Тетрадки под дождём - Голявкин Виктор (бесплатные книги полный формат .txt) 📗
— Отстань, — говорит отец. — Все собрались? (Это он говорит не мне.) Продолжим шествие, товарищи…
Все идут за отцом.
— …я хочу обратить ваше внимание на то, что ветры в нашем городе дуют двести сорок дней в году… Но бухта, товарищи, расположена таким образом…
Я плетусь сзади. Вся пыль летит на меня.
Если он мне не купит эту раму, я просто не знаю, что мне делать, где мне деньги доставать тогда… Картины без рам — не картины. Вот я был в музее. Там все картины в рамах. Висят, как настоящие. Напишу я потом картины масляными красками. А рам у меня не будет…
— …отсюда, товарищи, с этой высоты, вы видите бульвар… которого раньше, как вы сами понимаете, не было… Было море… По этому факту вы можете себе представить, насколько обмелело море, которое даёт испарений… чтобы не соврать…
— Неужели так обмелело?
— Вот именно, товарищи… вы правильно заметили… оно обмелело именно до такой степени… И жара и время… которое, так же как и жара… постепенно…
Все с удивлением смотрят на море. Качают головами и вздыхают. Я думаю о раме. Эта рама сейчас у меня перед глазами. Такую раму просто представить себе трудно! Потом такой рамы ни за что не найдёшь, уж в этом-то я уверен!
— …изменения, всюду большие изменения…
Пыли-то сколько!
— …если вы не устали, мы можем пройтись…
Неужели не устали? Я и то устал.
— …отдохните и соберитесь для дальнейшего движения…
Все расходятся, курят. Без конца говорят о том, до чего всё-таки удивительно обмелело море.
Отец остался один. Я подхожу к нему.
— Ты всё ещё здесь?
— Такая рама! — говорю я.
— Это бессмысленно — покупать какие-то рамы! — говорит он.
— Если бы ты видел эту раму! — говорю я.
— И видеть не хочу, — говорит он.
— Мне нужна рама!
— Для чего?
— Ты увидишь её! Увидишь! Я не знаю, что с тобой будет, если ты эту раму увидишь! Ты такую раму ещё никогда не видел!
— У тебя нет картин, — говорит отец. — Ни одной нет картины. Господи! Зачем тебе рама?
— Картины будут, — говорю я, — были бы рамы!
Он смотрит на меня так, будто я вру.
— Стал бы я покупать эти рамы, если у меня картин не будет!
— Чтоб это было в последний раз!
Он даёт мне деньги.
— Ты увидишь её! — кричу я.
— Ах, — говорит отец, — пошёл ты от меня со своими рамами!
Самая большая рама
Она стояла в коридоре, громадная, до потолка.
Самая тусклая лампочка светила в этом коридоре. Самая прекрасная рама мерцала в полутьме. Покрытая пылью, увешанная тряпками, эта рама не сразу была заметна. На раме стоял горшок. Но я сразу заметил её. Протёр рукавом. Это была очень старая, очень красивая рама.
Отец с матерью сидели в бабушкиной комнате и пили чай, а я всё ходил возле рамы в бабушкином коридоре. Я рассуждал про себя: «Если бы эта рама была нужна, на неё не ставили бы горшок. Не вешали бы тряпки. Она не стояла бы здесь в пыли. Но в то же время она, может быть, нужна. Она, может быть, пока стоит. А потом она будет нужна. Если бы это была не бабушкина рама, можно было бы спросить, не продаётся ли она случайно. Ничего в этом нет такого. Может, люди хотят продать. А я хочу купить. Почему бы им не продать, если у них покупают? Но не будет же моя бабушка продавать мне раму! Она может только мне её подарить. А просить о том, чтобы она мне её подарила, было неудобно». Раньше, когда я был поменьше, я легко мог спросить у неё что угодно. Но сейчас не мог. Сколько слышал я разных слов: «Не волнуй бабушку», «Наша старенькая бабушка может умереть», «Не приставай к бабушке», «Не расстраивай бабушку», «Как тебе не стыдно такое спрашивать у бабушки», «Кто тебе позволил так разговаривать с бабушкой!». Нет, не мог я спросить у бабушки про эту раму. Я не был уверен в том, что это м о ж н о спросить. Что в этом нет ничего такого.
Обо всём этом я рассуждал в бабушкином коридоре.
