Анти-Духлесс - Ненадович Дмитрий Михайлович (книги читать бесплатно без регистрации .txt) 📗
Нас интересует совершенно другой вопрос: что же влекло к The Mokroshelkam этого безумного дюрингова потомка? Да еще сразу к пятерым, одна из которых была почему-то перспективной, а две другие почему-то не очень? Ответ прост — все те же столичные понты! Все та же цепная реакция спонтанно размножающихся столичных понтов! Все дело в том, что самая перспективная из The Mokroshelok по придуманной ей же легенде была дочерью известного российского нефтяного магната, тогда как, вспомним, Жека косил под сына нефтяного магната из штата Техас! То есть были они в своей косьбе (не путать с жатвой) ровней. И это благоприятно влияло на понтовый Жекин имидж. Не мог же он тусоваться с какой-нибудь засранкой, пусть даже и с такими исключительными внешними данными из какого-нибудь Переплюйска, у которой папа был всего навсего директором уличного ларька торговой сети «Наномаркет Переплюйск суперджет сэйлс стэлс компани». А тут, нефть к нефти. Состояние к состоянию. Все логично.
Словом, это была самая перспективная Жекина The Mokroshelka и звали ее Изабель. Еще у Жеки были такие The Mokroshelki, как: Марго, Изольда, Эсмеральда и Азазель. Но эти были уж совсем бесперспективны. Родители у всех этих бесперспективных девиц были давно уже спившимися алкоголиками и влачили свое жалкое существование в местах, удаленных от столицы на гораздо большие расстояния, нежели среднерусский Переплюйск. Это были уже знакомые нам Мухосранск и Большой Бодун, а так же Безнадежнинск, Белогорячинск, Циррозинск, Жмуринск, Крематорск, Ново-Погостище и Старо-Колумбарево. Почему так много городов? Все очень просто, дело в том, что абсолютно все пары родителей бесперспективных Жекиных The Mokroshelok развелись еще в молодости и, жутко возненавидев друг друга, разъехались по разным городам. А там все отдельно и поспивались в сильной нелюбви друг к другу. Что при таком вот, вовне любви и постоянном раздоре воспитании, приходилось ожидать от The Mokroshelok? Вот и выросли они пропитанными насквозь корыстью волчицами. Просто озверевшими самками выросли они. И вот теперь, эти озверевшие самки-волчицы, эти беспредельщицы The Mokroshelki, сбившись в хищные стаи, атакуют нашу столицу. Этот процветающий город успешных и богатых людей. Но это не страшно. От успешных и процветающих — от них ведь много-то не убудет. Переживали Люберцы за свою многотысячелетнюю историю еще и не такое. Еще и пострашней видели они, нежели эти дикие стада рыщащих The Mokroshelok, оставляющие на широких улицах города влажно-дымящиеся, пованивающие корыстью и понтами, вытоптанные в асфальте дорожки. «Ничего-ничего, — думал этот великий город, — потерпим, было бы хуже, если бы эти особи подсели на иглу или спились бы в своих «безнадежнинсках». А так, как-то ведь доехали они до столицы. За что-то здесь они все же борятся. Ну да, конечно же, не за те идеалы борятся они. Не за идеалы, которые бы способствовали укреплению института семьи, матери и ребенка. У них совершенно другие идеалы. Не те. А раз идеалы не те, то поэтому и приходится им врать без устали направо и налево разбрасывая кругом дешевые свои понты. И в отсутствии правильных идеалов эти волчицы вдобавок еще и попивают. А когда попивают, то еще и покуривают, а затем уже бегают огрубевшими по краям носами по длинным коксовым дрожкам. Но явных признаков деградации личности на порочных их физиономиях пока не наблюдается. И это хорошо. Значит, все не так безнадежно, как это вначале казалось. В первые дни после того, как прискакало самое первое визгливое стадо этих неистовых The Mokroshelok. А вот если бы не сбились они в стада и не прискакали, не покинули бы вовремя они свои «безнадежнински», то наступила бы для них катастрофа. И лица их давно бы уже напоминали прокисшие и покрытые плесенью бочковые соленые помидоры или сморщенные куриные задницы (в зависимости от того, кто на что бы подсел и какой парфюмерией в детстве пользовался). А так нет. Внешне пока все выглядит вполне благопристойно».
