Ради смеха, или Кандидат индустриальных наук (Повести, юмористические рассказы, фельетоны) - Толмачев Геннадий Иванович
— Согласен. Ну, а дальше сами напишите.
— Конечно, конечно… А какую меру наказания применим к Улыбкину?
Управляющий задумчиво побарабанил пальцами, чувствуя, как возрастает неприязнь к Улыбкину.
— Самую строгую. Ага, есть! Закрывать его на замок, чтобы до конца работы не прыгал на начальников. Что там у вас еще?
— Надо подписать отчеты.
— Давайте.
— Не утруждайте себя, Гаврил Мефодьевич, мы заказали факсимиле.
— А это что такое?
— Ваша подпись. Смотрите, как удобно.
Секретарь обошел стол, вынул из ящичка факсимиле, подул на него и пришлепнул к бумаге. С каким-то благоговением посмотрел на ясно пропечатанную подпись: Булкин.
— Ловко придумано, — похвалил управляющий. — А ну дай мне.
Он пришлепнул факсимиле к одному документу, другому, третьему.
— Ловко. Премию получишь.
И не обращая внимания на подчиненных, игриво стучал печаткой то по календарю, то по ладони, снова по календарю. Между делом спросил:
— Как мой доклад?
— Я написал его. Солидный доклад, посмотрите.
— А не забыл вставить, как мы шагнули по сравнению с прошлым годом?
Секретарь-бульдозерист изменился в лице.
— Гаврил Мефодьевич, — развел он руки. — Казните, забыл.
— Эх ты, голова садовая! А ну дай. Я вставлю. — И он решительно потянулся за ручкой.
— Нет-нет, Гаврил Мефодьевич! — ладонями защищая лист бумаги, запротестовал секретарь. — Моя вина, мне и исправлять.
— Ладно, уговорил. Идите, я вас потом вызову. Мне надо письмо сыну соорудить. Совсем от рук отбился, каналья. Опять деньги просит.
— Не беспокойтесь, Гаврил Мефодьевич. Продиктуйте письмо стенографистке.
— Стенографистке? Ну, хорошо. Удобно, черт возьми! Начнем. Дорогой сын! Ты просишь деньги на джинсы. А по-моему, тебе ремня не хватает. Вот я… Нет, тут надо своими словами, без стенографистки. Напишу после обеда. А сейчас идите. Вызовите мне кассира.
Секретарь-бульдозерист и стенографистка уходят. Управляющий потянулся в кресле, достал сигареты, с удовольствием закурил. И тут с ведомостью в руках появилась пожилая кассирша и с порога пропела:
— Здравствуйте, Гаврил Мефодьевич! А я с авансом.
— Здорово, казначей! Это ты кстати про аванс напомнила. Давай ведомость.
Булкин достал ручку, распатронил ее, чиркнул по календарю и недовольно поморщился:
— Чернила высохли.
— А вы мою возьмите.
Булкин взял ручку, примерился и вдруг задумался.
— Вот тут, Гаврил Мефодьевич, — подсказала кассирша. — Сумма прописью и роспись.
— Вижу.
Он решительно раздавил сигарету в пепельнице и снова занес ручку над ведомостью. С полминуты буравил глазами ведомость, потом скребанул по ней пером и оттолкнул кассирше.
Кассирша заглянула в листок и от удивления ойкнула.
— Гаврил Мефодьевич, — оглядываясь прошептала она, — вы тут крестик поставили. А надо сумму прописью и…
— А ты помалкивай! Сама прописью поставь. Ой, что же я делаю? — вдруг спохватился управляющий. — У меня ведь факсимиле есть.
Он подхватил печатку и звонко пришлепнул ее к бумаге.
— Видала подпись? — не без торжества спросил он.
— Красивая.
— То-то! Ну, а для других дел у меня стенографистка есть. Некогда нам писанину разводить. Отсчитывай!
В поликлинике
Дмитрий Щукин безусловно сегодня был в ударе. Вся их группа прямо животики надорвала от смеха. Бывает, что находит такое на компанию: палец покажи, а в ответ не смех студентов 21 группы 4 курса лечебного факультета, а ржанье конского эскадрона. Сами знаете, бывает такое.
Но больше всего Дмитрию Щукину нравился заразительный смех Ларисы Антоновой. Как засмеется — колокольчики вокруг затренькают. И сама вроде бы своих эмоций стесняется: ротик косыночкой прикрывает, а взгляд… Да какой там взгляд?! Не взгляд, а хирургическое вмешательство.
— Все, — окончательно решает Дмитрий Щукин. — Сегодня приглашаю Ларису в кафе, нет, лучше в кино. А там видно будет.
