Разговорчики в строю № 3. Лучшее за 5 лет. - Крюков Михаил Григорьевич "профессор Тимирзяев" (читать книги онлайн без регистрации TXT) 📗

– Нет, извините, я «Магаданскую Правду» не читаю, я читаю исключительно журнал «Тайм». Кстати, вы журнал «Тайм» читаете?

– Нет, не читаю, но дырку в талон тебе сейчас влуплю! Читатель…

– А за что? Запрещающих знаков на въезде в посёлок нет, в журнале «Тайм» о запрете не писали, об обязанностях водителей начинать день намазом или чтением «Магаданской Правды» в ПДД ни слова… Знак стоит – я не еду, знака нет – еду, однако!

Капитан скрипнул зубами.

– Огнетушитель!!!

– Пжжжлст. Без огнетушителя на плавающих вездеходах только шашлыки возить.

– Аптечку!!!

– Пжжжлст! – ставлю на капот кофр от кинокамеры.

– Так. Лампы в фары, сальник, контакты прерывателя, конденсатор, ротор, свечи зажигания, крышка трамблёра, какая-то хреновина, патроны 12 калибра дробь 00, патроны к ракетнице, бинт, йод, анальгин, – перечислял капитан, выкладывая все это живописной инсталляцией в духе Вознесенского, на капот… – Всё. Аптечка некомплектная, вездеход на арестплощадку! Завтра будем разбираться, как можно в тундру с такой аптечкой ездить!

Конечно, где-то он прав, надо бы в аптечку добавить чего-нибудь от желудка, да хоть пару жаканов. Но это он в тундру ездит. Иногда. Недалеко. На охоту. А мы в тундре живём. Далеко и постоянно. Мы не в тундру, мы из тундры ездим!

– Товарищ капитан, гляньте сюда, – сказал я ему, выдернув из-под солнцезащитного козырька пачку накладных и откидывая тент над задним бортом. Вот, согласно накладных, у меня здесь 20 ящиков яиц по 260 штук в каждом, ну и там ещё по мелочи… Будьте добры, акт приёмки на ответственное хранение – и забирайте на арестплощадку, я хоть высплюсь первый раз за полгода…

– Проваливай нахрен – подобрел вдруг капитан, отдавая документы.

Хорошо сказал! В те времена яйца, я имею в виду куриные, на Чукотке были в большом дефиците. К утру на арестплощадке его коллеги оставили бы только обрывки упаковки. Менты-с!

Через неделю приехал снова. На въезде в посёлок, пугая бакланов, красовался новенький знак «Движение гусеничного транспорта запрещено». Контора и склады Севсмешторга теперь надёжно прикрывались с земли, вертолёта у меня не было. Капитан Новиков где-то в засаде. Но поставленную задачу – добыть тонну тушёнки «Великая Стена» – надо выполнять. Я потянул на себя левый фрикцион и спустился к речке Шаманке, протекающей по краю посёлка и погнал по реке. В одном месте от речки до Смешторга метров двести, проскочу.

Обратно ехал по посёлку и напоролся-таки на засаду.

– Что, опять гружёный?

Я молча кивнул, капитан зачем-то постучал своим жезлом по отполированному траку, повернулся ко мне спиной и махнул рукой в сторону синеющих сопок. Жизнь моя начала наполнятся новым смыслом. Главное было проскочить эти двести метров от речки до складов. Проскочу – обратно еду спокойно. Не проскочу – посажу наших на голодный паек. Тут капитан сожрёт, там – толпа голодных шахтёров. Дуализм! Единство и борьба противоположностей! Диалектика однако!!!

Однажды, только я выскочил из тундры на трассу, ведущую от аэропорта в посёлок, как заметил впереди ГАЗ-69 капитана. Пристроился сзади, метрах в ста, едем потихоньку. Капитан остановился, я тоже, сохраняя дистанцию. Вроде тут мне ездить можно, но беседы с капитаном – не моё хобби. Капитан вылез из машины, я, не вылезая и не глуша двигателя, закурил. Постояли пару «Беломорин». Капитан сел, поехал, я за ним, сто метров – как привязанный. Перед посёлком снова перекур. Опять капитан поехал, нырнул в посёлок. Я к складам шмыг. Обошлось. Даже в засаде капитан не стоял. Обедал, наверное.

