Я — начальник, ты — дурак - Щелоков Александр Александрович (читаем бесплатно книги полностью txt) 📗
— Етвою мать, генерал! Что вы там копаетесь?! Бегом ко мне!
Усиленный мощными репродукторами мат прогремел над полем Центрального аэродрома в Москве. Несколько тысяч участников парадной тренировки — от слушателей военных академий до суворовцев и нахимовцев — вздрогнули и замерли изумленно.
«Етвою мать, генерал!» — разнесшееся на всю округу, было адресовано Герою Советского Союза, начальнику военной академии имени Фрунзе генерал-полковнику Алексею Семеновичу Жадову, который в это время, придерживая рукой никелированные ножны офицерской шашки, приближался по вызову к машине командующего парадом…
Дело в том, что до приезда на тренировку министра обороны Маршала Жукова оставалось еще минут сорок и Москаленко, командовавший в его отсутствии войсками, решил прогнать перед трибуной пеший строй, для тренировки и собственного удовольствия. А удовольствие заключалось в том, что он изображал принимающего парад и заранее предупредил всех: «Мне отвечать как Маршалу Советского Союза».
Для чего вдруг потребовалось Москаленко подозвать к себе начальника академии имени Фрунзе сказать трудно. Но именно в тот момент, когда Жадов шел к машине командующего, тот разразился матом.
Дальше участники парада стали свидетелями такой картины. Генерал-полковник, едва услышав прогремевшую из репродукторов площадную брань, сделал поворот кругом и тем же неторопливым шагом направился к строю своей академии.
В то же время из строя вышли и, не сговариваясь, двинулись к Жадову начальник военно-политической академии имени Ленина генерал-лейтенант Марк Александрович Козлов и начальник военно-инженерной академии имени Дзержинского генерал-полковник артиллерии Георгий Федотович Одинцов.
Три генерала о чем-то переговорили и вернулись к своим парадным батальонам.
— Академия Ленина в прохождении не участвует, — отдал распоряжение Козлов. — Команд Москаленко не выполнять!
— Академия Дзержинского остается на месте, — сообщил своим Одинцов.
Поверить в то, что Москаленко не видел летучего совещания трех генералов я не могу. Просто он не придал ему внимания, поскольку вряд ли догадывался, что ему могут объявить бойкот…
— Парад смирно! — подал он команду. — К торжественному маршу, на одного линейного дистанция. Справа побатальонно! Напра-во!
Шаркнули по бетону сотни кованых сапог. Колыхнулись развернутые боевые знамена.
Но того, что произошло дальше, никто в армии никогда не видел. Три головные академии, по традиции открывавшие все московские парады Советской Армии — Фрунзе, Ленина и Дзержинского, команды не выполнили. Они остались в развернутом строю, демонстрируя свое нежелание принимать участие в торжественном марше.
ЧП имело характер отнюдь не районного масштаба. Это был подлинный бунт офицерской чести против начальственного хамства.
Москаленко, подав команду: «Отставить!» вернул войска в исходное положение, вылез из машины и пешком направился к академии Фрунзе. Туда же двинулись генералы Козлов и Одинцов. О чем они говорили, догадаться нетрудно. Однако принести Жадову извинения через микрофон, с той же громкостью, с какой ему было нанесено оскорбление, у Москаленко мужества не хватило.
За четверть века, отданных армейской службе, мне ни разу не приходилось встречаться со случаями, когда бы старший начальник наказал кого-то из офицеров за хамство, рукоприкладство, оскорбление и унижение подчиненных.
Ни в одном из уставов Советской Армии, как и ныне в уставах армии Российской, никогда не было главы о воинской этике, в которой бы систематизировались все возможные случаи взаимоотношений старших и младших, а также равных в званиях и положении военных на службе и вне ее.
Между тем сегодня как никогда уставам требуются дидактические формулировки норм поведения: «Культура командира определяется культурой общения с подчиненными». «Оскорбляя подчиненных, командир в первую очередь унижает себя». «Уставное обращение начальников к подчиненным — нерушимая обязанность командиров всех степеней». «Каждый военнослужащий имеет право на судебную защиту своей гражданской чести и достоинства».