На этом великий город временно прекращает свои размышления и внимательно следит за встречей Жеки и его самой перспективной из The Mokroshelok — дородной, накачанной воображаемыми своими нефтедолларами девицей с потрясающе понтовым женским именем Изабель (в миру Нюрой).
Все складывается удачно. Жека успевает к назначенному сроку, а значит истерик и скандалов сегодня не будет. По крайней мере, хотелось бы на это надеяться. Вывалившись из шестой двери «Линкольна» напротив входа в элитное заведение и царственно указав водителю в сторону «ростиксовой» стоянки, Жека попадает в объятия Изабель и в исступлении шепчет: «Honey зайка! I love you, baby». В ответ он слышит: «Honey бегемотик! I love you my hippopotamus amphibius» и утопает в мощном засосе. С трудом отдышавшись влюбленные обнявшись медленно подходят ко входу «Ростикса» и с деланным удивлением узнают от величественной фигуры швейцара (генерал-лейтенанта морской пехоты, подрабатывающего на икру к намазанному маслом «бутерброду» своей нищенской пенсии), что свободных мест в этом престижнейшем заведении столичного общепита на ближайшие часы не предвидится. И это тоже были понты. Мест в заведении было полно, но существовали специальные правила посещения «Ростикса», разработанные с учетом понтовых привычек его постоянных посетителей. Да и кабак этот тоже имел свои понты: что это за кабак, в который можно попасть в любое время? Это ведь вам не забегаловка какая, а филиал знаменитого на весь мир «Ростикса»! Богатого своими кулинарными традициями и особенной утонченностью обслуживания посетителей.
В данном случае Жекины понты должны были состоять в том, что надо было не торопясь, сдерживая накатившее раздражение, медленно достать трубку самого понтового на тот момент мобильного телефона (между прочим, трубки, именно для этого вида понта, приходилось менять каждую неделю), не глядя надавить на ней какие-то клавиши и, откинув назад голову вызывающе выпятить округлый маркетологический живот. Далее необходимо резко поднести трубку к покрасневшему от негодования уху (при этом мизинец ладони, в которой находится трубка, обязательно должен быть понтово оттопырен). Ожидая соединения, надо было сделать пару устрашающе-нервных шажков в сторону расшитой золотом ливреи любящего икру швейцара и наконец приступить к построенному на избитых понтах диалогу (при этом диалог должен быть обязательно слышен швейцару): «А-а-а, е…нутый Махмуд! Здорово, брат! Здравствуй, собака ты бешенная! Еще бы ты не узнал! Слышь, братан, в кои-то веки решил в гости к тебе заглянуть. Давно ведь приглашал ты на свой отстой полюбоваться. Все некогда было. Сам знаешь, дела. Наконец выбрался, а у тебя тут действительно полный отстой! Непонятки какие-то. Стоит на входе какой-то ряженный старый фуфел и утверждает, что ты меня сегодня не приглашал! Да не надо его никуда выкидывать. Пусть старичок на икру себе заработает. Информировать надо лучше своих держиморд! Базу данных специальную завести. Я ведь не могу у тебя каждый день тусоваться, чтобы меня тут вечно помнил каждый фуфел. Нет, я, конечно же, могу, но вот что тогда с «OBSERVANT PUC-PUC COD INTERCORPORATION»-то станется. В трубу вылетят через неделю. Сам понимаешь. А тебе придется газет в несколько раз больше покупать. Ха-ха-ха. Для себя и для своего отстоя! Так что давай, брат, не ленись. Строй сетку, базу заводи, нанимай себе толкового сисадмина. Я тебя научу, что и как надо делать. Поделюсь, как говорится, опытом. Нет-нет, не один. Ну конечно же, со своей несравненной Изабель. С кем же еще? Такие вопросы задаешь, брат, неудобно отвечать. Даже. Помнишь, откуда это? Ха-ха-ха. Бегут, говоришь? А, вот, вижу — уже встречают. Подходи, как освободишься. Пока».
