Тысяча благодарностей, Дживс - Вудхаус Пэлем Грэнвил (читаем полную версию книг бесплатно txt) 📗
И, разумеется, я был также озабочен делами Медяка. Я по собственному опыту знал, какой разнос Флоренс может устроить отбившемуся от рук жениху, и, судя по внешним приметам, на этот раз она должна была закатить беспрецедентную сцену. Я понимал значение ее нахмуренного лба, прикушенной губы и огненного взора, а также бившей ее гибкое тело дрожи, которая, если только это был не озноб, свидетельствовала о том, что Флоренс достигла точки кипения. С каким же треском, думал я, должен был провалиться мой старинный приятель, чтобы вызвать такой накал эмоций. Надо будет (разумеется, деликатно) расспросить его об этом.
Однако такая возможность мне не представилась, потому что, войдя в павильон, я увидел следующую картину: Медяк и Магнолия Гленденнон сжимали друг друга в столь крепком объятии, что, казалось, разнять их могла бы только нечеловеческая сила.
ГЛАВА 13
Но я ошибся: только я вскрикнул от удивления, как милашка Гленденнон, вскрикнув в свою очередь, точно нимфа, застигнутая врасплох во время купания, высвободилась из объятий и на спринтерской скорости, сравнимой разве со скоростью старой прародительницы, со свистом пронеслась мимо меня и исчезла в большом мире. Словно она сказала: "Вот бы мне крылья голубки" - и ее желание исполнилось.
Я стоял как вкопанный, приоткрыв рот и выпучив глаза. Что это за слово, которое начинается с "обес"? Обескрыленный? Нет, не обескрыленный. Обессиленный? Нет, не обессиленный. Обескураженный, вот оно. Точно. Я был обескуражен. Если бы вы случайно забрели в парилку турецкой бани в дамский день, вы, наверно, испытали бы приблизительно те же чувства, что я сейчас.
Казалось, Медяку тоже как-то не по себе. Я бы даже сказал, что он был ошарашен. Он задыхался, как астматик, в его взгляде не было ни капли дружелюбия, какое ожидаешь увидеть во взгляде старинного приятеля, и когда он заговорил, его голос напоминал сердитый рев гималайского медведя. Та же хрипота, если вы понимаете, что я имею в виду, тот же брюзгливый тон. Он начал с того, что чеканными фразами отругал меня за бестактный выбор момента для визита в павильон. Сказал, что он не хотел бы, чтобы я шнырял вокруг, как какой-то поганый сыщик. И спросил меня, не прихватил ли я с собой лупу и не намерен ли, ползая на четвереньках, собирать мелкие предметы и бережно складывать их в конверт? И вообще, что я, собственно говоря, здесь делаю?
На это я мог бы ответить, что я имею полное право в любое время входить в павильон, который является собственностью моей тети Далии, а значит, в силу родственных уз и мне не чужой, но я почувствовал, что лучше будет соблюдать учтивость. Поэтому в свою защиту я просто сказал, что я не шныряю вокруг, как какой-то поганый сыщик, а выступаю твердым и решительным шагом и что я всего-навсего искал Медяка по поручению Флоренс и получил сведения из обычно хорошо информированного источника о том, что он находится именно здесь.
Как я и рассчитывал, мои доводы оказали умиротворяющее действие. Поведение Медяка в корне изменилось, его голос утратил сходство с ревом гималайского медведя, и он снова заговорил вполне дружеским тоном. Учтивость, не устаю повторять я, лучшее средство для усмирения бурь. Из слов его стало ясно, что он опять считает меня свояком и союзником.
- Тебе, наверно, все это кажется странным. Берти.
- Отнюдь нет, старина, отнюдь нет.
- Но существует простое объяснение. Я люблю Магнолию.
- Я думал, ты любишь Флоренс.
- Я тоже так думал. Но ведь, сам знаешь, человеку свойственно ошибаться.
- Разумеется.
- Я имею в виду, когда он ищет свой идеал.
- Конечно.
- Мне кажется, и с тобой случаются подобные истории.
- Время от времени.
- Думаю, от этого никто не застрахован.
- Само собой.
