Досужие размышления досужего человека - Джером Клапка Джером (читаемые книги читать онлайн бесплатно TXT) 📗
Я не призываю похоронить прошлое. Музыка жизни замолкнет, если струны памяти оборвутся. Не цветы, но ядовитые сорняки следует вырвать с корнем из сада Мнемозины. Помните, у Диккенса в «Одержимом, или Сделке с призраком», как он молил о забывчивости, а потом, получив то, что хотел, снова молил вернуть ему память? Мы вовсе не хотим избавиться от всех привидений. Мы убегаем только от необузданных призраков с жестоким взглядом, а смирные пусть себе преследуют нас, мы их не боимся.
Чем старше мы становимся, тем больше привидений вокруг нас. Нам не нужно искать их на забытых погостах или спать в старинных замках, чтобы увидеть их призрачные лица и услышать шелест их одежд в ночной тишине. У каждого дома, каждой комнаты, каждого стула есть свой собственный призрак. Они обитают в пустых комнатах нашей жизни, кружатся вокруг нас, как опавшие листья под порывами осеннего ветра, — одни из них мертвы, другие еще живы. Нам это неведомо. Когда-то мы держали их за руки, любили их, ссорились с ними, смеялись вместе с ними, рассказывали им о своих надеждах, мыслях и желаниях, а они нам — о своих, пока не начинало казаться, что наши сердца соединяет такая прочная нить, которую не разорвать жалким потугам Смерти. А теперь все они ушли и навеки потеряны для нас. Нам больше не заглянуть в их глаза, не услышать их голос. Только их тени приходят к нам и разговаривают с нами. Мы видим их смутные силуэты сквозь слезы на глазах. Мы протягиваем к ним руки, но наши руки встречают пустоту.
Призраки! Они с нами днем и ночью. Они следуют за нами по шумной улице при свете солнца. Они сидят рядом с нами в полумраке дома. Мы видим их лица, выглядывающие из окон старой школы. Мы встречаем их в лесу и в переулках, где когда-то в детстве играли. Прислушайтесь! Слышите, как они тихонько смеются за кустами ежевики, как их веселые вопли доносятся с дальней лужайки? А здесь, через тихие поля и вдоль леса, где вечерами мелькают тени, тянется тропинка, по которой мы когда-то ходили, чтобы застать свою любимую девушку во время прогулки на закате. Посмотрите, она и теперь здесь — в хорошо нам знакомом белом платьице, с капором в руке, каштановые волосы в беспорядке разметались по плечам. Теперь она в пяти тысячах миль — все равно что на том свете! Но что ж с того? В эту секунду она рядом с нами, и мы можем заглянуть в ее смеющиеся глаза, услышать ее голос. Она исчезнет за поворотом у опушки, и мы останемся одни; тени наползут на поля, и ночной ветер со стоном прошелестит мимо. Призраки! Они всегда с нами и навсегда останутся с нами, пока печальный старый мир отвечает эхом на плач давних расставаний, пока жестокие корабли уплывают за великий океан, пока тяжесть холодной земли давит на сердца наших любимых.
Впрочем, без привидений мир был бы гораздо печальнее. Приходите к нам, призраки прошлой любви! Призраки товарищей по детским играм, возлюбленных и старых друзей — все вы, смеющиеся мальчики и девочки, приходите к нам, побудьте с нами, ибо в мире так одиноко, а новые друзья и приятели не похожи на старых, мы не можем их любить, — и даже смеяться с ними не можем — так, как когда-то любили вас и смеялись с вами. Когда мы гуляли с вами, дорогие призраки нашей юности, мир был весел и полон ярких красок, а теперь он постарел, и мы устали, и лишь вы возвращаете нам яркость и свежесть.
Память обладает удивительным даром воскрешать призраки. Подобно замку с привидениями, в ее стенах вечно отдаются эхом шаги невидимых ног. Сквозь разбитые оконные переплеты мы видим мимолетные тени мертвых, и самые печальные из них — наши собственные.
Ах, эти юные свежие лица, на которых отражаются честь, истина, чистые благородные мысли и мечтания, с каким укором они смотрят на нас ясными глазами!
Бедняги, боюсь, у них есть серьезные причины для печали. Со дней безусой юности в наши сердца проникли ложь, лукавство и неверие — а мы-то мечтали стать великими и безупречными.
Хорошо, что нам не дано заглянуть в будущее. Мало кто из тех, кому сегодня четырнадцать, не будет стыдиться себя, когда им исполнится сорок.
