Ради смеха, или Кандидат индустриальных наук (Повести, юмористические рассказы, фельетоны) - Толмачев Геннадий Иванович
— Опять отстали на три секунды. — Он манипулирует над своими часами, стенными, потом подходит к столу, нажимает кнопку. Сначала один звонок, потом два, потом три. Шесть звонков сразу — это значит аврал и всем необходимо явиться к главному инженеру.
Главный инженер поднялся из-за стола и объявил:
— Товарищи! Кровь из носа, а чтобы сегодня документацию подготовили. Работать будем часов до восьми. Это как минимум.
— Но ведь сегодня футбол, — встрял простой инженер, но безуспешно. Главный инженер хмуро продолжил:
— Если к завтрашнему дню не подготовим документацию, с меня снимут голову. А я, естественно, с вас сниму. Кому это не ясно?
— Но ведь сегодня…
— Разойдись!
И вот главный инженер остается один. Задумчиво ходит он по кабинету. Подходит к шторке, скрывающей громадные строительные секреты, распахивает ее. Но — увы! — это «Положение команд». «Барса-кельмес» — красными буквами. Главный инженер мечтательно закрывает глаза. И в это время в его голове как бы включаются кадры хроники. Звучит футбольный марш.
Счастливые, как Чипполино, барсакельмесовцы выбегают на поле. Они по очереди вскидывают руки и как бы клянутся, что на этот раз они все вместе, всем высокооплачиваемым коллективом, обязательно попадут по воротам. Стадион верит им и не верит, но ревет. Главный инженер открывает глаза, задергивает шторку, распахивает другую. Там таблица: «Физические данные футболистов». И снова в его голове кадры хроники и явственно звучит футбольный марш. Он бьет кулаком по столу.
— Не могу! Пора идти. Но как? — И тут его задумчивое лицо расцвечивает улыбка. Он быстро подходит к телефону, снимает трубку, пальцем нажимает на кнопку. Вбегает старший инженер. Главный инженер говорит в трубку:
— Ну какое может быть совещание? Мы тут все в мыле. Говорите, управляющий будет? Хорошо, буду непременно… Да, сейчас выезжаю. Беда прямо с этими совещаниями, — жалуется он Петру Кирилловичу. — Но ничего не поделаешь! Я поехал, командуйте тут без меня.
Петру Кирилловичу это явно не по нраву. Он почему-то волнуется:
— А я хотел отпроситься. У меня, понимаете ли…
— Кто-то в больнице?
— Правильно. Теща! — радостно продохнул Петр Кириллович.
— Вы мне бросьте эти штучки! Я вас насквозь вижу. У вашей тещи здоровье как у Жаботинского.
— Правильно! — не очень кстати поддакивает инженер.
— А вот как футбол, тут ее почему-то скручивает. — Главный инженер торопливо запихивает бумаги в дипломат и уходит.
Старший инженер устало пошел к своему столу и сел за чертежи. И сам не заметил, как вместо окон нарисовал футбольные мячи. Через плечо заглянул простой инженер и вздохнул:
— Оригинально получается. Может, вместо дверей две штанги поставить? И разрисовать, как зебру.
— Старо, скажут. Идите работать, Василий Анисимович!
Василий Анисимович загадочно улыбнулся, достал из кармана термометр и стал тереть его об лацкан пиджака.
Петр Кириллович поднялся со стула.
— Я хочу сказать, Василий Анисимович, что у меня теща в больнице и мне нужно…
— Вам нужно и мне нужно.
— Но у меня теща…
Василий Анисимович еще быстрее трет термометр.
— А у меня температура.
— А у тещи, наверное, сорок градусов.
Василий Анисимович смотрит на термометр.
— А у меня сорок один. Тру-ля-ля! Сорок два скоро будет. На футбол захотели, Петр Кириллович? Не выйдет!
Девушка оторвала голову от бумаг:
— Кто сказал, футбол? Сегодня, значит, футбол? И они опять в трусах играть будут? Прелесть какая! Кто бы знал, как я люблю футбол! Помню момент: бежит это наш футболист, по мячику стукнуть хочет, а навстречу ему из другой команды торпеда и тоже в трусах…
— А у меня теща…
— А я почти при смерти. Посмотрите на термометр. Тру-ля-ля…
Девушка раскраснелась от волнения.
— Да погодите вы! Слушайте дальше. И вот, значит, бежит он. Я ему хлопаю изо всех сил. А он таким неловким оказался. Подбежал к самым воротам, а торпеда, которая на воротах, к нему руки тянет: дескать, ты устал, давай мне, пожалуйста, мячик. И что вы думаете? Наш как ударил пинком по мячу, что даже в руки ему не попал. Как тут все закричат на него, на нашего, значит. Стыд-то какой! Люди в такую даль ехали, а он им гол.