Как изжить дедовщину в отношениях между старослужащими и молодыми солдатами? Вопрос сложный, но абсолютно ясно, что без повсеместного внедрения уставных взаимоотношений и утверждения вежливости в генеральской и офицерской среде бороться с извращенными отношениями в среде сержантской и солдатской бессмысленно.
Однако сделать это непросто. До сих пор армия не привыкла, более того, не готова к откровенному, открытому разговору на болезненные для нее темы.
Когда в газете «Независимое военное обозрение» вышла моя статья «Самодурство с большими звездами» о необходимости искоренения офицерского хамства, в редакцию пришли письма «возмущенных» читателей. Одно из них, принадлежавшее перу некого генерал-майора газета опубликовала. Стараясь уверить читателей, что хамства в армии нет, автор выдвинул такой тезис: «Я был знаком с маршалом артиллерии Кулешовым. Так вот, Павел Николаевич был человеком интеллигентным, никогда никого не оскорбил, не унизил, а автор статьи пишет…»
Автор о маршале артиллерии Кулешове ничего не писал. Он рассказал о случаях хамского поведении реальных лиц и даже назвал их звания и фамилии. Я могу назвать Главного маршала артиллерии Николая Николаевича Воронова, адмирала флота Советского Союза Николая Герасимовича Кузнецова, генерала армии Павла Ивановича Батова и других военачальников, отличавшихся высокой культурой поведения и общения с подчиненными. Но это не означает, что о хамстве тех, кому высокое положение позволяет считать всех нижестоящих дураками и быдлом.
Молодой офицер представляется командиру корабля по случаю назначения на должность:
— Лейтенант Король для прохождения службы в ваше распоряжение прибыл…
Командир протягивает ему руку и говорит:
— Лейтенант, ваша карта бита. Я — капитан первого ранга Туз.
«ТЫ ЭТО У МЕНЯ ЗАПОМНИШЬ НАДОЛГО…»
С маршалом бронетанковых войск Михаилом Ефимовичем Катуковым меня свел случай. Однажды он пришел в редакцию по мою душу. Оказалось, что у кого-то из ветеранов не понравилась публикация, автором которой был я. Как нередко бывает, ветеран написал письмо маршалу, уверенный в том, что тот запросто разберется с каким-то подполковником. Катуков сам статьи не читал и потому никаких убедительных возражений по публикации выставить не мог. Мы быстро пришли к мнению, что для обиды и жалоб у ветерана реальных причин нет. Однако, после того как конфликт был разрешен, Михаил Ефимович уйти не поспешил. Я понял, что он, как это часто бывает с людьми высокопоставленными, но вдруг отставленными от активных дел, испытывает дефицит общения.
Мы хорошо поговорили, тепло расстались и с тех пор Катуков стал изредка заходить ко мне в редакцию. Благо от «Сокола», где он жил, добираться до Хорошевки, где располагалась наша редакция, совсем нетрудно, а в соседнем с моим кабинете полковник Николай Прокофьев редактировал мемуары маршала.
Однажды Катуков вспомнил историю последних дней войны, когда начиналось наступление на Берлин.
— Моя Первая гвардейская танковая армия, — говорил Михаил Ефимович, — входил в состав Первого Белорусского фронта, которым командовал маршал Жуков. Когда все уже было готово к началу наступления, ко мне поздним вечером позвонил командующий фронтом.
— Михаил Ефимович, бросок будет решающий. Твое хозяйство на направлении главного удара. Я на тебя крепко надеюсь…
Кому как, а мне было приятно слышать такое. Ответил искренне:
— Не подведем, товарищ командующий
— Да, вот еще что. У тебя с украинскими соседями слева связь отлажена?
«Украинским соседом» был Первый Украинский фронт, которым командовал маршал Конев. В полосе его наступления работала Третья гвардейская танковая армия маршала бронетанковых войск Рыбалко. Начиная наступление не договориться с ним о связи было бы непростительной беспечностью. Ответил с гордостью:
