Колодцы предков - Хмелевская Иоанна (читать лучшие читаемые книги .TXT) 📗
Неясная, смутная, волнующая надежда тронула его сердце. Он стал лихорадочно рыться в оставшихся бумагах и нашёл отдельный листик от сентября 1939 года. Подписался на нем Болеслав Лагевка, который записал следующие слова:
«Для сведения возможных исполнителей: Катарина Войтычкова до сих пор жива. Полина de domo Войтычко, primo voto Влукневска жива и здорова. Остальное без изменений, согласно воле завещателя».
Михалу опять стало невыносимо жарко. Он упал на кресло, откинулся на спинку и зажал ладонями горячие уши. Смутная надежда закреплялась. В 1939 году наследство оставалось на хранении, а таинственная Катарина из Больницких Войтычкова имела с этим что-то общее. Она оказывала на это влияние тем фактом, что была жива. В голове пронеслось, что жила она чертовски долго… Тем не менее, если в 1939 году существовало некоторое состояние, то это состояние существует до сих пор, поскольку последние тридцать пять лет завещание почивало под полом в подвале Адама Дудека. Предметы из списка, эти сказочные сокровища, до сих пор где-то лежат. Лежат… Сейчас, а лежат ли? Была война, потом тридцать лет…
Михал оторвал плечи от спинки, схватил список и принялся изучать его с другой точки зрения. Каждый предмет он мысленно ощупывал, осматривал, представлял, старался сравнить с другими. Память его была отличной, последние десять лет, ведомый свои маниакальным увлечением, он добывал сведения о забытых произведениях искусства. Он исследовал их, читал о них, выскребал и добывал любую информацию, сплетни и анекдоты, осматривал все, что только мог осмотреть, в голоде и холоде шляясь по всей Европе. Он смело мог сказать, что, как никто другой, знает где что находится. Он помнил, что было в Польше до войны, что было вывезено и украдено при оккупации, что найдено, обнаружено и открыто в послевоенное время. О старых произведениях искусства он знал почти все и теперь открыл для себя нечто поразительное.
Ни одна из описанных здесь вещей, со всей уверенностью, нигде не появлялась. Совсем нигде, не только в Польше. О предметах такого класса, о таких нумизматических экземплярах он должен был услышать, где бы они не всплыли. Хотя бы об одном… Они не есть и никогда не были единым целым, это – хаотическое собрание абсурдных богатств, одно оттуда, другое отсюда. Несомненно, они бы разошлись между коллекционерами. Нет такого человека, который за столько лет не выпустил чего-либо в мир или из-за денег, или для обмена. А здесь ничего, ни об одной из вещей он никогда не слышал. Следовательно…
Михал на мгновение замер, закрыл глаза, потом открыл их и посмотрел на темнеющее небо, по которому весенний ветер тащил розовые облака. Ни неба, ни облаков он не видел, для разнообразия ему стало холодно и пришлось собрать все силы, чтобы наконец осознать эту неслыханную, неправдоподобную, ослепительную мысль.
Итак, все эти вещи, весь этот клад, все ошеломляющие, несравнимые сокровища до сих пор лежат где-то в укрытии, там, где по поручению своей клиентки их спрятал старый нотариус Бартоломей Лагевка…
Примерно через пятнадцать минут Михал Ольшевский вновь приобрёл способность мыслить. Могучая, оргазмическая радость окрыляла его и подпитывала ум. Фактом существования каких-то там наследников он пока полностью пренебрёг, не сомневаясь, что, если музей сможет это купить, удастся уговорить их на продажу. А если и нет, они наверняка согласятся сдать это на хранение, сфотографировать, описать и показать людям… Понятно, что все вещи были где-то в стране, близко и доступно. К счастью, вывозить подобное не разрешает закон…
Осталась единственная трудность – найти эти сокровища. Несомненно, они хорошо спрятаны, если до сих пор не найдены. Где старый нотариус мог найти соответствующее укрытие? Наверняка закопал… Михал прикинул объём вещей, получился ящик объёмом со стол реставратора. Такой ящик закопать можно, можно закопать вещи и побольше, но где?!
