Праздник Святого Йоргена - Бергстед Гаральд (читать книги регистрация txt) 📗
— Это мой плащ! — восклицает Микаэль. — Я Йорген, и я вернулся к вам…
— Он лжёт! — визгливо кричит Тобиас.
— Хватайте его! — приказывают первосвященники страже.
— Я лгу?! — это крик отчаяния. — Дерзните же коснуться меня, собаки! Клянусь, если вы опять изгоните меня, как в мою брачную ночь триста лет назад, то я вернусь в третий раз и камня на камне не оставлю от вашего города.
— Это Йорген, — бормочет Тобиас.
— Это его голос, — кричит толпа. — Вестимо, это Йорген, лучший друг бедняков.
Тут поднялся такой шум и гам, что гроссмейстер совсем растерялся, и момент был упущен.
Тогда решил вмешаться главный капеллан. Он грубо отталкивает гроссмейстера в сторону и кричит, презрительно глядя на толпу:
— Да вы рехнулись? Святой Йорген мёртв и лежит в могиле.
Весьма грубый промах, и Микаэль мгновенно пользуется этим.
— Я мёртв?! — насмешливо кричит он и, сжав покрепче посох, с размаху бьёт своего дорогого родителя по лицу; посох раскалывается, а главный капеллан, шатаясь, отступает на несколько шагов.
Лицо святого искажено ненавистью и гневом.
— Ну что, по-твоему я всё ещё мёртв? — яростно наступает Микаэль на оглушённого первосвященника. — Ничего, ты сейчас убедишься, что я жив, и ещё как жив, мерзавец, старый прелюбодей!
Паломники, гроссмейстер, первосвященники, герольды, служки, музыканты — все ошеломлены этим страшным взрывом ненависти, испепеляющей как вулканическая лава.
И тогда старый Тобиас бросается вперёд и вопит, содрогаясь всем телом, словно он сам получил взбучку:
— Коли ты святой Йорген, то сотвори чудо!
Сквозь толпу протискивается Франц и ковыляет на костылях к святому Йоргену.
— Чудо! Сотвори чудо! — молит он.
— О бедняга, — восклицает Микаэль, с жалостью простирая над калекой руки и дотрагиваясь до него. — Встань и брось костыли!
Все сердца замирают, языки прилипают к гортани, а глаза вылезают от изумления на лоб: калека выпрямляется, бросает костыли и пускается в пляс, завывая от восторга:
— Я могу ходить! Я могу ходить!
Всеобщее ликование, буря радости; она то затихает, то разыгрывается с новой силой; зрителей мороз подирает по коже.
— Он исцелился! Он исцелился!
Даже кавалеры и девицы из «башни» побледнели, словно их обсыпали мукой; они изумлённо смотрят на этого сильного и властного человека с пламенным взором и просветлённым лицом.
— Что это? Разве на свете бывают чудеса? — заикаясь, бормочет Тимофилла.
А между тем калеки, с палками и на костылях, бросаются к Микаэлю.
— И меня исцели! И меня! И меня! — умоляют они.
— Не сейчас! — отвечает он. — Подождите до завтра! — а сам шаг за шагом, уверенно и твёрдо поднимается на паперть, где сбились в кучу перепуганные первосвященники.
— А ну, сейчас же подай мне плащ, старый мошенник! — кричит он прямо в лицо гроссмейстеру, и голос его, отражённый стенами собора, несётся над притихшим людским морем и замирает в тёмно-зелёной листве Соборной рощи. Он крикнул с такой великой ненавистью и силой, что оплевал всё лицо преподобного мужа.
— Помилуй нас, грешных! — вырывается у ошеломлённого гроссмейстера, уже павшего на колени. Но он тут же вскакивает и сам набрасывает плащ на плечи святого.
Не давая опомниться господам первосвященникам, которые от страха совсем потеряли голову, Микаэль отдаёт им распоряжения.