И в это самое время на весь коридор поликлиники, где 21 группа 4 курса лечебного факультета проходила практику, раздался до боли родной голос. Да уж куда роднее. То был голос брата Ванюшки, который приехал навестить его. Это, конечно, здорово, что брат приехал, но зачем орать на всю поликлинику, да еще со всеми этими деревенскими штучками-дрючками.
— Митяй, язви тя в душу! — Ванюшка широко распахнул объятья. — Да ты в этом халате вылитый ветеринар!
Сокурсники — они что: хохотнули и в сторону. А Дмитрию ведь надо авторитет держать. Он прокашлялся и спросил:
— Ты как меня нашел, Иван Федорович?
— А ну-ка еще раз, — будто не расслышал с первого раза, а потому наклонил ухо Ванюшка. Голос его был весьма недобрым, можно сказать, угрожающий голос.
— Я говорю, значит, Ванюшка, как разыскал меня?
— Вот теперь понял. Обыкновенно разыскал. Спросил в институте — сказали, здесь.
— Ну и хорошо, — заторопился Дмитрий. — Мы еще тут задержимся часика на полтора, а ты отдохни с дороги. Идем, я тебе ключ дам, он у меня в пальто, на вешалке. — И он потянул брата за рукав.
— Бывайте здоровы, хлопцы, — попрощался со всеми, помахав рукой, Иван Федорович. (Дмитрию показалось, что он помахал не рукой, а совковой лопатой.) — Коридоры-то как просеки: конца-края не видать, — уважительно отметил приезжий, когда они тронулись в путь. Чуть не у каждой двери он останавливался и неторопливо, даже нараспев, читал табличку на двери. А Дмитрий, сказать по совести, торопился спровадить брата: как бы какого конфуза не вышло.
— Орди-на-торская, — прочитал Иван Федорович очередную табличку и забеспокоился. — А что это за кабинет такой?
— Где? — поморщился Щукин-младший.
— Во, гляди! Орди-наторская.
— А, это! — легко отозвался Дмитрий, до конца еще не прогнавший свой шутливый настрой. — Ординаторская, брат, это где с покойников ордена снимают.
— Да вы что! Ополоумели тут в городе? — От возмущения Иван даже потерял дар речи. — Стоп! — остановил он сам себя и пристально посмотрел на Дмитрия. — Загибаешь ты что-то. У вас что, в орденах лечат?
— Нет, конечно, — решил не сдаваться Дмитрий. — Это для тех, кто попал в аварию или катастрофу.
— Ну это еще куда ни шло, — хоть с трудом, но согласился Щукин-старший.
С полкоридора они прошли молча. И спокойно бы дошли до гардероба, если бы не жадные глаза брата.
— Митяй, гляди! — В изумлений о замер у следующей таблички. — «Бокс» написано. Ха-ха-ха! Больница и бокс! Зайдем, посмотрим.
Дмитрий, можно сказать, первый раз за эту встречу улыбнулся.
— Ну и темный же ты, Ванюшка! — сказал он. — В жизни такой мудрый, рассудительный, авторитетный, а иногда посмотришь, как дитя. — И опять решил подтрунить над братом: — Правильно, здесь «бокс». А рядом посмотри какой кабинет? Правильно: «Ухо, горло, нос». Да-к вот тут сидит такой колун, что если он тебя в этом кабинете звезданет, то после этого твое лицо на ухо, горло и нос раскладываются.
— Врешь! — не поверил Иван, но от двери не отступил. Только решительности в лице прибавилось.
— Да шучу, шучу я, — размагнитил брата Дмитрий. — Бокс — это палата для больных.
— Ну и написали бы, что палата. Че зря людям голову морочить? — он подхватил брата под руку, и они пошли дальше. — А ты знаешь, Митяй, за всю свою жизнь я ни разу в поликлинике не был. Не веришь? Ей-богу! Хвалюсь я сейчас налево и направо: Митяй, мол, наш скоро доктором будет. А про себя думаю: «А на кой ляд это нужно?» Вот если бы ты заведовал запчастями — цены бы тебе в наших краях не было!.. Нельзя переучиться-то? — с робкой надеждой поинтересовался Иван.
— Нельзя, Ванюшка. Да я и не соглашусь ни за какие коврижки.
— И то дело! — одобрил старший брат и, скользнув взглядом по очередной табличке, прямо остолбенел у двери. — Митяй! — жалобно воззвал он, — неужели и от этого лечат?
— От чего, от этого? — не понял сначала Дмитрий.
— От стоматологии.
