Антология Сатиры и Юмора России XX века. Том 52. Виктор Коклюшкин - Коллектив авторов (книги без регистрации полные версии .txt, .fb2) 📗
— Ну вот и все.
Иностранец
Из жизни
В 89-м в Риге концерт. Ожидая своей очереди, вышел подышать свежим воздухом. Слышу — женщина сзади говорит: «Спроси у этого латыша, где здесь (такая-то) улица?» После чего ко мне подходит мужчина и говорит: «Скажите, пожалуйста, где здесь (такая-то) улица?» Не зная где и чувствуя себя неудобно перед женщиной, которая приняла меня за латыша, я пожал плечами и отошел в сторону. И услышал, как женщина сказала: «Правильно говорят — не любят они русских!»
Консультация
Вчера в женскую консультацию ходил… С-случайно попал. Дождь сильный начался, а с-спрятаться негде. А когда сообразил, где я, уже п-поздно.
Ну, чтоб не выгнали, сел в углу, с-смотрю в пол, жду.
И — дождался.
— Г-гражданка, — говорят мне, — ваша очередь.
Встал я, а ч-что делать, не соображу. А дождь поливает за окном к-как из ведра.
С-слышу, женщины в очереди обсуждать меня стали.
— М-молодая, — говорят друг другу, — волнуется.
О-оглядел я себя: костюм на м-мне, правда, такой… бесполый — джинсовый. Прическа тоже — и-интернационально-молодежная…
«Л-ладно, думаю, зайду от греха подальше, врачу объясню, чего лишний шум п-поднимать?»
3-захожу — врач п-пишет что-то.
— Фамилия? — спрашивает, а сама г-голову от стола не поднимает.
— К-криворучко, — говорю.
— Имя?
— Ж-Женя…
— Садитесь, — говорит врач, — Женечка. Вы, я вижу, у нас в-впервые?
И — пишет.
— Ага, — кивнул я, — в-впервые. Я, видите ли, доктор, случайно…
— В браке состоите? — перебивает она. И — пишет.
— С-состою, — говорю я. — Т-третий год…
— Аборты были?
— Нет! — сказал и испугался. — Н-не было…
— Молодец, Женечка, — похвалила врач и… п-пишет.
— В-видите ли, доктор, — решился я наконец все распутать, — я д-действительно Криворучко Женя… но я не женщина…
— Странно, — говорит врач и п-пишет. — Ну ничего, р-раздевайтесь. Сейчас посмотрим!
«Ну, думаю, л-ладно. Ты сейчас п-посмотришь!»
Разделся по пояс, п-подхожу к ней вплотную. П-потрогала она, не глядя, мою грудь и г-говорит:
— Вам, — г-говорит, — Женечка, трудно будет к-кормить ребенка.
— Я ложкой его буду к-кормить! — заорал я.
— Вот и с нервами у вас не в п-порядке, — сказала она. И пишет. — Я вам, — г-говорит, — выпишу настой валерьянового корня, будете принимать три раза в-в день, а как только ребенок начнет ш-шевелиться, снова ко мне!
— Доктор! — в отчаянии выкрикнул я. — Я н-никогда не рожу!
— Все вы так вначале г-говорите, — отмахнулась она и п-пишет, — а потом и не заметите, к-как родите. Да вы не волнуйтесь. — г-говорит, — п-пойдете в декретный отпуск, накопите силенок и — р-родите!
Т-тут она впервые подняла на меня глаза, и лицо ее с-стало б-белее халата.
— К-кто вы? — выдохнула она.
— К-Криворучко… Ж-Женя…
— Вы г-гангстер! — сказала она и р-рухнула в обморок.
А я с-с-с тех п-п-пор… з-заикаюсь.
1985 г.
Берегом реки
Когда я бываю в гостях у Феофанова, я всякий раз удивляюсь: как, в сущности, мы еще мало знаем друг друга.
Вот, например, в прошлое воскресенье я стал очевидцем удивительного события. Мы собрались у Феофанова по случаю его кандидатской диссертации, которую он решил начать писать с понедельника. И вот после того, как все его горячо поздравили и пожелали успешной защиты, Феофанов вдруг сказал:
— Диссертация — это, конечно, хорошо, но вот о чем я думаю: а способен ли я на настоящий мужской поступок? Вот, например, если бы я шел берегом реки, а в реке тонул человек, смог бы я…
— Зимой или летом? — уточнила жена Горемыкина.