Внимательный просмотр всех бумаг из ящика окончательно подтвердил, что на этот счёт никакой информации нет. Оставалось завещание. Если бы печати на конверте не были сломаны, он бы наверняка поостерёгся его открывать, но, к счастью, печати сломались добровольно. Завещание было последним шансом.
Взяв в руки испорченный, конверт Михал заметил следующее: во-первых, уже давно наступила ночь и в комнате горит лампа, когда он её зажёг – не понятно. Во-вторых, что он ужасно голоден. В-третьих, тут что-то не сходится. Что-то не так. Завещание открывается после смерти завещателя и в присутствии наследников. Откуда было известно, что надо делать с этим кладом, оставленным на хранение? Очевидно, из завещания. Значит, это завещание уже открывалось и читалось. Сейчас… Но если исполнителем остался тот же нотариус, который его писал, он, понятно, знал его, не открывая. Информацию сыну он мог передать устно. Итак…
Необходимость поиска чудесных сокровищ подталкивала к действиям. Михал забыл о сомнениях и открыл конверт.
Внутри находились два завещания и примечание нотариуса.
Михал поспешно развернул первую попавшуюся бумагу. Какой-то Казимир Хмелевский, в день 7 августа 1874 года от Рождества Христова, завещал все, чем обладает, ясновельможной пани Катарине Больницкой, дочери Владимира и Софии, либо потомкам упомянутой Катарины. Не читая продолжения, где шла речь о каких-то усадьбах, мельницах и золоте, Михал нетерпеливо отложил эту бумагу и взял следующую. Да, это было то, что нужно. Опять печать и сухое распоряжение: «Вскрыть после смерти Катарины из Больницких Войтычковой».
Мимолётно подумав, что эта Катарина к настоящему времени давно умерла, Михал решительно сломал печать. Одним взглядом он окинул содержание, после чего начал читать внимательнее. Нижеподписавшаяся София из Хмельницких Больницкая, в здравом уме и трезвой памяти, но из-за возраста слабая телом, отписывала Полине Войтычко, дочери Катарины из Больницких Войтычковой, вышедшей вопреки воле родителей замуж за Антона Войтычко, огромное богатство, происходящее из следующих источников: primo, приданное собранное для Катарины, которого она лишилась, сбежав из дома и вступив в нежелательный брак; secundo, наследство от Казимира Хмелевского, передающего свою собственность Катарине либо её потомкам, в данном случае – потомкам; tertio, имущество, унаследованное от святой памяти сестры пани Софии Больницкой – Марии, графини Лепежинской; quarto, небольшая часть собственного имущества пани Софии в виде драгоценностей, предметов домашнего обихода и портрета. В состав вышеупомянутого имущества входили четыре усадьбы, расположенные в различных местах, две мельницы, много леса с двумя лесопилками, винокурня и пивоварня. Относительно последней, с русским купцом, неким Фёдором Васильевичем Колчевым, было заключено соглашение о поставке хмеля, действительное на протяжении последующих двадцати лет. Михал вспомнил, что видел этот договор среди других документов, и подумал, что он закончился ещё до первой мировой войны.
Дальше. Основу состояния составляли деньги, прибыльно вложенные в различные предприятия. Кроме них существовали наличные в виде пятнадцати тысяч рублей золотом, и многочисленные предметы и украшения неизмеримой ценности, перечисленные в отдельном списке. Они сложены в деревянный ящик, окованный железом, который пани София передаёт на хранение исполнителю данного завещания, нотариусу Бартоломею Лагевке, вместе с ключами, обязав его перед именем господа старательно сохранять имущество от всевозможного лиха. Того же Бартоломея Лагевку пани София Больницкая обязала заботиться и об остальном имуществе, отдав ему в управление усадьбы и мельницы, до передачи наследникам. Основным условием передачи должна была стать смерть Катарины из Больницких Войтычковой, старшая дочь которой не имела права на получение чего-либо при жизни матери. Скромный остаток своего имущества пани София передавала единственному оставшемуся в живых сыну Богумилу Больницкому, без всяких условий и оговорок.
Ошарашенно дочитав до конца это оригинальное завещание, Михал увидел под ним подписи свидетелей. Их было двое. Некто Дамаций Менюшко и какой-то Франтишек Влукневский. Этого Влукневского он уже где-то видел, он уже попадался на глаза…
