Дживс и дух Рождества - Вудхаус Пэлем Грэнвил (полные книги .TXT) 📗

Письмо пришло утром шестнадцатого числа, к тому времени, когда изрядная часть завтрака уже проследовала через вустеровский рот. Благополучно укрепив оборонительные рубежи кипперсами [1] и кофе, я ощутил в себе силы огорошить Дживса новостями. Ибо, как сказал Шекспир, раз уж ты собрался что-то предпринять, то навались и разделайся с этим немедля. Бедняга Дживс, конечно, огорчится, а то и надуется — но, будь я неладен, от огорчения еще никто не умирал. Во всяком случае, от огорчения в таких гомеопатических дозах. Жизнь честна, жизнь сурова — и людям иногда не мешает об этом вспомнить.

— Кстати, Дживс, — сказал я.

— Сэр?

— Тут к нам пришла весточка от леди Уикэм. Приглашает на все Рождество к себе в Скелдингс. Так что начинай-ка ты сгребать в кучу предметы первой необходимости. Мы направим туда стопы числа двадцать третьего. Побольше белых галстуков, Дживс; и откопай в гардеробе что-нибудь для дневных прогулок — эдакое, знаешь, пейзанского типа, и чтобы повеселей. Думаю, мы там слегка задержимся.

Воцарилась тишина. Я ощутил на себе его леденящий взгляд, и чтобы не обратиться ненароком в какой-нибудь там столп [2] , благоразумно сосредоточил внимание на апельсиновом джеме.

— Насколько я помню, сэр, непосредственно после Рождества вы намеревались посетить Монте-Карло.

— Да, было дело. Но Монте-Карло придется вычеркнуть из программы. Планы есть планы — им свойственно меняться.

— Очень хорошо, сэр.

Как нельзя вовремя затрезвонил телефон, разряжая потенциально щекотливую ситуацию.

— Слушаю? Да, мадам. Очень хорошо, мадам. Передаю трубку мистеру Вустеру, — он протянул мне трубку. — Миссис Спенсер Грегсон, сэр.

Знаете, иногда мне кажется, что Дживс теряет хватку. В прежние времена он, и глазом не моргнув, отвечал тете Агате, что меня нет дома. Укоризненно покосившись на него, я взялся за мерзкое приспособление.

— Алло? Да? Алло! Берти на проводе! Алло? А… Алло??

— Что ты заладил со своим «алло»? — резко, как всегда, взлаяла в трубку престарелая родственница. — Как попугай! Хотя нет, у попугая все-таки больше мозгов!

Я считаю, что вести беседу в таком тоне ранним утром — вопиющее неприличие. Впрочем, чего еще ждать от тети Агаты?

— Берти! Леди Уикэм говорит, что пригласила тебя в Скелдингс на Рождество. Ты едешь?

— Конечно!

— Ну смотри, веди там себя пристойно! Не забывай, что леди Уикэм — моя старинная подруга.

Я не склонен выслушивать подобные инсинуации по телефону. Лицом к лицу — еще куда ни шло, но по телефонным проводам — нет и еще раз нет.

— Уверяю вас, тетя Агата, — чопорно ответил я, — что приложу максимум усилий, дабы вести себя именно так, как приличествует английскому джентльмену, наносящему рождественский виз…

— Что ты там мямлишь? Говори в трубку! Я ничего не слышу!

— Ясное дело, говорю.

— А? Ну, так смотри же! И еще одна причина, Берти, по которой ты должен приложить все усилия, чтобы скрыть свою придурковатость: в Скелдингсе будет сэр Родерик Глоссоп.

— Что?!

— Не вопи мне в ухо! Я чуть не оглохла!

— Мне почудилось, вы что-то сказали про сэра Родерика Глоссопа?

— Ну да.

— Вы, случайно, не Таппи Глоссопа имели в виду?

— Когда я говорю про сэра Родерика Глоссопа, я имею в виду сэра Родерика Глоссопа. Берти, слушай меня внимательно. Ты меня слышишь?

— Да уж слышу…

— Ну, слушай же. Мне — ценой невообразимых усилий и вопреки неоспоримым фактам, — почти удалось убедить сэра Родерика, что ты все-таки не сумасшедший. Он согласился повременить с окончательным диагнозом и взглянуть на тебя еще раз. Таким образом, от твоего поведения в Скелдингсе…

Но я уже повесил трубку. Я был совершенно ошеломлен. Фраппирован [3] до глубины души. Меня просто как громом ударило.

Сейчас я вам кое-что расскажу о сэре Родерике, а вы намекните, если уже знаете. Так вот, этот Глоссоп, стреляный воробей высокого полета, обладатель из ряда вон выдающихся бровей и безволосого черепа — крупный специалист по чокнутым. Не спрашивайте, как это получилось, но в свое время я был помолвлен с его дочерью Гонорией, устрашающе энергичной особой; на досуге она читает Ницше, а смех у нее — как эти самые волны, что немолчно о кремнистый берег бьют. [4] События, из-за которых нас сняли с забега, убедили старину Глоссопа, что у меня не все в порядке с башкой, и с тех пор мое имя занимает первое место в его списке «Придурки, с которыми мне довелось сидеть за обеденным столом».

Внутренний голос нашептывал мне, что достичь духовного единения с этим субъектом будет непросто даже в Рождество, когда на земле официально объявлен мир и в человецех благоволение. [5] И я бы не поехал ни в какой Скелдингс, если бы не ряд наиважнейших причин.

— Дживс, — сказал я, весь в смятении, — ты представляешь? У леди Уикэм будет сэр Родерик Глоссоп!

— Да, сэр. Если вы закончили с завтраком, я уберу со стола.

Холод и отчуждение. Ни капли сострадания. Ни грана сплоченности, столь желанной в такие минуты. Сняв Монте-Карло с повестки дня, я совсем расстроил его ряды. Чего, впрочем, и следовало ожидать. В Дживсе есть спортивная жилка, и я знал, что ему не терпится пощекотать себе нервы над зеленым сукном.

Ну что ж; я проигнорировал столь вопиющее нарушение благопристойности. Мы, Вустеры, умеем сдерживать свои эмоции.

— Убирай, Дживс, — с достоинством ответил я. — Исполни все, не медля ни минуты. [6]

До конца недели наши отношения оставляли желать лучшего. По утрам этот тип подавал мою порцию чая с ледяной отрешенностью. Двадцать третьего декабря всю дорогу в Скелдингс он просидел истуканом, а когда перед обедом стал вдевать запонки в мою рубашку… одним словом, именно так я и представлял себе акт гражданского неповиновения. Конечно, все это меня ужасно тяготило. Двадцать четвертого декабря, едва открыв глаза, я принял решение: раскрыть перед ним все деликатные обстоятельства и положиться на дживсовское врожденное здравомыслие.