее. Мальчик вновь ходил по спецшколам; вновь из его чистой комнатки озирался приличный вид, а за общим обедом звякало серебро в фарфоре. Позже он и любовь хотел в стиле кошечки и открыточных девочек. Эстетизм в нём был действенным. Увлечён нумизматикой, где под флёром возвышенного цвёл бизнес, он как-то выкрал коллекцию в двадцать пять тысяч долларов; и как знать, интерес здесь был денег или эстетства? Спутник студенческих лет, я понял: выросший в бутафории, англоман этот хваток и избегает лишь грубых методов. Честен он? Вряд ли полностью и со всеми. Но - со мной честен.
Я поручился.
Марка смотрел в окно, в черноту с одинокой звездой вдали. Он сказал: - Я вам много не дам, плут. Я вам не верю. Дам вам пять тысяч.
Шмыгов взмычал в протест, а Калигульчик ляпнул: 'Можно за 'Steinway?'; он-де на 'Seiler бринчал уже', а за 'Steinway' не вышло, 'ящик ништячный'.
И Марка сделал жест.
Так, юнцом за роялем, я был отсрочен своё начать, что, решил, всё равно начну позже. Сходно я думал, что пьян довольно, чтобы мне вытерпеть гром попсятины. Но гость начал с Бетховена. Он играл без помарок. В каденциях соскользнул в лад Моцарта... В пальцах Марки дымился 'Кэмел'. В арке прохода виделся Мутин. Шмыгов на корточках, изводимый псом, мямлил:
- И, гладя юношу, принимаешь флюиды, дух согревается, удалясь от мук... О, Сократ! Твой дух мчит туда, где найдёт обладателя; но влеченье растёт, растёт... - Встав, он рухнул. - Мне Агатона, спутника милого! Мать, друзья, позабыты! - Сняв очки, он водил ими в стороны. - Я... никто меня... И судьба моя гибнуть... Я должóн... Хе! кому должóн? Кто вы?! Я принц уэльский... end! Re-reading frightens me... From shame, alarm, I've nearly dead... Your honour is my guarantee, and I confide in it boldly ... Шмыгов тут на полу как есть... Шмыгов гей? Да, perhaps, нет сомнения. Но он также лолиточник и эстет причём! Многозначный is! Ему Кремль знаком, где полным-полно взяток. И он без мыла в щель... Он готов в штаб-квартиру, чтобы с Эуропой... Впрочем, их к чёрту!! Шмыгов им - юношу! Вы таскаетесь за бабьём?! Damn!! К дьяволу! Вот в чём истина, а не в ваших, Жорж, сиклях. Велеречивый вы... иудеища... Money вам, а нам истина!!! - громко вскрикнул он.
Вдруг Калерий ушёл шипя, что 'свинья идиотская кипишует'. Мутин повёл его; и дверь хлопнула. Шмыгов ник на полу с грифоном. Марка признался, что, мол, даст доллары на юнца, сто тысяч. После он удалился следом за сыщиком; и послышались выстрелы.
Я ушёл в клозет - вдохновиться в том месте, где дух следит мерзь плоти, чтобы жизнь лопнула, как придёт срок, без сожалений. Только сбыть брáтину, сблизить Марку с Закваскиным... Также Квасовка, чтоб мой первенец там спокоен был под ракитой в зной и в метели... деньги для внука... и Береника, и... Все нуждаются! И спасёт их всех брáтина. А меня не спасёт, подохну...
Я возвратился. Шмыгов захныкал, глядя меж встрёпанных и свалившихся к носу прядей сквозь искуроченные очки без стёкол: - Правда, он деньги даст?
- Даст.
- Рассчитывал, чёрт, на двести...
- Чтоб сделать сорок, а получил...
- Я СЧАСТлив!! - взвыл он с сарказмом. - Озеро баксоу! Как же-с! Признателен!
Осознав, что нас бросили, я прошёл к дверям, открывавшим зал-стрельбище. Марка с Мутиным были с 'кольтами'.
- Хочешь выстрелить? - предложил он.
- Нет. Я не маленький.
Им дырявились цели. Изредка от брусчатых стен отлетала щепá с осколками.
- Сорок третий, Квас, - бросил Марка. - Я о калибре. Крупен, массивен. Но Мутин думает, это главное. Останавливающее воздействие. Не сравнить ни с 'Ярыгиным', ни с 'ТэТэ', Андрей?
- Ни в какую. - Мутин был тёмен и, пострелявши, выбил обойму в палас вниз. - Классно, - хвалил он. - Пьяный, вы метче. Только в бою надо трезвым быть, чтоб, Георгий Матвеевич...