Вот и всё, что надо было изобразить. А Жека, он ведь давно уже знал, что надо делать в таких случаях. И в очередной раз с блеском продемонстрировал свои знания. После завершения исполнения этих понтово-ритуальных танцев из-за массивных дверей заведения как всегда испуганно выскочил более молодой, но такой же расфуфыренный, как и швейцар, пропитанный угодливостью администратор и тут же принялся лепетать что-то извинительно-обещающее увлекая Жеку и Изабель в зал с висячими садами и прикольно журчащими фонтанами. В зале звучит веселая, рвущаяся из динамиков музыкального центра песня. «I wanna be like Grace Kelly, u-u-u yeaah» — надрывается какой-то безголосый западный певчий. Администратор хорошо знал Жекины привычки, поэтому делает кому-то тайный знак и музыка звучит громче. «I wanna be like Grace Kelly, u-u-u yeaah» — уже истошно вопит певчий, начиная тихо ненавидеть Жекины понты. Вокруг восседающей за VIP-столиком парочки тут же начинают роем виться наряженные в национальные костюмы отстающих в развитии народов мира подобострастные в ожидании понтовых чаевых официанты. Они уже давно изучили особенности Жекиных понтовых заказов, но никак не могли поспеть за ним и запомнить прихоти многочисленных и быстро менямых Жекой The Mokroshelok. Куда им, этим ряженым! Поэтому Жека долго и подробно объясняет официантам, как приготовить и подать тайских лобстеров и тушеных тихоокеанских крабов, как правильно затушить пекинскую утку и еще много чему успевает научить Жека этих любителей легкой наживы. При этом он конечно же понимает что ничего из того, что он наказал, выполнено не будет. Жека полностью отдает себе отчет в том, что вместо лобстеров, сваренных в белом итальянском вине ему в лучшем случае принесут безвременно почившего в ресторанном аквариуме отстойно-пупырчатого рака, наспех сваренного в разбавленном жигулевском пиве, а вместо ароматных клешней тихоокеанского краба на стол подадут большую тарелку салата из крабовых палочек. Знал Жека, что и утка будет не из Пекина, а из села Петелино. В общем все знал он, но сделать в этой ситуации ничего не мог. Потому как таковы правила абсолютно всех без исключения понтовых игрищ. Понтоваться — это ведь гораздо дешевле, чем просто быть. Быть, например, президентом, олигархом, банкиром и т. д., а короче — быть VIPом. Но для многих по разным причинам это бытие недостижимо. А некоторым из многих всегда уж очень этого хочется достичь. Любой ценой! Но цена все время лает и кусается. И тогда эти некоторые из многих создают иллюзию достижения. Чтобы, значит, подешевле все было. Создают они эту иллюзию как для себя, так и для всех их окружающих. Затем эти страждующие некоторые из многих просто-таки заставляют себя искренне поверить в, созданную ими же иллюзию. Но некоторые из особо скептически настроенных окружающих сильно во всем сомневаются и верить в иллюзии категорически отказываются. А вот для того, чтобы убедить этих скучных сомневающихся и все же заставить их поверить в собственное величие, вот для этого как раз и нужны понты. То есть, понты — это инструмент для придания иллюзиям большей убедительности. И, следовательно, все те, кто непрерывно по какому-то поводу понтуется, являются, на самом деле, иллюзионистами. Как видите, все очень просто.