Потом меня позвали в комнату, и бабушка угощала меня вареньем и всё повторяла, что давно меня не видела и хочет посмотреть на меня как следует, а я думал только о раме. Если мне что-нибудь в голову приходит, то обратно уже оттуда не уходит. Я думал, какую громадную картину можно вставить в эту раму, о том, в каком месте в нашей квартире можно повесить картину в такой раме, о том, сколько времени мне придётся писать такую картину.
— Раньше он был гораздо веселей, — сказала про меня бабушка. — И варенья всё время просил, а сейчас даже варенья не просит.
— Скоро он чего-нибудь покрепче затребует, — сказал отец.
— Чего потребует? — спросила бабушка.
— Ничего, — сказал отец.
— Не болтай ты, — сказала мама.
Бабушка спросила, не поставить ли ещё чаю, а я вдруг спросил, не мешает ли бабушке рама, когда она ходит на кухню ставить чайник.
— Голубчик ты мой, — сказала бабушка, — мешает она мне ужасно. Только родной внучек может о бабушке вспомнить, понять её, как ей эта рама проходу не даёт… Все коленки себе поотбивала, спину оцарапала, бок себе чуть не своротила об эту проклятую раму…
Никогда не любил я так бабушку! Ей не нужна была рама.
— О чём это вы? — спросила мама. Больше всего на свете ненавидела моя мама рамы. Будто эти рамы её в могилу загонят. Будто все беспокойства из-за рам. И беспорядок в доме.
Когда мама увидела эту раму, она закричала:
— Так вот к чему он клонит! Вот почему он так заботится о своей бабушке! Вот она, чистая, бескорыстная, добрая душа! Вот он, удивительный, художественный ребёнок! И ты думаешь, я позволю тебе тащить этот хлам в квартиру? Неужели ты мог хоть на миг об этом подумать?
Если мама начнёт кричать, она не остановится. Она будет кричать до тех пор, пока не устанет.
— Мне нужна рама! — кричал я. — Мне нужна рама!
Мы с мамой так кричали, что бабушке стало плохо.
— Что ты сделал с бабушкой! — возмущалась мама.
Отец стоял и молчал. Смотрел, что дальше будет. А потом как закричит:
— В конце концов, я ему покупаю рамы! А эту раму ему бесплатно дают!
Тогда мама сказала:
— Не хочу быть свидетелем этого безобразия! — Она хлопнула дверью и вышла.
Мы с отцом вынесли раму.
Бабушка крестилась.
— Чтоб позолота не слетела! — орал я. — Осторожно, чтоб позолота не слетела!
Отец сказал, что, если я так буду орать, он сейчас же бросит раму. Тогда я замолчал.
Мы её молча несли по улице. А мама где-то шла впереди. Мне казалось, что мы несём не раму, а что-то такое, что нельзя объяснить.
Интересно, что тогда скажет мама, которая сейчас против этой рамы, когда она увидит в ней мою картину, а вокруг этой картины толпа и все спрашивают: «Скажите, вы не знаете, кто написал эту картину? А смотрите, как прекрасно подобрана рама!»
Интересно, что она тогда скажет? Она тогда, наверное, скажет: «Я ничего подобного не говорила, я всегда была за то, чтобы взять у бабушки эту раму».
Рама простояла у нас весну, лето и осень.
Часто мечтал я о той картине. Которая будет в этой раме. Это должна быть замечательная картина. Может быть, это будет морская картина. Море и луна. Или море без луны. Или даже не море. А какая-нибудь пальма. Или даже не пальма. А какая-нибудь военная картина. А может быть, и не военная. Может быть, какая-нибудь другая замечательная картина.
Однажды зимой, поздно вечером, мы с отцом пришли из бани и радовались, что в комнате так тепло. Мы пили чай и хвалили маму. Ведь она затопила печку! А мама улыбалась. И мы тоже пили чай и улыбались.
Вдруг мама спросила:
— А знаете ли вы, ч т о я сожгла?
Я сразу что-то почувствовал и стал смотреть по сторонам и не мог догадаться, но почему-то вдруг испугался и не хотел, чтобы она говорила дальше.
Но мама сказала:
— Я сожгла вашу дурацкую раму.
Я поперхнулся чаем, а потом заплакал.
— Лучше бы ты не трогала эту раму… — сказал отец.