Я люблю иногда поговорить с тем странным мальчиком, которым я был много лет назад. Я думаю, ему это тоже нравится, потому что он частенько заглядывает ко мне вечерами, когда я сижу наедине со своей трубкой, прислушиваясь к шепоту огня в камине. Я вижу его серьезное личико сквозь поднимающиеся вверх клубы табачного дыма и улыбаюсь ему, а он улыбается в ответ, серьезной и старомодной улыбкой. Мы болтаем о прошлом, и время от времени он берет меня за руку, и мы проскальзываем сквозь почерневшие прутья каминной решетки в дымные раскаленные пещеры той страны, что лежит за огнем камина. Там мы находим былые дни и вместе бродим по ним, а по дороге он рассказывает мне о том, что думает и чувствует. Иногда я посмеиваюсь над ним, а потом жалею об этом: он так серьезен, что мне стыдно вести себя легкомысленно. Кроме того, следует выказывать должное уважение к тому, кто старше тебя, а ведь он был мной задолго до того, как я стал самим собой.
Поначалу мы не столько разговариваем, сколько разглядываем друг друга. Я поглядываю сверху вниз на его кудрявые волосы и синий бантик, а он смотрит на меня искоса, поспешая рядом. И почему-то мне кажется, что застенчивые глазенки не совсем одобряют то, что видят, и он слегка вздыхает, как будто разочарован. Однако чуть позже его застенчивость исчезает, и он принимается болтать без умолку. Он рассказывает мне свои любимые сказки, и что у него есть морская свинка, и что папа говорит, будто в сказках все придумано — представляете, какая жалость? Ведь он так хотел стать рыцарем, и биться с драконом, и жениться на прекрасной принцессе. К семи годам он смотрит на жизнь более практично и мечтает стать лодочником и заработать много денег. Может быть, это следствие любви, которую он теперь испытывает к юной леди из молочной лавки. (Благослови Господь ее маленькие ножки, какого бы размера они ни были сейчас!) Похоже, он очень привязан к ней, ведь он подарил ей свое главное сокровище, а именно огромный карманный ножик с четырьмя ржавыми лезвиями и штопором, который каким-то невероятным образом все время выворачивается наружу и норовит воткнуться в ногу своему обладателю. Юная леди, обладая нежной натурой, обнимает его за шею и целует, не сходя с места, прямо у лавки. Однако глупый мир (в лице мальчишки из соседней табачной лавки) насмехается над такими проявлениями любви. И тогда мой юный друг, как и положено, собирается дать в глаз мальчишке из табачной лавки, но терпит неудачу и сам получает в глаз от мальчишки из табачной лавки.
А потом наступают школьные годы с их горькими огорчениями и восторженными воплями, с их веселыми проказами и горючими слезами, орошающими противные учебники латыни и дурацкие старые тетради. Я твердо уверен, что именно в школе мой юный друг наносит своему здоровью непоправимый вред, пытаясь овладеть немецким произношением, и именно в школе он узнает, насколько важны для французов перья, чернила и бумага, ведь первый вопрос, с которым французы обращаются друг к другу при встрече, — «У вас есть перья, чернила и бумага?». Как правило, ни того, ни другого, ни третьего не оказывается, и второй француз отвечает, что все это есть у дяди его брата. Однако первого нисколько не интересует дядя брата, и он хочет знать, есть ли требуемое у соседа матери второго? «У соседа моей матери нет ни перьев, ни чернил, ни бумаги», — отвечает второй, слегка раздражаясь. «А у ребенка твоей садовницы есть перья, чернила и бумага?» — этим вопросом первый ставит второго в тупик. Когда все устанут искать перья, чернила и бумагу, выясняется, что у ребенка садовницы их тоже нет. Подобное открытие заставило бы замолчать любого, но только не составителя упражнений по французскому языку — это бесстыдное создание такими мелочами не проймешь. Ему и в голову не приходит принести извинения, зато он сообщает, что у его тети есть горчица.
Так и проходит юность, за приобретением более или менее бесполезных познаний, которые вскоре с облегчением забыты. Школьное здание из красного кирпича постепенно исчезает из виду, и мы выходим на главную улицу мира. Мой маленький друг уже не маленький. Короткая курточка превратилась во фрак; помятая кепка, весьма полезная в качестве носового платка, чашки и орудия нападения, стала высоким блестящим цилиндром; вместо карандаша во рту сигарета, дым от которой ему мешает, попадая в нос. Чуть позже, чтобы выглядеть более стильно, он пытается курить сигару — большую черную гаванскую сигару. Попытка не идет ему на пользу, потому что впоследствии я обнаруживаю своего юного друга склонившимся над ведром на кухне и торжественно обещающим себе никогда в жизни не курить.