- Когда ищешь идеал, нельзя останавливать на чем-то свой выбор, пока не ознакомишься со всем ассортиментом. Ты встречаешь девушку с точеным профилем, светло-пепельными волосами и гибкой фигурой и думаешь, что поиски закончены. Стоп! - говоришь ты себе. - Вот она, твоя единственная. Тебе и невдомек, что ты связываешь свою жизнь с фельдфебелем в юбке, строго следящим за дисциплиной, и что, пройдя еще два шага, ты найдешь самую милую, добрую и кроткую девушку, которая когда-либо стенографировала исходящую почту, и что она полюбит тебя, обогреет и ни при каких обстоятельствах даже не подумает тебя пилить. Я говорю о Магнолии Гленденнон.
- Я это понял.
- Не могу передать словами, что я чувствую к ней, Берти.
- И не пытайся.
- Сразу, как мы сюда приехали, у меня возникло смутное подозрение, что она создана для меня и что, заключив помолвку с Флоренс, я совершил роковую ошибку. Только что я убедился в этом окончательно.
- Что же сейчас произошло?
- Она погладила меня по затылку. От разговора с Флоренс, произошедшего в довершение отвратительного званого обеда, у меня сильно разболелась голова, и она погладила меня по затылку. Тут мне все стало ясно. Когда эти нежные пальчики коснулись моей кожи, как изящные бабочки, парящие над цветком...
- Так-так.
- ...я прозрел. Берти. Мне стало ясно, что я у цели своих поисков. Я сказал себе: "Начало хорошее. Не останавливайся на достигнутом". Я повернулся. Взял ее руку. Заглянул ей в глаза. Она заглянула в мои. Я сказал, что люблю ее. Она сказала, что любит меня. Она упала в мои объятия. Я обнял ее. Мы стояли, шепча друг другу слова любви, и какое-то время все было прекрасно. Как нельзя лучше. Потом мне пришло в голову, что есть одна помеха. Ты, наверно, уже подумал о ней.
- Флоренс?
- Вот именно. Какой бы командиршей она ни была, как бы ни была невоздержанна на язык, когда что-то не по ней, - жаль, ты не слышал, как она распекала меня после званого обеда, - я все еще с ней помолвлен. Девушка может разорвать помолвку, когда ей заблагорассудится, мужчина нет.
Мне был понятен ход его мысли. Очевидно, он, как и я, стремился быть preux chevalier, а если вы хотите быть истинным рыцарем или кем-то в этом роде, вы не можете, покрасовавшись некоторое время в роли жениха, объявить второй стороне о разрыве помолвки. Мне казалось, что помеха, поднявшая свою безобразную голову, имеет внушительные - можно сказать, исполинские размеры и что она заставит любое начинание Медяка "сворачивая вбок, потерять имя действия". Но когда я сказал ему об этом с сочувственными нотками в голосе и, кажется, даже пожал ему руку, он, к моему удивлению, ответил мне смехом, похожим на бульканье подтекающего радиатора.
- Ничего страшного, - сказал он. - Это действительно была бы запутанная ситуация, но я знаю выход из нее. Я заставлю Флоренс разорвать помолвку.
Он говорил таким же беззаботным и уверенным тоном, каким старая прародительница предсказывала, что сыграет на Л. П. Ранкле, как на мандолине, поэтому я не имел никаких, если так можно выразиться, поползновений сообщать ему что-то огорчительное и только задал один необходимый вопрос.
- Как? - поинтересовался я.
- Очень просто. Мы с тобой оба знаем, что она не прощает поражений. Я намерен проиграть выборы.
Мысль, конечно, была неплохая, и я полностью разделял его мнение, что если Мак-Коркадейл наберет большее, чем он, число голосов, Флоренс наверняка даст ему отставку, но мне казалось, что его "начинанье сворачивает вбок", потому что он не мог наперед знать, что проиграет выборы. Разумеется, избиратели непредсказуемы, как тетушки, и всегда могут преподнести сюрприз, но нельзя на это рассчитывать.
Что я ему и сказал, и он опять изобразил бульканье подтекающего радиатора.
- Не беспокойся, Берти. Я контролирую ситуацию. То, что произошло в кулуарах ратуши после званого обеда, оправдывает мою уверенность.
- Что же произошло в кулуарах ратуши после званого обеда?
- Во-первых, после званого обеда произошел разговор с Флоренс, во время которого она, не стесняясь в выражениях, перешла на личности. Тогда-то я и осознал, что было бы большой глупостью жениться на ней.