— В лютый мороз! — сурово проговорил Феофанов.
— Я бы сделал так, — сказал, поднимаясь из-за стола, Горемыкин, и руки у него от волнения дрогнули. — Я бы… незамедлительно бросил утопающему подручное плавсредство, а сам бросился к телефону!
Он сел, и в комнате повисла тишина. Жена Горемыкина нежно взглянула на него и ближе подвинула ему тарелку с салатом.
— А я!.. — сказал, медленно поднимаясь с места, Сергачев.
— Что?! — невольно вырвалось у всех.
— А я… — густея голосом, проговорил Сергачев, — снял бы ботинки, шапку, шарф…
— Пальто оставь! — крикнула его жена.
— …пальто, — неумолимо продолжал Сергачев, — пиджак… и — подал руку помощи утопающему!
Я видел, как запылали женские лица и нахмурились мужчины, и сам непроизвольно сжал кулаки и расстегнул на пиджаке одну пуговицу
Но туг поднялся над столом Кузьмин, ослабил галстук и глухо произнес:
— А я бы подал руку помощи утопающему, а затем десять километров нес бы его на спине до ближайшего медпункта, теряя силы и сбиваясь с пути!
— Почему десять? — спросила жена Горемыкина, но ей никто не ответил, так все были поражены поступком Кузьмина.
— А я! — выкрикнул из-за стола самый молодой из гостей Воронков Сережа — Я бы последней спичкой развел костер, вскипятил воду и…
— Искусственное дыхание… искусственное дыхание… — шепотом громко подсказывала ему мама.
— И сделал искусственное дыхание.
— Вениамин! — толкнула меня в бок жена. — А что же ты?! Что же ты молчишь?!
— Друзья, — сказал я, вставая, — неудобно говорить про себя правду, более того, я рискую показаться нескромным, но я бы не только развел костер, я бы остро отточенным топором срубил бы несколько сухостойных лиственных деревьев и сделал избушку-времянку, где можно было бы обсушиться и прийти в себя. А затем отправился бы в ближайший населенный пункт за помощью и бесстрашно шел бы двое суток сквозь пургу и снежные заносы.
Когда я закончил, Феофанов молча вышел из-за стола и не стесняясь трижды обнял меня. А потом сказал:
— Вот какие есть на свете люди! И я горд и счастлив, что это мои друзья! Что касается меня, теперь я уверен — я поступил бы так же!
— Вот живешь рядом с человеком долгие годы и не знаешь, что он за человек! И только в особенные минуты видишь, как щедр, отважен и богат он душой! — молитвенно проговорила жена Феофанова…
— Предлагаю сегодняшний день запомнить всем на всю жизнь! — с чувством произнес Горемыкин.
Повинуясь общему порыву, мы все встали и крепко в волнении пожали друг другу руки.
— Пап, а река в лютый мороз подо льдом бывает? — робко произнесла маленькая дочка Феофановых, но ее никто не услышал.
А я хотел объяснить ей, что там, возможно, была прорубь, но подумал — и не стал. Ведь ребенок все равно всего понять не может.
Мои университеты
Из жизни
В коридоре фабрики вывешивали газету «Труд», в которой публиковалась таблица выигрышей денежно-вещевой лотереи. Однажды с утра, просмотрев таблицу, я переписал на бумажку номер билета, выигравшего «Волгу», и, когда один из мужиков сказал: «Пойду свои проверю!», попросил: «И мой проверь тоже». Дал ему бумажку, он ушел и вскоре вернулся в курилку бледный, говорит: «Ты «Волгу» выиграл!» Мужики говорят: «Ну тебе повезло — беги за бутылкой!» Я говорю: «Я пошутил!» Они говорят: «Ну ты и жмот! Машину выиграл и жмешься!» Я говорю: «У меня и денег нет!» Они говорят: «Мы сейчас займем у кого-нибудь, а ты потом отдашь!
Дали мне деньги, я купил водку, они пили, а я думал: «Никогда больше шутить не буду!»
Было мне лет шестнадцать… или пятнадцать…
Была весна…
Мы сидели в маленьком скверике, слушали, как лопаются на деревьях почки, и молчали. Изредка она поднимала пушистые, нежно подрагивающие ресницы и обволакивала меня солнечным взглядом своих восторженных глаз — я для нее был Иваном-царевичем. Она для меня — Василисой Прекрасной. И все было чудесно, пока… на соседнюю скамейку не присела бабушка с плачущим внучком. Миленькая такая бабуся.