В другой раз в сумерках напоролся на капитана перед самыми складами. Успел увидеть его, стоящего возле своего ГАЗика. Я крутнул на месте на 180 градусов, дал полный газ, высунулся в люк и убедился, что капитан припустил следом. Перед речкой был спуск. Подумал, что капитан за перегибом дороги на несколько секунд потеряет меня из виду, погасил фары и нырнул в переулок, идущий вдоль речки. Но переулок оказался перегороженным строящейся теплотрассой, пришлось развернуться и убедиться, что капитан меня по-прежнему имел в виду. Рванув фрикцион, проделав ворота в каком-то заборе, я плюхнулся в спасительную речку.

В этих заботах прошло полгода. Однажды у себя в тундре, закончив ремонтные дела, я не нашёл на привычном месте своего дома. Верней, дом ещё стоял, но уже слегка горел. Деревянные дома в 55 градусов мороза горят быстро и красиво. В доме остались все документы.

Человек без паспорта, Михаил Самюэлевич, не жил в погранзоне. А мне пришлось брать справку от пожарников, ехать в Анадырь восстанавливать документы. Военный билет выдали через 15 минут. Паспорт через месяц. А за правами я поплёлся к капитану Новикову.

Обманув мои ожидания, капитан не выхватил ПМ и не пристрелил меня на месте, к чему я был вполне готов. Немало подивившись этому и не найдя объяснения столь странному капитанскому поведению, я показал капитану справку. Капитан сотворил запрос о моем личном деле на материк, в ту ГАИ, где я получал права. В те времена личные дела хранились так.

– Месяца через четыре, может, пять, придёт ответ, будешь ловить комиссию из Магадана, прилетает раз в два-три месяца на денёк.

Я поблагодарил и растворился.

Комиссию я ловил полтора года. Всё это время, работая без прав, проезжая по посёлку на гусеницах и на колёсах и встречая капитана, я сбрасывал газ и внимательно смотрел на него. Капитан заинтересованно разглядывал идущую за мной или передо мной машину, а в отсутствие таковой – кончики своих сапог или считал полоски на жезле.

Недавно права, которые мне в 1978 году вручил капитан Новиков, пришлось поменять. На новые, международные.

Где ты, капитан?

Solist     Фирн

Сердце колотится, будто включённый секундомер тикает. Бля, сколько я ещё продержусь?.. Черт бы побрал этот лёд, горы, снег, командиров, войну, этот фирн долбаный! Пальцы уже стынут, скоро совсем потеряют чувствительность, тогда я соскользну вниз, туда, где шумит горная речка. Ещё не в полную силу шумит, слишком рано ещё. Вот после обеда, когда солнце обожжёт ледники, река наполнится водой и до ночи будет реветь и хрустеть перетаскиваемыми камнями. А пока… Бля, нашёл о чем думать! Мне с вышкой хватит и этого, тем паче до неё ещё и лететь метров двадцать. Подхватит, поломает, разденет, порвёт-перемелет. И не найдут меня. Никогда.

Да я бабу так крепко никогда не обнимал, как обнимаю этот снежный склон с ледяной фирновой коркой! Боже, как я к нему прижимался! И, тем не менее, скользил. Сначала, как упал, – быстро, потом когда сгруппировался, распластался, прижался, вцепился в него ногтями – все медленней, медленней… Вот и остановился.

Снежный язык свешивается с уступа над рекой. Не могу повернуть голову, чтобы посмотреть вниз, да мне и не надо. Я и так знаю, что там. Вчера вечером в прицел рассмотрел. И склон этот долбаный, и обломки скал внизу, и мраморно-серые потоки воды, о них дробящиеся. Все рассмотрел. И решил поутру проскочить, пока склон в тени. Умник, бля.

Из-под сорванных ногтей, чудом зацепившихся за крохотную трещинку в ледяном панцире, сочится кровь. И розоватыми разводами сползает ниже. Сколько прошло времени, не знаю. Розовые ручейки добрались до лица. Пальцы начали неметь от холода, он заползает даже под куртку, стынут запястья, ободранные об лёд колени.

Надо что-то предпринять, но ничего не приходит в голову. Можно было бы попробовать пробить фирн ударом тяжёлого ботинка, но чувствую – не смогу. Ледяная шершавая корка слишком толстая, прочная, особенно здесь, на конце «карниза». Попытайся я просто приподнять ногу, и хрупкое равновесие сил трения и силы тяжести нарушится. А так я даже носком ботинка не достаю до снега. Ноги ниже коленей висят над пустотой.

Пот пробивает, ползёт по позвоночнику, прёт изо всех пор, стекает вниз, стынет. Я уже весь мокрый. Изнутри пот, снаружи тающий лёд, – я намокну и стану тяжелее, соскользну. Интересно, а если одежда примёрзнет? Нет, вряд ли. Надо бы сбросить РД, [149] но как это сделать?