Но — увы! — девушку не слушали. Старший и простой инженеры подали друг другу руки.
— Договорились?
— Договорились. Идем!
В дверях Петр Кириллович распорядился:
— Леночка, оставайтесь тут за старшего. Мы по больницам. Я к теще, а у Василия Анисимовича — температура…
Они исчезли. Но еще не успели затихнуть шаги, как Лена в миг спрятала работу в стол и подхватила сумочку.
— Ха! Нашли дурочку! — сказала она. Потом снова подошла к столу и хорошим почерком написала объявление: «Отдел закрыт на футбол».
От автора. Я хотел написать смешную концовку. Маялся почти месяц. Потом пошел на стадион. А там хоккей. Народу — уйма. Стадион облепили тысячи личных и государственных машин. А время-то рабочее. Грустно стало…
Спите спокойно, мужчины
Наконец я поставил три восклицательных знака, обозначив тем самым, что мой новый роман закончен. Устало откинувшись в кресле, я долго еще сквозь слезы видел мою несравненную Мадлен — главную героиню романа. Ни один образ, поверьте на слово, не удавался мне так полно и жизненно, как образ Мадлен. Она умна, изящна, современна, и она до последних восклицательных знаков с честью пронесла свое женское достоинство. Выгоняя на студеную улицу мужа, она простирает вперед руку и в неподражаемом экстазе заявляет:
— Я любила тебя, блудливый пес. И я выгоняю тебя, пес блудливый. Твое место не рядом со мной, на нашей семейной святыне — барнаульской кровати, а где-нибудь, чтоб ты знал, под забором. Цыц, блудливый пес!!!
На этом, как вы догадались, роман заканчивается. Я, не в силах совладать с переполнившим меня чувством, разбудил жену и предложил прочесть мою рукопись.
— Милый, — сказала она, — я ведь могла сделать это и завтра.
— Нет, — твердо стоял я на своем. — Ты прочти сейчас, а я лягу спать. Тем более ты получишь удовольствие.
— Смешно.
В душе, конечно, я побаивался, что стоит мне забраться под одеяло, как чтение романа на полуслове оборвется. Но я верил своей Мадлен. Я не сомневался, что она не отпустит мою жену до тех пор, пока не скажет своего гневного прощального «цыц». Так оно и случилось. Раза два или три я просыпался ночью и видел, как жена с пылающим взором дрожащими руками переворачивала страницы.
Я услышал, как она воскликнула: «Какая наглость! Сказал жене, что ушел ночевать к Рите, а сам всю ночь дулся в преферанс. Нет, каков плут!» Перед утром я ее застал верхом на стуле. Она рыдала.
Когда совсем рассвело, жена зашла в спальню и с упреком в голосе сказала:
— Ты, конечно, беззаботно спишь, и тебе нет дела до того, что саксаул еще не нарублен.
Я, пытаясь унять икоту, стал искать пенсне.
— Зачем саксаул? — пролепетал я. — Ведь у нас паровое отопление.
Жена ни с того ни с сего хлопнула себя рукой по лбу и кончиком языка попыталась достать нос. И тут я все понял. Образ Мадлен настолько обворожил мою жену, что она невольно стала подражать ей. И как это я не узнал этот выразительный жест Мадлен, когда она в трудных ситуациях ладошкой ударяет по своему челу, и, словно играючи, тянется языком к носу!
— Ах да, — вспомнила моя жена. — Я и забыла, что у нас паровое отопление. Но все равно ты бы мог выйти на перекресток и спросить, не надо ли кому-нибудь порубить дров.
— Да я кто, по-твоему, писатель или дровосек?! — вспылил я, набрасывая халат. Но в следующую секунду я взял себя в руки. Ведь такие ясные порывы души, забота о ближних свойственны Мадлен. Нет, вы представляете, какой фурор произведет мой роман, когда выйдет в свет миллионным тиражом! Люди с колунами в руках будут ловить друг друга на перекрестках и наперебой предлагать свои услуги. Я даже подумал, не изменить ли мне эту сцену и не сделать ли так, чтобы мой герой отказался от рубки дров и клал печи, а то ведь лесные массивы подвергнутся серьезной угрозе. И тут снова раздался характерный щелчок по лбу. На этот раз, правда, по моему. Я не удивился. Так Мадлен привлекала к себе внимание собеседников.
