Возвращение Остапа Крымова - Катунин Василий (читать книгу онлайн бесплатно полностью без регистрации txt) 📗

Пронесшиеся воспоминания и нахлынувшие мысли Жора резюмировал одной фразой:

Я пригожусь нам, шеф, вы не пожалеете.

Я никогда ни о чем не жалею, — ответил Остап, выходя из задумчивости. — Абсолютно точно установлено, что причина рака — чувство обиды. А обида — сестра самоедства. Ладно, пойдемте знакомиться с коллективом. Поскольку на интеллектуальную поддержку рассчитывать не приходится, то если я скажу, что две головы лучше, чем одна, меня поймет только торговец шляпами. Но ведь еще остаются ноги, количество которых будет равняться четырем А это уже приличная цифра. Уже можно ходить строем.

Остап ухарски махнул рукой.

Ладно, Георгий, наше время дает нам не очень большой выбор. Эх, ударим, что ли, концом века по недостаткам воспитания и избытку глупости! За мной!

Через минуту Остап подводил Жору к тому месту, где Нильский в ожидании новых жизненных перспектив натирал суконной тряпочкой свои туфли.

Знакомьтесь, господа. Это Георгий Пятница Победоносец.

Жора, — пропустив шутку мимо ушей, представился билетный спекулянт, — Жора Четвергов

А это Сан Саныч Нильский Тринадцатый.

Сан Саныч, — улыбнувшись, представился научный сотрудник Южного вокзала.

Будущие соратники, в прошлом находившиеся на разных уровнях интеллектуальной иерархии, скептически посмотрели друг на друга. В глазах Нильского читалось сочувствие. Зрачки Жоры горели желанием ответить тем же, но, с детства не имеющие привычки фиксироваться на одном месте, не выражали ничего, кроме ожидания подвоха. Только детям и патологоанатомам присуще свойство не придавать значения различиям между людьми — ни умственным, ни социальным, ни внешним. Оба соратника уже давно не были детьми, и с первого взгляда каждый из них мысленно поставил себя на ступеньку выше другого. По всем показателям.

Итак, — начал Крымов, — будем обустраиваться. Вы, Жора, лично займетесь жильем. Я видел там на ступеньках бабушек с рекламными табличками. Нам нужна квартира со всеми удобствами, спутниковой связью, круглосуточно работающим телефоном, живописным видом на море и плотным завтраком. В общем, вы должны уложиться в шестьдесят баксов, не больше. Вы, Нильский, купите прессу, из которой я должен почерпнуть информацию о политической и экономической ситуации в городе.

А деньги на квартиру, шеф? — поинтересовался Жора.

Остап обиделся.

Как только найдете что-то подходящее, предоставьте квартиродателя мне. Уж в чем — в чем, а в кредите Крымову еще никогда не отказывали.

За два года и три месяца до этого…

По рыхлой вате снега на фоне умиротворенной ограды православной церкви мечется огненно-рыжий беснующийся комок собачьего восторга. Жарко. Ноль градусов — это очень жарко. Это — Сахара для снега, собирающегося умереть завтра. А сегодня — утопающая по брюхо собачья радость, обращенная внутрь себя. Чау-чау с тибетскими глазами и фиолетовым дивом языка, разбрызгивая пушистые золотые искры, пропахивает клацающими челюстями хрустящий снег, и в бездонных коричневых глазах его — китайское бесстрастие. Сдержанная радость себе самому, сдержанное ожидание миски с кашей и новых собачьих запахов, степенное терпение присутствия человека. Его хладнокровие — это не мудрость Востока и не высота непальских хребтов. Его предки редко доживали до старости, и мудрость исхода жизни не осела в клетках их сочного и вкусного мяса. Их убивали пастухи своими длинными кривыми ножами, и разделанная плоть не успевала остынуть до соприкосновения с огнем жаровни. Его предки не успели впитать в свои гены ни страсть человеческой любви и ненависти, ни первый туман во влажных пурпурных глазах агонизирующего оленя, ни серую ненависть в глазах голодной волчицы. Выращенные дни корма двуногих животных, они не познали их мудрости, их силы и ничтожества, и ни одна клетка их девственного мозга не запятнала себя рефлексом преданности человеку. И выхолощенное мироощущение, замкнутое в тесном кругу гордыни, независимости и глупости, довольствуется двумя земными радостями мохнатого зверя — новыми собачьими запахами и миской теплой каши. И никогда в его мозгу не родится простая мысль о том, что ни щенков, ни человеческих детей нельзя рождать в юности, что хотя бы один из родителей должен иметь достаточный возраст для того, чтобы передать своему потомку, кроме своей внешности и крови, свою мудрость и мудрость своих предков.