— Эй вы, ослы, — кричит он, указывая на казначея и секретаря (гроссмейстер в это время поправляет на нём плащ), — идите и приготовьте мне ужин. Ведь из-за вас, негодяев, я странствовал целых триста лет. Вы, обезьяны, приготовьте мне ванну и постель. А вы стойте здесь и ждите моих приказаний.
Первосвященники лишь жалобно лепечут: «О наш милостивый господин!», «О наш милостивый господин!» Зато простой народ ликует и бурно выражает своё одобрение юному святому, перед которым склонились до земли старые надменные тираны.
А Микаэль весь отдаётся пламенному неистовству идей, вдруг захлестнувших его словно могучий вихрь. Теперь, когда его облекает плащ, он величественным шагом подходит к краю паперти и знаком требует тишины, полной тишины.
— Итак, да будет всем известно, — провозглашает он, — что святой Йорген вернулся домой и отныне берёт на себя управление святым собором. В ознаменование сего радостного для нас события я отменяю все налоги и подати, а также прочие повинности в пользу собора, отныне и присно и во веки веков. Аминь.
По-прежнему царит гробовое молчание. Собравшиеся не могут осмыслить этого неожиданного счастья.
Тогда святой Йорген поднимает вверх руку и кричит во весь голос, словно перед ним тысячи глухих и тугоухих:
— Все налоги отменяю!
Только теперь люди уразумели сказанное. Лица их озаряет радость; это радость освобождения от вековечных поборов; она кипит, бурлит и бушует, волнами катится по Брачной аллее и разливается по площади, куда сбегаются горожане и спрашивают, что случилось. Паломники парами пускаются в пляс, старики бросаются друг другу в объятия — ведь им всё-таки удалось дожить до этой счастливой минуты. Женщины, рыдая от счастья, обнимают своих детей, незнакомые люди радостно пожимают друг другу руки. Только Йорген недвижно, спокойно и величаво стоит на паперти, ожидая, когда уляжется шум.
А тем временем у него возникают всё новые и новые замыслы, один смелее другого.
— Повелеваю в течение трёх часов звонить во все колокола в честь моего возвращения.
Новый взрыв восторга, и первосвященник спешит передать распоряжение святого Йоргена.
— Затем приказываю: сегодня же зажарить на площади десять самых крупных соборных быков для моих дорогих сограждан и гостей, наполнить до краёв самым крепким соборным пивом большую чашу, перед ратушей и отвезти по бочонку соборной водки на все постоялые дворы города.
Последний первосвященник, низко поклонившись, бежит выполнять последние распоряжения святого, а благодарные богомольцы запевают старинный псалом в честь Йоргена:
Не моргнув глазом, Микаэль принимает восторги и поклонение толпы. И тут ему приходит в голову мысль, от которой самому становится весело.
— Превеликий гнев охватил меня, когда я узнал, что некий ужасный разбойник по прозвищу Коронный вор осмелился пробраться на мой святой праздник, словно Йоргенстад снова стал прибежищем воров и разбойников, как было триста лет назад. Я спрашиваю, — Микаэль поворачивается к гроссмейстеру, — почему мой капитул до сих пор не изловил этого мошенника?
Воцаряется тишина. Все смотрят на гроссмейстера.
— Да они просто не хотят! — кричит старый Тобиас.
— Отвечай же, гроссмейстер! — гремит святой Йорген, однако гроссмейстер по-прежнему безмолвствует. — Хорошо же!.. Господин гроссмейстер, я приказываю обшарить все постоялые дворы, трактиры и погребки и во что бы то ни стало разыскать этого негодяя! И горе вам, почтенные первосвященники, если он завтра же не будет болтаться на виселице!
И снова в священной роще, уже окутанной вечерним сумраком, звучат возгласы одобрения. Огонь из курильниц озаряет ярким светом юное волевое лицо святого, и на фронтоне собора чернеет его гигантская тень.
— Однако я устал после трудной дороги и хочу отдохнуть. Ведь каждую минуту может прийти моя невеста, а мне хотелось бы сначала принять ванну.
— Смотри, Йорген, не простудись! — кричит старый Тобиас со слезами умиления.