«ВЕЛИКИЙ СУКОННЫЙ ПУТЬ»

Через полчаса Остап с соратниками въезжал в снятое помещение, которое, как рассчитывал Крымов, будет на первых порах служить и офисом. Жилищем-офисом оказался дореволюционной постройки двухэтажный дом с мокрым цоколем и позеленевшим шифером на том месте, которое называлось крышей. Половина дома принадлежала хозяйке, вторая пустовала вовсе. При доме был крошечный участок, украшенный двумя строениями: собачьей будкой и мрачной кирпичной конструкцией над выгребной ямой. Весь дом был щедро украшен самым древним и распространенным орнаментом — бедностью.

Апартаменты находились в одном из самых затрапезных районов города — Москалевке, названном так хохлами, по-видимому, в отмазку за имперские замашки кацапов. Крымов, знавший пятизвездочные отели Майами и Барселоны, утешал себя мыслью, что данную экзотику вполне можно принять за ретро. Зато в доме был настоящий телефон, поставленный хозяйке как жене участника трех войн. Сам аппарат был громоздким, зловещим и черным, как чекистский «воронок», и навевал воспоминания о добрых сталинских временах. Портрет самого Иосифа Виссарионовича стоял за стеклом серванта. Взгляд кормчего падал вбок на семь белых слоников, повернувшихся к вождю задом, как будто они только что вышли из зала заседания Двадцатого съезда КПСС.

После часового обследования дома радостный Пятница доложил, что двор надежно прикрыт собакой, с улицы на окнах стоят решетки, подслушивающих жучков не обнаружено. Правда, присутствует несметное количество живых жучков, в том числе и довольно крупных. Со стороны пустующей половины дома Жора пообещал установить секретные механические датчики. Остап успокоил себя мыслью: чем бы дитя ни тешилось, лишь бы не руками, и отпустил завхоза делать ловушки.

Хозяйкой дома оказалась древняя, но крепкая от скопившейся в ней обиды старуха, именующаяся Даниловной. Брошенная на произвол судьбы государством и мужем, преспокойно умершим еще при Советской власти, она крепко ударилась в религию, надеясь на том свете добраться-таки до Михаила Горбачева. У Даниловны была ужасная память — она все помнила. Уже десять лет жила она сама, не считая Барона — огромного злобного кобеля, все время прикованного к цепи возле своей будки. Последний раз кобель выбегал за пределы родного дома еще при старом хозяине и был приговорен к пожизненным кандалам после того, как за один день завалил соседского козла Никиту и в образовавшейся потасовке оторвал кусок ляжки участковому инспектору милиции. В результате пожизненного ареста — этого типично человеческого акта насилия и произвола — характер Барона изменился к худшему. Он молча ненавидел и презирал всех и вся. Тщетно Жора впоследствии подкармливал его мясом, пытаясь снискать благосклонность кобеля, сидящего слишком близко от дверей сортира. Барон не спеша прожевывал говядину, окидывал Жору презрительным взглядом и уходил в будку, оставляя кормильца в полном неведении о своих возможных действиях.

В этой связи Остап живо вспомнил сетования своего знакомого, бывшего депутата Самарской думы, который во время предвыборной кампании регулярно устраивал благотворительные обеды для бедняков. Голодные молчаливые старики и старухи дружно приходили изо дня в день, получали свое полноценное питание, а затем дружно, как один, проголосовали за коммуниста, который ничего не делал, кроме того, что собирал под красным флагом праздный люд по дворам и поносил по матери в мегафон своих оппонентов. «Да, необъяснима душа не только российского человека, но и российской собаки», — говорил Остап, глядя на Барона. Поэтому Крымов, хотя и считал, что собаки во многом благородней людей, но и им также старался не доверять.